Торговля в таких лавках производилась с раннего утра до позднего вечера. Если для специализированных магазинов, для рынков были установлены какие-то твердые часы торговли, то для мелочных лавок, казалось, таких часов установлено не было, а если и были, то продолжительность торговли здесь была самая большая. Это объяснялось очевидно тем, что в мелочных лавках не было наемного труда, ну а мальчик — не в счет, его можно было эксплуатировать круглые сутки.

В мелочной торговле широко практиковался отпуск товара в кредит. В центре города таким кредитом пользовались мало — тут больше жила публика состоятельная. На окраинах же города, наоборот, кредитом пользовались широко, главным образом рабочие и мелкие чиновники. В то время жалованье чиновники получали один раз в месяц (20-го числа), никаких авансов в счет зарплаты, как теперь, не существовало, тянуть целый месяц было тяжело. Вот тут и шли на поклон к хозяину лавки. Запись выданного товара производилась в «заборной книжке». Такой кредит был взаимовыгодным. Хозяин закреплял за собой постоянную клиентуру покупателей, а покупатель в минуту жизни трудной получал поддержку хозяина лавки в виде кредита. Наиболее постоянных и аккуратных покупателей хозяин даже поощрял. Это поощрение касалось главным образом прислуги покупателя.

Мелочная лавка была удобной закусочной для пьяниц, особенно для ломовых извозчиков. Напротив дома, в котором мы жили, находилась казенная лавка — продавали водку, а в нашем доме — мелочная лавка. Хорошее сочетание. Купив «мерзавчик» (1/4 бутылки), ломовой извозчик шел в мелочную лавку и покупал на закуску соленые огурцы. Затем он шел в подворотню дома и, вышибив пробку из «мерзавчика» ладонью правой руки, выпивал водку и закусывал огурцом. Вот почему у ворот нашего дома валялось очень много пробок, что вызывало возмущение дворников дома.

Мелочная лавка — специфическое характерное явление в нашем старом быту.

10 февраля 1961 г.

Характеристика быта старого Петербурга была бы неполной, если бы мы игнорировали все то, что вносилось в этот быт празднованием некоторых религиозных праздников. Не следует забывать, что в дореволюционное время влияние церкви на бытовой уклад жизни было довольно сильным. У старых петербуржцев осталось в памяти немало ярких картин, эпизодов, случаев, которые так характерны для быта в некоторые праздничные дни.

Первым большим праздником православной церкви в году был праздник Крещения (6 января). Этот праздник сопровождался обрядом водосвятия. Накануне праздника в каждом православном храме святили воду, и верующие в бутылочках уносили эту воду к себе домой. Но большое торжество, связанное с обрядом водосвятия, происходило на Неве у Зимнего дворца. В этом торжестве участвовала и царская фамилия, которая выходила на молебен с водосвятием с подъезда дворца. Вот почему этот подъезд получил название Иорданского.

Для совершения обряда водосвятия на набережной Невы устраивался павильон в церковном стиле. Павильон был небольшой, так что под его кровлей помещались лишь духовенство и царская фамилия, а все остальные участники молебна устраивались на набережной.

Место водосвятия было оцеплено полицией. Движение по Дворцовому мосту было закрыто. По Троицкому мосту движение не закрывалось, но многочисленная полиция, которая дежурила на мосту, никому не давала останавливаться. Все эти меры принимались по охране царской особы. Таким образом, наблюдать за церемонией этого торжества можно было лишь на далеком расстоянии, с набережной Петербургской стороны. Пышность этой церемонии была изумительна. Молебен совершался высшим духовенством столицы, золоченые ризы которого горели на солнце, если день был солнечный. Не менее ярким зрелищем являлась и многочисленная свита царя. Особенно выделялись кавалергарды, медные каски которых, начищенные до предельного блеска, так же горели на солнце. Торжество это на Неве оканчивалось салютами с Петропавловской крепости^[151]. После салюта царская фамилия возвращалась во дворец и начинался разъезд участников молебна.

Однако, как ни широко была поставлена охрана царской особы, царь никогда не мог быть спокоен за свою судьбу. В 1905 году во время торжества у Иорданского подъезда, по окончании молебна, как всегда производился салют. И вот во время салюта обнаружилось, что одна из пушек была заряжена боевым снарядом. В журнале «Нива»^[152], при сообщении об этом событии, было помещено фото места происшествия и даже помечены места попадания картечи. Картечь попала в 2–3 окна второго этажа дворца, в павильон и на мостовую набережной.

В связи с этим праздником интересно вспомнить и про любителей окунаться в прорубях Невы. Этот своеобразный спорт, в котором так ярко отражалась закалка русского народа, собирал вокруг «героев дня» много любопытных. Целью такого соревнования была, конечно, продолжительность пребывания в воде.

Следующим большим праздником, даже самым большим, был праздник Пасхи. Однако, прежде чем рассказывать об этом празднике, надо рассказать о той подготовке, которая велась к этому празднику. Начинать надо с Масленицы, которая, в свою очередь, была подготовкой к Великому посту. Слово «масленица» происходит от слова масло (имеется в виду животное масло). Масло — молочный продукт питания. Чтобы не делать резкого перехода к строгому посту, церковь делала этот переход постепенно, запрещая на масленой неделе есть мясо, но разрешая молочные продукты. Масленица продолжалась целую неделю, почему она и называлась Масленая неделя, или Мясопустная неделя, или даже просто Мясопуст.

С наступлением Масленицы резко менялся стол петербуржцев. Весь город пек блины — такова уж традиция этого праздника. Редкий день обходился в семье без блинов. А уж в дни широкой Масленицы (так назывались дни этой недели от четверга до воскресенья включительно) без блинов никто не обходился. Приправа к блинам была, конечно, различная — все зависело от достатка людей. У богатых людей стол ломился от дорогих приправ и закусок: тут и паюсная и зернистая икра, и разнообразная рыбная гастрономия, не считая растопленного масла с яйцами и сметаны, что считалось обязательной приправой к блинам даже для хозяев с небольшим достатком. Люди среднего достатка делали стол поскромнее, а еще беднее — довольствовались лишь маслом да сметаной, а дорогую рыбную гастрономию заменяли селедочкой. Не приходится и говорить, что блины обильно смачивались выпивкой, какие же блины без водки! Да к тому же не следует забывать слова князя Владимира: «Веселие Руси есть пити!»^[153]

В дни широкой Масленицы (особенно, конечно, в субботу и воскресенье) люди ходили друг к другу в гости, ходили целыми семьями. Масленица была особенно любима купечеством, которое, как известно, отличалась своим чревоугодием. Был даже дикий обычай вступать в соревнование — кто больше блинов съест. Нередко такое соревнование заканчивалось в больнице. Вот какие были дикие нравы!

Блины пеклись не только в домашней обстановке, но и в ресторанах, трактирах, столовых. Везде можно было видеть широковещательные надписи: «Горячие блины». Они били в глаза, зазывая как отдельных прохожих, так и целые компании в эти злачные учреждения. И, надо сказать, торговля у содержателей этих учреждений шла очень бойко.

К началу масленицы в Петербурге появлялись вейки. Вейка — слово финское (veikko), что означает — друг, товарищ. В Петербурге — финн-извозчик, с разукрашенной ленточками и бубенцами <лошадью>, запряженной для катания на масленице. С появлением веек чопорный Петербург преображался. С вейками в город входило праздничное веселие. Вейки использовались для развлекательных целей: днем мамаши катали своих ребят, вечером катались парочки или в поздний час возвращалась домой загулявшая в ресторане публика. Финны очень плохо говорили по-русски и плохо понимали русский язык. К тому же еще очень плохо знали город. Договариваться с ними о месте поездки и о цене было нелегко. Когда речь заходила о цене, финны называли лишь одну цифру: «рытцать копеек». Этой суммой в тридцать копеек определялась стоимость небольшого прогулочного катанья. Однако некоторые финны, которые каждый год появлялись в городе на Масленице, стали лучше разбираться в городе и более осмысленно стали назначать за проезд, не ограничиваясь суммой в «рытцать копеек»^[154].