Все то, от чего Сталин жаждал очистить свой образ, все то, что он хотел вычеркнуть из своей биографии революционера и политического вождя, все это теперь оказалось делом рук, как это они сами признали, его врагов. Это было гораздо больше, чем простое переписывание истории. Речь шла о том, что на его глазах мнимые злодеи сами разыграли пьесу об отвратительном злодействе. Они рассказывали об этих событиях так, как, по его задумке, их следовало запомнить. Принимая на себя вину Сталина, эти люди оправдывали его и тем самым
косвенно подтверждали сталинское выдающееся мастерство, сталинскую незапятнанную гениальность вождя, идущего по стопам Ленина. Сталин, вероятно, испытал чувство величайшего мстительного триумфа, когда ненавистные ему люди принимали на себя перед лицом советской и мировой общественности вину за все то, что он должен был подавить в самом себе и вычеркнуть из своего прошлого, объясняя при этом, почему они совершили те самые преступления, вина за которые лежала на нем. А в заключение они предстали перед Сталиным униженными, подобно Ягоде, который свое последнее слово завершил обращением: «Товарищи чекисты, товарищ Сталин, если можете, простите»34.
Этот кульминационный процесс был, однако, не просто драматургическим воплощением устремлений сталинской души. Он был связан с политическим расчетом. Подключение правой оппозиции к вымышленному заговору и признания обвиняемых в том, что они создавали террористические группы в различных наркоматах, обосновывали подъем новой волны арестов, и по числу жертв 1938 г. сравнялся с 1937-м, а быть может, и превзошел его.
И подобно предыдущим процессам, у этого процесса был и внешнеполитический аспект. Хотя громче всего на нем звучала антифашистская тема, тем не менее в обвинениях в шпионаже и утверждении, будто «блок» намеревался уступить территории в будущем расчлененного СССР Великобритании, прозвучала и антибританская тональность. По своему содержанию процесс не был последовательно антинацистским. Он открылся признанием Бессонова в том, что, действуя в интересах заговорщиков, по инструкциям и приказам Крестин-ского, он пытался сорвать нормализацию советско-германских отношений после прихода к власти в 1933 г. нацистов. Таким образом, антисталинская коммунистическая оппозиция изображалась силой, мешавшей плодотворным советско-нацистским отношениям. Некоторые обвиняемые на процессе (прежде всего Бухарин и Тухачевский) были хорошо известны как решительные коммунисты-антифашисты, и точно так же, как и на прошлых процессах, на этом в числе обвиняемых были евреи.
Более того, по замыслу Сталина, этот процесс, как и предыдущие, должен был в будущем послужить оправданием замышлявшегося им соглашения с Гитлером. Такие видные коммунисты-антифашисты, как Троцкий и Бухарин, представлялись не только людьми, идущими на сделки с нацистами, но и профашистами. Такое очернение подсудимых как людей фашистского менталитета, склонных к сотрудничеству с нацистами, подготавливало сотрудничество с нацистами самого Сталина, ибо подрывало мнение, будто коммунисты поддерживают антифашизм, и заранее опровергало мысль, что другие старые большевики, в отличие от Сталина будучи верными антифашистским принципам, не пошли бы на заключение советско-нацистского пакта.
Суммируя, можно сказать, что в ходе процесса выявилась тенденция если не придать заблаговременно политическую респектабельность намерению Сталина пойти на сделку с Гйтлером, то по меньшей мере смягчить отрицательную оценку такого шага. Рассматривая процесс под таким углом зрения, можно прийти к выводу, что смысл его (как и предыдущих процессов) сводился к следующему: если даже антисталински настроенные коммунисты готовы, преследуя антисоветские цели, заключить сделку с нацистами, то что может быть дурного в подобных сделках, коль скоро они станут служить советским интересам, позволят расширить территорию СССР, удержат его в стороне от войны, в которой столкнутся между собой Запад и Германия?
Дошли ли такие тонкие намеки до официальных кругов Германии, это другой вопрос. При всем том, что посол Шуленбург и его сотрудники были в общем сторонниками сближения России и Германии, тем не менее процессы вызвали у немецкого посла столь сильное негодование, что он запретил работникам посольства посещать суд.
Шуленбурга потрясло, что его американский коллега, посол Дэвис, присутствовавший на процессах, посчитал позицию прокурора заслуживающей доверия35. В послании, направленном британским послом Чилстоном в Лондон по окончании процесса, говорилось об «отвратительной пародии на правосудие, которую советские власти удостоили названия “процесс»” Отвечая на заданный в палате общин вопрос, британский премьер-министр заявил, что процесс с его беспочвенными обвинениями в адрес Великобритании «нанес чрезвычайный ущерб англо-советским отношениям». Французская некоммунистическая печать осудила всю эту инсценировку.
Однако в Италии процесс встретил понимание. Еще в то время, когда он шел, фашистская газета «Пополо д’Италиа» в номере от 5 марта 1938 г. вопрошала: «Не может ли статься, что перед лицом краха ленинской системы Сталин тайно стал фашистом?». «В любом случае, — продолжала она, — Сталин оказывает фашизму большую услугу, подчистую выкашивая своих врагов, полностью обескровливая их». Автором этой статьи был бывший социалист, который, играя на итальянском национализме, основал фашистское движение. Его мнение имело немалый вес: звали его — Муссолини.
Террор против иностранцев
Время от времени Сталин поучал советских людей, предупреждая их о смертельной опасности капиталистического окружения. Показательные процессы как бы проиллюстрировали это утверждение. Они нарисовали картину активности зарубежных врагов, исходящих ненавистью к России, замышляющих свержение советского строя и расчленение СССР, вербующих себе на службу шпионов и вредителей как внутри страны, так и из числа граждан, совершающих зарубежные поездки. В разряд подозреваемых попадали проживающие в России иностранцы, вернувшиеся на Родину русские, советские граждане, поддерживающие связи с иностранцами.
В конце 30-х годов возродилась еще одна присущая культуре древней Московии черта: ксенофобия. Возвратившись в Москву, чтобы после трехлетнего перерыва возобновить работу в американском посольстве, Чарльз Болэн, отметил, что рядовые люди «с улицы», которые в 1934 г. вели себя открыто и по-дружески, теперь избегали каких-либо контактов с иностранцами. Когда, например, его жена стала в очередь в московском магазине, советские женщины буквально «испарились», как только по ее пальто заподозрили в ней иностранку36.
Множество невинных пострадало из-за своего иностранного происхождения, пребывания в прошлом за рубежом или из-за связей с заграницей. Были арестованы некоторые из тех, кто приехал в Россию из Восточной Польши и Прибалтики в качестве туристов или нелегально перешел границу в поисках лучшей жизни при строе, который они считали социализмом. Их вынудили сознаться в связях с иностранными разведслужбами и сослали в лагеря37
Эмигрировавшая в Англию еще до 1917 г. российская еврейка в 1933 г., будучи уже вдовой, вернулась с четырьмя детьми, рассчитывая жить со своими родственниками. Вскоре она исчезла. Ее старшая восемнадцатилетняя дочь, Флора Лейпман, была в 1937 г. арестована, подверглась многомесячным допросам по подозрению в шпионаже в пользу Великобритании, сослана в сибирский лагерь в 1939 г., освобождена в 1941 -м, после чего осталась жить в ссылке38. В 1938 г. маленькую больную дочь в то время единственного британского корреспондента в Москве устроили жить для укрепления здоровья в крестьянской семье в Подмосковье. Через несколько дней половина членов этой семьи и несколько проживавших в деревне их родственников были арестованы.
Массовым арестам по обвинению в шпионаже в пользу японской и маньчжурской разведок подверглись русские эмигранты, которые работали на Китайско-Восточной железной дороге в Маньчжурии вплоть до ее продажи в 1935 г., а затем движимые патриотическими чувствами вернулись в Россию. Террор поглотил даже Устрялова, родоначальника эмигрантского национал-большевизма, который, возвратившись на Родину, написал статью, прославлявшую сталинскую Конституцию39.
