- Если выиграет, то это будет знак.

- Не искушай судьбу, Рафаэль, - сказал Хосе-Антонио, наклонив голову.

Наконец, они расстались.

Довольно пьяный Энтони направился к гостинице. Пересекая почти пустынную улицу Алкала, он услышал за спиной топот быстрых шагов. Посередине улице он встревоженно обернулся и увидел, что его догоняет Раймундо Фернандес Куэста. Энтони чувствовал себя напряженно в присутствии этого человека, который весь вечер молчал, а сейчас был подчеркнуто серьезен.

- Нам по пути? - спросил он.

- Нет, - ответил тот, запыхавшись после пробежки. - Я проводил своих товарищей до угла и вернулся, чтобы сказать тебе пару слов.

- Я слушаю.

Прежде чем заговорить, генеральный секретарь партии огляделся по сторонам. Видя, что они остались одни, он медленно произнес:

- Я знаком с Хосе Антонио с юных лет. И знаю его лучше себя самого. Такого человека как он никогда не было и не будет.

Поскольку после этих нескольких фраз повисло долгое молчание, Энтони решил, что, наверное, в этом и заключалась цель разговора, и хотел было уже сказать что-то нейтральное в ответ, когда его собеседник добавил доверительным тоном:

- Совершенно ясно, что он испытывает к тебе искреннюю братскую симпатию, причина которой от меня сначала ускользала. Наконец я понял, что вы с Хосе-Антонио разделяете нечто, имеющее для него огромное значение, что-то возвышенное и жизненно важное. В других условиях вы могли бы стать соперниками. Но обстоятельства далеки от нормальных, и его благородная душа отвергает вражду и эгоизм.

Он вновь замолчал и через некоторое время хрипло добавил:

- Мне остается только уважать его чувства и предупредить тебя: не предавай дружбу, которой он оказал тебе честь. Вот и всё, желаю доброй ночи. Вставай, Испания!

Затем он резко повернулся и быстро зашагал прочь. Энтони остался размышлять над странным сообщением и той скрытой угрозой, которая в нем содержалась. Хотя он считал себя плохим психологом, но посвятил всю свою жизнь изучению великих мастеров портрета, и мог кое-что прочитать по лицу человека и его выражению: не было похоже, чтобы Раймундо Фернандес Куэста действовал импульсивно, как другие фалангисты, напротив, им двигал холодный расчет. Энтони осознал, что если когда-нибудь дойдёт до дела, фалангисты поведут себя непредсказуемо, а некоторые из них будут безжалостны.

Его разбудил внезапный звук далекого взрыва, будто стреляли из пушки большого калибра. Только что началось нечто ужасное, подумал Энтони. Затем, так как взрывов больше не последовало, он решил, что, возможно, это было просто частью дурного сна. Чтобы забыть его, он поднялся, подошел к окну и открыл ставни. Еще стояла ночь, но небо настолько равномерно окрасилось в багряный цвет, что невозможно было приписать это сумеркам. На площади не было видно ни машин, ни людей. Если бы Мадрид горел, то везде слышались бы крики, а не стояла эта зловещая тишина, сказал он себе. Однако правда и в том, что, как говорят, в самом сердце урагана царствует тишина.

Он вернулся в постель, утомленный и продрогший; но тревога не давала ему снова уснуть. Энтони оставил ставни открытыми и наблюдал через окно за рассветом. Затем поднялся, закутался в толстый махровый халат и снова выглянул на улицу. Площадь по-прежнему была пустынна, а с окружающих улиц не доносился ни грохот грузовиков и машин, катящих по мостовой, ни звук автомобильных клаксонов, ни какой-либо привычный шум.

Спрятанные за фасадами, город и двор застыли в молчаливом ожидании.

С первыми лучами дневного света погасли лампы, всю ночь работавшие в Главном управлении госбезопасности, где дон Алонсо Майоль с минуты на минуту ожидал прибытия министра внутренних дел, который проводил долгие часы на совещании с председателем Совета министров.

После поражения на выборах 16 февраля сеньор Майоль взвалил на себя ответственность за Генеральное управление госбезопасности в это тяжелое время. Конфликты множились, исходящие от правительства указы были нерешительны и противоречивы, он даже не был уверен, что может доверять собственным подчиненным, полученным по наследству от предыдущего правительства, хотя и оно таким же образом унаследовало их от предыдущего, и так далее до бесконечности. Он назначил на ключевые посты полузнакомых людей, доверяя своему инстинкту, не слушая советов и не читая донесения, вероятно, предвзятые. Известно, что в Мадриде любой отчет состоит на четверть из правды и на три четверти из лжи. Что же касается остального персонала, то он больше рассчитывал на то, что чиновники будут действовать по инерции, нежели на их верность.

Ровно в восемь адъютант уведомил о прибытии подполковника Гумерсиндо Марранона. Шеф госбезопасности принял его без промедления, подполковник вошел в сопровождении капитана Коскольюэлы. После продолжительного церемонного приветствия новоприбывшие словно нехотя сделали доклад, так сжато и монотонно, будто это служило гарантией объективности. Дон Алонсо внимательно их выслушал, не зря подполковник являлся одним из его доверенных людей.

Доклад был монотонным, но не обнадеживающим: в Мадриде и повсюду в Испании сожгли несколько церквей. Когда это произошло, там не было верующих, а материальный ущерб оказался минимальным. В некоторых случаях мятежники ограничились сожжением бумаг и тряпок на паперти, так что было больше дыма, чем огня. Символические акты, которыми преступники хотели лишь утвердиться в своем праве на подстрекательство. Если так, то они своего добились, потому что в Мадриде погиб пожарный, пытаясь потушить огонь, и в ответ готовится манифестация, на которой будет полно фалангистов.

На случай, если этого будет недостаточно, Испанская Фаланга назначила в кинотеатре "Европа" митинг на следующую субботу, в семь часов вечера. Месяцем ранее, в ходе предвыборной кампании, они уже провели митинг в том же месте, на который пришло множество людей. В тот раз обошлось без серьезных происшествий. Но тогда каждая партия занималась собственной кампанией. Теперь всё по-другому. Дон Алонсо спросил о причине митинга. Подполковник пожал плечами. Он не знает, но подозревает, что митинг им нужен, чтобы оправдать разгром на выборах, где Фаланга не смогла добыть ни одного депутатского мандата, и провозгласить основы будущей политики. Не похоже, чтобы Фаланга была готова исчезнуть, и, если она хочет и дальше присутствовать в испанской политической жизни, то придется что-то придумать. Во всяком случае, митинг обещал стать рассадником споров.

Подполковник сделал вопросительную паузу, а начальник ответил ему жестом молчаливого согласия: разрешать манифестацию и митинг так же опасно, как и запрещать; любая мелочь может поджечь фитиль, который взорвет пороховую бочку. Лучше отдать решение в руки министра внутренних дел, который, вероятно, посоветуется с председателем Совета министров. Это последовательное делегирование полномочий являлось проявлением не робости или любезности, а исключительно здравого смысла: председатель Совета министров - единственный человек во всей Испании, который все еще верил в мирный выход из сложившейся ситуации.

Этот сдержанный оптимизм не был необоснованным. Дон Мануэль Асанья имел многолетний опыт работы в правительстве и, как говорят, видел все его цвета. В 1931 году, после провозглашения Испании республикой, он возглавил военное министерство, после чего вскоре был избран председателем Совета министров. В 1933 проиграл оппозиции и теперь снова стал председателем Совета министров, когда положение дел стало уже не просто мрачным, но отчаянным. Впрочем, не для него: больше интеллектуал, нежели политик, Асанья всегда достигал вершин власти благодаря стремительным и непредсказуемым поворотам истории, а не собственным усилиям, по этой причине он не знал и не желал знать самые темные стороны истинной политики, за что его осуждали как противники, так и сторонники.