Я ищу материалы для «Иллюстрасьон». Понимаешь: несколько интервью. Специальный корреспондент в Варшаве… Только мне не очень понятно, в чем я должен убеждать французов. Что не любим немцев, а чехов помогли съесть, ибо не было другого выхода и из-за любви к миру? Я решил поговорить с Барозубом, мой шеф любит, когда интервью дает писатель. Ну, налей еще. Я подумал о ком-нибудь из ОНР[34]. Сенсации, молодежь с бритвами выступает в защиту Речи Посполитой… Конечно, кто-то из старой гвардии, кто-то из старых друзей maréchal[35] Пилсудского… Это всегда пойдет. У него было запоминающееся лицо, сравни его с рожами всех этих Лавалей, Гамеленов, Блюмов, Даладье. Монументальность, мощь, экзотика… Это может быть Пристор, Славек или Вацлав Ян, кто-то из великих, стоящих чуть в сторонке, значит, неофициальная, личная точка зрения, ведь, ты знаешь, они Бека не любят. Или кто-нибудь из оппозиции…

Ты уже не чувствуешь вкуса. Где-то здесь граница, переход через зону алкогольного безразличия. Потом это проходит, ты снова чувствуешь, что пьешь, но следует соблюдать умеренность, если не хочешь слишком быстро свалиться. А пока можно. Медленным маршем идем мы к цели, хотя она кажется довольно туманной. А что потом? Я с тревогой думаю о лестнице и о форсировании подворотни. Конечно, ты меня оставишь одного на пути к «Бристолю». Ясно только общее направление: площадь Наполеона, Мазовецкая. Что-то у меня не так с географией: что находится на Мазовецкой? Может, лучше вернуться на улицу Згода? Ну об этом еще нужно подумать… У меня все немного смешалось: я сворачиваю с площади Конкорд на мост, иду в направлении Дворца Инвалидов и выхожу на Маршалковскую; гробница Наполеона, а в ней лежит Комендант. Его руки скрещены на сабле; император тоже носил шпагу. Не вижу твоей. Моя осталась в Варшаве, не хотел везти через границу, могли быть неприятности.

Мой шеф, Пьер Табо, — да так, обычная свинья, но не лишенная чувства юмора, — говорит: «И несколько польских героев». Какие у нас герои? Конечно, ты и я, такие, как мы, само собой разумеется. Видишь, я не очень хорошо понял господина Табо… Не: les héros[36], а личности активные, как бы сказать, герои сегодняшнего дня. Он был пьян и болтал невесть что. Мы упились в последний день перед моим отъездом в одном паршивеньком ресторанчике недалеко от Нотр-Дам… Два темных длинных зальчика, в первом — теснота, а во втором — большие столы и пусто. Он хлебал вино за мой счет, а потом спросил: «На кой черт вам этот дурацкий Гданьск?» Давай лучше не будем вспоминать Пьера. Он ничего не понимает. Подумай лучше о себе. Какая же ты «активная личность»? Так, где-то сбоку, прошлое, громкие слова, смерть за родину, а я на рю Пигаль… Не в этом дело… Существует пьяная реальность и одетое во фрак прошлое, мундиры, парады, ордена. Тень вчерашнего умирания. И есть действительность: таинственная, скрываемая, недоступная, полная постоянных осложнений, уловок, грязи, обмана, борьбы, иногда неожиданно приоткрывающаяся, когда ни одна морда уже не в состоянии скрыть ее.

Так кто же является активной личностью в вашем мире? Ты правильно понял: в вашем, потому что я себя к нему не причисляю. Я прошел через полосу безразличия. А ты? Спишь или нет? И пьешь во сне? Мне рассказали сегодня интересную историю о смерти одного типа, нашего бывшего товарища, если я когда-нибудь и мог назвать его товарищем, некоего Юрыся.

— Кто тебе сказал о Юрысе? — спросил Завиша. Он открыл глаза и казался совершенно трезвым.

— Ага, значит, не спишь. Неважно кто. Есть у меня несколько старых приятелей… Этот Юрысь, убитый где-то в подворотне, как крыса, которая внезапно из подвалов, из мрачных лабиринтов вылезла на свет божий и тут же получила точный удар, так вот этот несчастный Юрысь и есть настоящий герой вашего мира…

Зиндрам Чепек выполнил свое обещание: следователю Альберту Кшемеку было поручено вести расследование по делу об убийстве Юрыся. Конечно, Завиша-Поддембский не мог знать, как проходил разговор вице-министра и Кшемека, но через несколько недель он убедился в том, что следователь отнесся к поручению со всей серьезностью. Но прежде чем произошла их встреча, которая состоялась уже после пятнадцатого декабря, в предпраздничные дни, Альберт Кшемек не только собрал большое количество материала, но и составил собственное мнение о деле Юрыся. Естественно, что следователь о всех обстоятельствах убийства знал так же мало, как Завиша о ходе следствия. Можно признать, что в какой-то степени этот факт — не по вине следователя, а из-за сложившихся обстоятельств — оправдывает поведение Кшемека, но только в какой-то степени, ибо он должен был понять, хотя бы после бесед с Завишей и Напералой, что всякого рода поспешность и неосмотрительность в этом деле противопоказаны, а для изучения разнообразных контактов Юрыся необходимы время и недюжинная отвага. По характеру, по манере себя держать Кшемек немного напоминал великого Зиндрама Чепека. Низенький, приземистый, во время ходьбы чуть наклонял голову, как будто бодал ею воздух. Кшемек был воплощением энергии, воли и быстроты решения. (Во всяком случае, так утверждали его подчиненные и так было отмечено в представлении к награждению крестом Полония Реститута[37], который в свое время был торжественно вручен Кшемеку.) И в самом деле, он уже отличился при ведении нескольких дел, но постоянно ждал своего великого часа, чувствовал, что случай представится и тогда перед ним, Альбертом Кшемеком, хотя и не легионером (когда закончилась война, ему исполнилось только восемнадцать лет, тут все было в полном порядке), откроется большая карьера, которая, возможно, приведет его к министерскому креслу.

Строгий кабинет Чепека ему казался особенно прекрасным. Кшемек уже видел себя сидящим за письменным столом, торжественно исполняющим обряды аудиенций, подписания документов и проведения секретных совещаний, во время которых говорится о самых важных государственных делах. Поскольку его неотступно преследовала мечта о будущем и мучило нетерпение, он жил в постоянном страхе. Весьма ценные сведения по этому вопросу могла бы сообщить его жена Марыся или просто Рыся, выпускница юридического факультета, маленькая женщина, которая дни посвящала сыночку по имени Ипполит (или Ипча в честь героя «Кануна весны» Жеромского), а вечера проводила в ожидании мужа. Он приходил перед ужином, брал газету и садился в кресло. Если Кшемек не читал, а тупо смотрел в окно, это означало, что он совершил ошибку или, вернее, ему показалось, что он совершил ошибку, что председатель слишком холодно с ним попрощался или кто-то из коллег обратил на себя благосклонное внимание вице-министра. Альберту Кшемеку было стыдно за свои страхи, и он от всей души их презирал. В действительности это был человек, не лишенный смелости, умеющий думать и хорошо маневрирующий в переплетении персональных взаимоотношений; страх же он воспринимал как физическое недомогание, как легкую тяжесть в области сердца, даже боль, что-то такое — во всяком случае, так он считал, — что не зависит от психического состояния. Правда, в этом Кшемек был не совсем уверен.

Зиндрам Чепек сказал: «Я рассчитываю на вас, коллега». Кшемек выходил из кабинета вице-министра в довольно приподнятом настроении и только на улице, когда ветер бросил ему в лицо холодные капли дождя, подумал, что он, собственно говоря, не знает, чего же от него ждет начальник. Энергичного ведения следствия? Каждое следствие нужно вести энергично. Выяснить все обстоятельства дела, поступая тактично и осторожно? В сущности, это ничего не значит. Важнее всего здесь были фамилии: Наперала — с Напералой он встречался неоднократно, и их отношения, что следовало ценить, были неплохими, Завиша — он слышал о нем и что-то читал в воспоминаниях бывших легионеров, Вацлав Ян — Чепек его, правда, не называл, дал только понять, что… Вот именно: слишком уж много тут недосказанного. Покойный Юрысь когда-то работал в «двойке», но «двойка» не проявляла особого интереса к этому делу… Полиция вела расследование из рук вон плохо. Конечно, полицейских тоже можно понять. А что, если ему, Кшемеку, под маркой высокого доверия подсовывают паштет, на котором он должен сломать зубы? Вице-министр говорил обычные слова о четкости аппарата правосудия, но, как бы нехотя, добавил: «Не исключено, что вокруг дела может начаться шум, ибо есть люди, которые в этом заинтересованы». Какие люди? Ведь не Наперала же…