Однако до поры до времени изоляция Германии от внешнего мира и нацистский террор закрыли перед рабочими возможность сравнивать свое положение с положением рабочих в других странах, сопоставлять свои заработки с прибылями нацистских магнатов и думать о своей судьбе. Трудящиеся оказались безоружными перед натиском социальной демагогии фашистов. И вопреки элементарному здравому смыслу «распропагандированному» обывателю действительно стало казаться, будто фюрер осчастливил Германию. «Немец — самый счастливый человек в мире» — гласил гитлеровский лозунг. И многие этому лозунгу верили.

В 1936 году как во внутренней, так и во внешней политике Гитлера наступил этап непосредственной подготовки к войне. После принятия четырехлетнего плана перестройка всей жизни страны на военный лад чрезвычайно ускорилась. В то же время на внешней арене окончательно сложилась коалиция агрессивных держав во главе с гитлеровской Германией. Усилия фашистской Дипломатии были направлены на то, чтобы укрепить союз с Италией и Японией, превратить их в орудие своей политики развязывания войны. Германия оказала Италии решающую помощь в захватнической войне против Абиссинии. Летом 1936 года Абиссиния была присоединена к империи Муссолини. Вслед за тем Гитлер вовлек дуче в новую авантюру — Германия и Италия осуществили интервенцию в Испании, предоставив вооружение и войска Франко.

В октябре 1936 года, после того как итальянский министр иностранных дел Чиано посетил Берлин, возникла так называемая «ось Берлин — Рим»: оба правительства согласились координировать свою внешнюю политику и действовать совместно при всех важных обстоятельствах. Месяц спустя, 25 ноября 1936 года, был заключен пресловутый «Антикоминтерновский пакт» между Японией и Германией. В дополнительном секретном протоколе, подписанном в тот же день, но ставшем известным лишь после второй мировой войны, обе державы обязались проводить согласованную политику по отношению к Советскому Союзу. Ясно, следовательно, что с самого начала речь шла о военно-политическом сговоре двух держав, направленном против СССР, хотя его инициаторы пытались придать ему в целях маскировки чисто идеологический характер. 6 ноября 1937 года к «Антикоминтерновскому пакту» присоединилась Италия. Возник «треугольник Рим — Берлин — Токио».

Однако с точки зрения Гитлера в этой расстановке имелся чувствительный пробел: Англия так и не определила окончательно свою позицию и не стала союзницей Германии, о чем мечтал Гитлер еще в «Майн кампф». И тут надо сказать, что фюрер, как и во многих других случаях, оказался рабом собственной схемы — до конца жизни он продолжал надеяться, что англичане рано или поздно перейдут на его сторону. Гарантией такого оборота событий он считал антикоммунизм и именно на этом строил свои расчеты, имея в виду если не союз, то благожелательный нейтралитет Англии в войне. Справедливости ради надо отметить, что политика Англии давала ему более чем достаточно оснований для таких надежд.

В тот роковой 1937 год, когда у Гитлера окончательно созрел план будущих захватов, когда определилась и конкретная схема агрессии и очередность ударов, большое воздействие на поведение фюрера оказал один сравнительно малоизвестный, но исключительно важный, на наш взгляд, факт, связанный как раз с англо-германскими взаимоотношениями.

Мы имеем в виду визит лорда Галифакса к Гитлеру в ноябре 1937 года и высказывания Галифакса о позиции Англии. Запись беседы Гитлера с Галифаксом была найдена в архивах германского МИДа. На папке стоял гриф: «Секретное государственное дело».

Галифакс начал свою беседу с того, что подчеркнул важность соглашения между Германией и Англией «для всей европейской цивилизации», и выразил уверенность в том, что «существующие ныне недоразумения вполне могут быть улажены». Затем он указал на то, что некоторые церковные, а также лейбористские круги в Англии относятся критически к политике Германии, и заявил буквально следующее: «Несмотря на эти затруднения, он (Галифакс. — Авт.) и другие члены английского правительства сознают, что фюрер осуществил великое дело не только для Германии: благодаря уничтожению большевизма в собственной стране он преградил ему дорогу в Западной Европе, вследствие чего Германия по праву может считаться бастионом Запада в борьбе против большевизма…»

В ответ на эти слова Гитлер «выразил свое удовлетворение по поводу откровенного и широкого обмена мнениями с Галифаксом и заявил, что он безоговорочно солидаризируется с только что обрисованными целями германской политики».

Даже если предположить, что лорд Галифакс не намеревался дать согласие на акции Гитлера против Советского Союза (а тем самым на поход в восточном направлении), то и тогда, учитывая планы Гитлера и место, которое занимали англо-германские отношения в этих планах, циничные похвалы Галифакса могли иметь лишь одно последствие: они подталкивали Гитлера к открытой агрессии! Ведь Гитлеру дали ясно понять, что Англия не станет вмешиваться в его действия до той поры, пока они будут направлены на развязывание войны против СССР.

Такова была обстановка, когда Гитлер решил раскрыть карты и дать возможность более широкому кругу лиц заглянуть в его планы на ближайшее будущее. Это произошло в ноябре 1937 года во время совещания в имперской канцелярии, на котором присутствовали военный министр Бломберг, главнокомандующий армией Фрич, главнокомандующий авиацией Геринг, министр иностранных дел фон Нейрат и полковник Хосбах, исполнявший обязанности секретаря. Он-то и вел запись выступления Гитлера, которое, как мы уже говорили выше, относится к ключевым документам нацистской внешней политики. Сам фюрер придавал своей речи огромное значение: это видно хотя бы по тому, что он просил рассматривать ее «как завещание в случае смерти».

Гитлер сообщил, что намерен не позже чем через 6–7 лет осуществить программу, намеченную в «Майн кампф»: обеспечить Германию достаточным «жизненным пространством» путем завоевания чужих земель. «Неизменное решение фюрера, если он доживет до тех лет, — разрешить проблему пространства для Германии не позже 1943–1944 гг.», — говорится в записи Хосбаха. Мотивировал это свое заявление Гитлер следующим образом: «Вооружение армии, военного флота и авиации, а также обучение офицерского корпуса следует считать более или менее законченным. Техническое оснащение армии находится на современном уровне, в случае дальнейшего выжидания возникнет угроза, что оно устареет… Резервы можно черпать лишь из текущих призывов, приток более пожилых контингентов не предвидится». Таким образом, Гитлер считал, что Германия готова к войне. Дело лишь в том, чтобы выбрать подходящий момент и определить направление первых ударов.

В намеченной Гитлером программе годы сорок третий-сорок четвертый обозначены как крайний срок, да к тому же как срок окончательного разрешения проблемы «жизненного пространства». Однако Гитлер оговаривался, что начало действий может наступить и раньше, хотя при одном непременном условии: Франция должна быть «нейтрализована», ее необходимо лишить возможности выступить против Германии. При своем тогдашнем умонастроении Гитлер видел две возможности «нейтрализации» Франции: либо в самой этой стране возникнет острый внутриполитический кризис, либо она будет вовлечена в войну с третьими державами. Тогда нацистский фюрер еще не мог предвидеть, что Францию парализует самоубийственная мюнхенская политика.

Итак, Гитлер наметил срок для начала «большой войны»— год, когда Франция тем или иным путем будет выведена из строя. На том же совещании фюрер определил и очередность немецкой агрессии. «Для улучшения нашего военно-политического положения, — сказал он, — мы должны прежде всего уничтожить Чехословакию и одновременно Австрию». Уже тогда он понял, что западные державы не будут препятствовать этому, «фюрер выразил уверенность, — читаем мы в записях Хосбаха, — что, по всей вероятности, Англия, а предположительно и Франция втихомолку уже примирились с потерей Чехословакии». Со стороны Италии он также не предвидел возражений. «Фюрер не думает о каких-либо военных соглашениях с Италией, он хочет самостоятельно, воспользовавшись единственной в своем роде, неповторимой ситуацией, начать военный поход против Чехословакии, причем нападение на Чехословакию будет молниеносным», — так передает слова Гитлера протокол.