В комнату вошёл невысокий мужчина в строгом костюме тройке. Положив дипломат на маленький столик, он открыл его и достал несколько небольших коробочек. Затем уколол иголками пальцы своих пациентов и, выдавив по несколько капель крови, размазал их на стекляшках так же, как это делают при обычном анализе в поликлинике, и вставил в какой-то электронный прибор. Раздался мышиный писк, по табло побежали красные цифры.

— Так, так, — проговорил строгий человек. — По всей видимости, ни тот, ни другой накануне не ели фасоль и не дотрагивались до белого петуха. А гуляли по большой дороге достаточно давно. Ну что ж, пожалуй, можно и приступать к пересадке сознания. Результат будет положительным. Через пару минут строгого человека уже никто бы не узнал. По белому от пудры лицу струились красные и чёрные полосы, длинные волосы парика (явно женского) стягивала на лбу жёлтая ленточка с пятью куриными перьями. Под балахоном с грубо намалёванным скелетом, его тело подёргивалось, будто в нём прыгала маленькая мартышка. Вдруг шаман взметнул руки вверх — в левой у него был огромный бубен, а правая вилась свободно, как осенний лист, — и пустился в пляс вокруг Дана с бесёнком. Скорее всего, это походило на занятие физкультурой, когда учитель даёт команду: «Правое плечо вперёд. Приставным шагом марш!» Шаман, будь он учеником, обязательно заслужил бы одобрение, так как его прыжки сопровождались высоким подниманием бедра.

— Чок, чок, молчок! Кто увидел, зуб на крючок, рот на замок, — отрывисто выкрикивал шаман. — Ты был Дан, я был бес. В мире несколько небес. Ты был Дан, я твой бес. Никаких тут нет чудес, — каждую фразу шаман сопровождал бешеным сотрясением бубна и сильно лупил кулаком в самый центр древнего инструмента, на что тот отзывался утробным ахом, словно ругался. Глаза шамана стали узкими-узкими, в щелях вместо зрачков кипело огненное железо. — Отвори ворота, Дан, я тебе сознанье дам. Свет стал жаркой страшной тьмой, я теперь навек с тобой.

Маленький бесёнок уже не шевелился, только лысый хвостик с пушистой кисточкой, высунувшийся из-под простыни, мелко-мелко дрожал. Дан оставался неподвижным.

Вдруг по всему телу шамана прошла судорога, неестественно выворачивая руки и ноги. Маленький бесёнок приоткрыл глаза и посмотрел на мир удивительно разумным взглядом. Когда же он увидел Дана, у него вырвался крик жалости — именно в этот самый момент лицо мальчика исказила отвратительная гримаса, на щеках закудрявилась серая шерсть, нос припух и вывернулись ноздри, отчего он стал напоминать поросячье рыльце.

«Дело сделано, — подумал Аспид, как раз заглянувший, чтобы проконтролировать важную операцию. — Теперь Тиму несдобровать!»

И в этот момент бубен не выдержал очередного удара и, бухнув, лопнул по центру. «Всё пропало!» — пронеслось в голове у шамана.

Тим шёл на зов Зверя. Перед уходом он убедился, что Обби спит и, подумав, что не стоит будить подружку, оставил её под елью. Мальчик двигался осторожно, стараясь лишний раз не дотрагиваться ни до деревьев, ни до цветков: от растений Видении только и жди Беды. Мрак-Выколи глаз накинул на лес синее магическое покрывало и предался любимому занятию — жульничеству. Сосны он повалил на землю, подменив их стволы бестелесными тенями, под тени замаскировал бурелом, вырыл овраги на ровном месте, задул звёзды за тучи, выдернул лунную пружинку из сонной реки.

Звериный рык прокатился по лесу, как огромные бочки, — у деревьев корни поёжились. Тим замер. И вдруг в небе вырос огромный оранжевый бык. На тяжёлой голове горели медные рога, загнутые в спираль на далеко разведённых концах. Короткими толчками морда, больше похожая на собачью, рыла воздух, стараясь найти единственно важный запах среди испарений леса. Зверь нервно перебирал мускулистыми ноги, и копыта сверкали белыми полумесяцами. Он стоял на сливающимся с тьмой утёсе, который навис над рекой, а казалось, что парит в воздухе.

Ноздри быка тонко свистнули, судорожно сомкнулись — он учуял то, что с таким нетерпением ждал, и его неподвижные глаза, привыкшие замораживать ужасом жертву, и выпивать из неё жизнь прежде, чем прольётся кровь, засветились. Бык взревел и ринулся вниз, во мрак. Тим остался в полной темноте — ни искорки, ни звука. «Он нырнул в реку? А может быть, всё это было только наваждением?» — С надеждой подумал мальчик. Но воздух тревожно дрожал, Тим понял: Беда рядом. Он стоял, не двигаясь.

И тут же воздух взорвался храпом, и над головой Тима нависла рыжая морда, брызгая пеной ему в лицо. Морщинистые бычьи губы раздвинулись, из них вылезли кривые зубы, и цепко сомкнулись на потёртом джинсовом воротнике курточки. Мощный рывок — и Тим звонко шлёпнулся на спину Зверя. Бык помчался по лесу, вызолоченному холодным Волчьим солнцем.

Худенький мальчишка подпрыгивал на бугристой спине, старался ухватиться за короткую шерсть, но она шёлком выскальзывала между пальцев. Тим едва сумел перебраться поближе к голове быка и вцепился в массивную цепь, плотно обхватившую раздувающуюся шею.

Пляской смерти был стремительный бег быка. Он тряс головой, бряцал рогами о стволы, легко их протыкая, будто те были из масла. Сизый дым с удушливым запахом исходил от оранжевой шкуры. Филины и вороны, замершие на ветках, от одного хриплого выдоха Зверя падали замертво. Бык кружился, притоптывал, через землю чувствуя жертву в норе, и потом безошибочно бил копытом. Корабельные сосны падали от страха, который проникал в их стволы, разрушая на корню. Взрытая земля клубилась вслед за Зверем, застывая глубокой раной, а образовавшийся ров наполнялся урчащей мутной водой. Отчаянная дрожь разбегалась по земле кругами.

Тим, держась за цепь, едва удерживался от падения.

Странно, очень странно вёл себя бык. То он сокрушал всё на своём пути, то падал в траву и протяжно, с надрывом стонал, как от боли, но тут же вскакивал и продолжал свой страшный бег, будто кто-то стегал его кнутом, гоня вперёд и вперёд.

Увидев крутой водоворот в речке, он бросился в него и перестал шевелить ногами, чтобы опуститься на гиблое дно и пропасть. Но вода вздыбилась прозрачной горой, на вершине которой огромная туша сверкнула звездой, и далеко швырнула на берег мычащего жалобно, как телёнка, Зверя. Тим не выпускал его шкуру из рук.

Бык полежал и вновь вскочил на тяжёлые ноги. И вновь побежал, теперь уже к деревушке, которая через поле краснела крышами под мигающим меж туч Волчьим солнцем. Перемахнул огромное засеянное рожью поле, и его копыта тяжко ударили по дороге между домами.

Вдруг оранжевая шкура разошлась между лопатками быка, из образовавшейся ямы белой пеной вырвались голуби, у каждого в клюве горело крупное зерно. Голуби полетели к домам, и уронили в трубы по зернышку. В ту же секунду загорелся в окошках свет, закричали люди, выбежал на улицу — и у многих в руках были занемогшие бледные детей. Мужчины и женщины беспомощно взмахивали руками в сторону Зверя, то ли умоляя, то ли проклиная его.

Бык задрал голову, затрубил и, оранжевой молнией прорезав деревню насквозь, повернул и вновь помчался по ней.

Тим низко пригнулся к шее Зверя, чтобы не свалиться с его спины. И тут он заметил, что под Зверем, как тень, стелется пенная дорожка. Из пены рождались маленькие фигурки, которые в ту же секунду оборачивались перед Зверем настоящими людьми, зверями или деревьями, и он их топтал и протыкал рогами. Бывало, бык упирался, стараясь остановиться, будто жалея тех, кто должен был пасть под его ударом, но бушующая в нём сила едва не опрокидывала его, заставляя продолжать безумную пляску.

Путь Зверя был предопределён, понял Тим, он не может избавиться от пенившегося под его ногами рокового пути. И Тим догадался, кто был перед ним. Он оглянулся: вслед за Зверем летела человеческая тень, — словно её отбрасывал худой, измождённый мужчина, бегущий на четвереньках. «Оборотень, — понял Тим. — Он смерти просит, как избавления».

Тим выхватил нож. Нужно было разрезать шкуру оборотня так, как учил Лиходеич. Один надрез — от загривка до хвоста, а другой должен перехватить тело оборотня поперёк. Тим удобнее взял дубовую ручку ножа. Страшно прикоснуться к волшебной шкуре. Неверный удар — и ядовитая кровь брызнет на тебя и отравит.