«Иван Васильевич» и большевистские вельможи >
Даже замышляя убийство товарища как предлог для террористической чистки, Сталин не мог думать о себе как о преступнике — это было не в его характере, в собственных глазах он должен был остаться мудрым и справедливым вождем.
Даже будучи архизлодеем, он должен был видеть себя в роли героя. Тут опять могла помочь история России: если в осуществлении планов пятилетки перед ним был пример Петра Великого, то хорошим образцом для подражания в проведении большой чистки стал Иван Грозный.
Из каких источников черпал Сталин сведения об Иване IV, благодаря которым он положительно оценивал роль и деяния этого грозного царя? Одним из таких источников была книга профессора Московского университета Р.Ю. Виппера. Написанная Виппером, в то время монархистом, биография Ивана Грозного вышла в Москве в 1922 г. Автор называл Ивана IV «одним из величайших дипломатов всех времен» и утверждал, что его политика борьбы с олигархией, выдвижения служилого дворянства, высылки и репрессий против знатных бояр была благом для России. Московские бояре и новгородское духовенство плели сети «большого заговора», замышляя убийство Ивана IV, поэтому его нельзя упрекать в «чрезмерной подозрительности». Что касается кровавых репрессий в Новгороде, документальных свидетельств о них было мало, к тому же царь якобы переживал тогда один из труднейших периодов своей жизни, он страдал от одиночества, его окружали только враги и изменники, ему не хватало верных и надежных слуг. Опричнина стала «оружием против измены», «прогрессивным институтом» и «великой военно-административной реформой», необходимость которой обусловили трудности Ливонской войны за выход к Балтийскому морю. Созвав Земский собор, чтобы воззвать к патриотизму широких народных масс, прежде всего войска, Иван IV снискал всеобщую любовь и покрыл свое монаршее чело ореолом славы1'. Одним словом, вполне народный царь.
Несомненно, Сталин читал книгу Виппера, и это предположение можно увязать с дальнейшей судьбой автора и взглядами Сталина на личность Ивана Грозного. Не приняв революцию, Виппер в 1923 г. иммигрировал в Латвию. В 1941 г., после того как Латвия была присоединена к СССР, он вернулся в Москву и был избран академиком. В то время как многие русские эмигранты прямиком направлялись из Латвии в сибирские лагеря, книга Виппера была переиздана в 1942 г., а в 1944 г. вышла третьим изданием. Критики превозносили книгу на все лады. Иван Грозный в трактовке Виппера стал историческим героем сталинской России. В начале 40-х годов на сцене Малого театра в Москве шла пьеса Алексея Толстого об Иване Грозном, написанная в духе випперовской биографии, Знаменитый кинорежиссер Сергей Эйзенштейн приступил к съемкам двухсерийного исторического фильма об Иване Грозном. В этой связи Сталин вызвал его и исполнителя главной роли Н.К. Черкасова для беседы. В своих воспоминаниях Черкасов подробно рассказывает о беседе со Сталиным.
Сталин сказал им, что Иван IV был великим и мудрым правителем, стремившимся объединить Россию и не допустить проникновения в нее иностранного влияния. Он отметил, что Иван IV первый ввел в России монополию внешней торговли и после него это удалось только Ленину Сталин подчеркнул «прогрессивную роль» опричнины и заявил, что главный опричник Малюта Скуратов был крупным русским полководцем, героически павшим в борьбе с ливонцами. Но у Грозного были и ошибки, продолжал Сталин, и одна из них заключалась в том, что пять знатных боярских семей не были вырваны с корнем, подобно прочим боярским кланам. Если бы он довел борьбу с боярами до конца, России потом не пришлось бы пережить Смутное время. Помешала религиозность Грозного: уничтожив какую-нибудь боярскую семью, он потом целый год замаливал грехи, а нужно было действовать более решительно!
В конце разговора Сталин спросил, каким будет финал второй серии фильма. Черкасов ответил, что фильм предполагается закончить победным завершением Ливонской кампании: в финальной сцене Иван Грозный в окружении воевод и знаменосцев стоит на берегу Балтийского моря. Сбылась сокровенная мечта его молодости — видеть «море синее, море дальнее, море русское». Иван Грозный смотрит вдаль и произносит заключительные слова: «На морях стоим и стоять будем!». Сталин улыбнулся и весело сказал: «Ну что же!.. Ведь так и получилось — и даже намного лучше»12.
Таково было мнение Сталина об Иване Грозном. Высказанное в 1947 г., оно, несомненно, сложилось гораздо раньше. Личность Ивана Грозного занимала Сталина и в 1934 г. Где-то в конце лета или в начале осени, когда проходил 1 съезд советских писателей, Сталин предложил Алексею Толстому побеседовать об этом царе. Собеседники согласились, что в отличие от Петра 1 Иван Грозный окружал себя не иностранцами, а русскими13. Рабоче-крестьянскому графу, конечно, было лестно поддакнуть «хозяину». Поддержал Сталина, может быть, и непреднамеренно Максим Горький. Он еще прежде писал о том, что, судя по русским народным песням и сказаниям, в которых Иван Грозный предстает мудрым и справедливым царем, в глазах простых русских людей царский террор против бояр был героической борьбой. Теперь, в ходе споров о значении фольклора как исторического источника, Горький заявил на I съезде советских писателей, что в отличие от историков, большей частью отрицательно оценивающих личность и деяния Ивана Грозного, народное творчество рисует самого царя и его борьбу против крупных феодалов совсем другими красками14. Горький был самой заметной фигурой на этом широко разрекламированном съезде. Надо полагать, Сталину, который отдыхал в Сочи и следил за работой съезда по отчетам в «Правде», понравилось такое упоминание об Иване Грозном.
В разговоре с Эйзенштейном и Черкасовым Сталин разъяснил причины наступления Смутного времени после смерти Ивана Грозного его религиозным рвением, благодаря которому пяти боярским семьям удалось пережить репрессии. В трудах историков нет упоминаний о пяти боярских семьях или родах; откуда Сталин взял эту цифру? Один советский историк высказал предположение, что она запала ему в голову на просмотре спектакля «Царь Федор Иоаннович» по классической пьесе русского писателя XIX в. А.К. Толстого. Московский Художественный театр, которому Сталин отдавал предпочтение, поставил эту пьесу, и она шла довольно часто. В спектакле один из персонажей говорит, что кончина Ивана Грозного означала, что он «отдал Русь пяти боярам»15.
Нетрудно видеть, как и почему Сталин видел себя современным Иваном Грозным. Таким образом он мог оправдать себя как зачинщика кровавого заговора, действующего мудро в критический момент истории России. В основу оправдания его действий легли надуманные параллели между положением России в настоящее время и в середине XVI в. По Сталину, как тогда, так и теперь изменническая оппозиция окопавшейся знати мешала одаренному вождю, преданному интересам единой России, вести страну по пути прогресса и проводить мудрую внешнюю политику экспансии на Запад. Как в то время, так и сейчас оппозиция знати действовала через институты олигархии: тогда это была боярская Дума, теперь — съезд партии, Центральный Комитет и Политбюро.
Трудно сказать, считал ли Сталин Кирова (ведь Ленинград, его вотчина, был неподалеку от тех мест, где когда-то находилась Ливония) современным Курбским или Старицким, но высказывания Сталина за целый ряд лет не позволяют сомневаться в его отношении к высокопоставленным старым большевикам как к аристократии. Иван Грозный в письмах к бежавшему князю Курбскому не раз презрительно писал о «вельможах». В 20-е годы это архаичное слово не было в ходу среди большевиков, но Сталин неоднократно выражал свое презрение к важным особам среди большевиков, называя их «вельможами». Выступая в 1924 г. на XIII съезде по вопросу о необходимости периодических чисток партии, Сталин заявил, что «советским вельможам» нужно втолковать, что «есть хозяин, есть партия, которая может потребовать отчета за грехи против партии», Как бы вспомнив об отличительных знаках опричников (прикрепленных к седлу собачьей голове и метле), он продолжал,-«Я думаю, что иногда, время от времени, пройтись хозяину по рядам партии с метлой в руках обязательно следовало бы»16. В частном письме (1929) он одобрительно отзывался о молодых и малоизвестных партийных писателях в противоположность широко известным и заслуженным, которых он назвал «литературными вельможами» (не уточняя, кого именно он имел в виду)17 Наконец, на XVII съезде Сталин в своем выступлении трижды употребил это слово, говоря о необходимости «сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бю-рократов и поставить их на место»18. Можно только гадать, чем руководствовался Сталин, предпочтя после съезда именоваться не «генеральным», а просто «секретарем», — может быть, он следовал примеру Ивана IV, которого во времена опричнины титуловали не царем, а Великим князем Московским Иваном Васильевичем.
