К тому же сводилось содержание помещенного в следующем номере «Правды» отчета о заседании с участием Политбюро по поводу годовщины смерти Ленина, состоявшемся в Большом театре. Газета описывает появление в зале горячо любимого вождя, чье имя неразрывно связано со всеми победами пролетариата, бурю оваций, нескончаемые крики «Ура!», «Да здравствует наш Сталин!». В утреннем номере «Известий», вышедшем в день открытия съезда, Радек вновь дал понять, что дата выбрана не случайно. В статье, озаглавленной «Клятва выполнена», он охарактеризовал десятилетний период после смерти Ленина как триумфальное шествие под руководством Сталина, в ходе которого были выполнены все его обещания. Сталин обещал беречь единство партии как зеницу ока — сегодня партия спаяна «стальным единством». Ленин мечтал о 100 тыс. тракторов — сегодня в стране Советов тракторов вдвое больше. Наконец, через десять лет после смерти Ленина социализм уже не заповедь, а реальность, и съезд, который сегодня начнется, откроет боевой путь «будущих победителей в мировом масштабе».
Насчет единства партии Радек ошибся, а в отношении того, что съезд откроет боевой путь, он оказался прав вопреки себе.
Незадолго до открытия съезда прибыли делегации областей и республик во главе с первыми секретарями. Некоторые местные вожди были сравнительно молоды и быстро делали карьеру благодаря покровительству Сталина — среди них наиболее заметными фигурами были тридцативосьмилетний первый секретарь Горьковского обкома Андрей Жданов, выдвиженец Кагановича, тридцатидевятилетний Никита Хрущев, возглавивший Московскую парторганизацию и тридцати пятилетний Лаврентий Берия, который привлек внимание Сталина еще в 20-е годы, когда работал в Закавказском ГПУ, и с его помощью стал первым секретарем Закавказского крайкома. Однако среди секретарей обкомов было немало и старых большевиков с дореволюционным партийным стажем, и некоторые из них были настроены против Сталина. Они не могли одобрить его линию во время коллективизации, когда он свалил собственные ошибки на исполнителей на местах. Некоторые выжидали в надежде добиться смены руководства на следующем съезде. В Москве они увидели, до какой нелепости доходит культ личности Сталина, и это, конечно, не могло им понравиться.
Один из оставшихся в живых делегатов съезда спустя тридцать лет отмечал, что «ненормальная обстановка, складывавшаяся в партии, вызвала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров. .Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием В.И. Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу»25. Такая мысль созрела, в частности, у членов ЦК И М. Варейкиса, Б.П. Ше-болдаева, М.Д. Орахелашвили, С.В. Косиора, Г.И. Петровского и Р.И. Эйхе. съезд уже шел, когда они тайно обсуждали этот вопрос на квартире у Орджоникидзе и, возможно, в других местах в Москве26. Если действительно смещать Сталина, то действовать нужно было безотлагательно, съезд, по уставу высший орган партии, должен завершиться выборами нового состава Центрального Комитета, который в свою очередь должен избрать постоянно действующие органы: Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Один из секретарей ЦК должен стать генеральным секретарем. В Кирове противники Сталина видели наиболее подходящего кандидата на этот пост, но прежде необходимо было заручиться согласием самого Кирова.
Хрущев в своих мемуарах пишет, что поговорить с Кировым от имени всей группы взялся Шеболдаев. Он сказал Кирову, что, по мнению «стариков», настало время провести в жизнь предложение Ленина о смещении Сталина с поста генерального секретаря, так как Сталин не подходит для этой работы по своим личным качествам. Он сказал также, что «старики» хотели бы видеть на этом посту Кирова. О том, что за этим последовало, рассказывают по-разному. Хрущев утверждает, что Киров сообщил Сталину о предложении Шеболдаева и тот ответил: «Спасибо. Я тебе этого не забуду»27 По версии Шатуновской, Сталин сам узнал о случившемся и вызвал к себе Кирова. Киров не стал отрицать, что ему сделали такое предложение, и добавил, что Сталин сам довел до этого своими действиями. Позже он говорил родственникам и друзьям, что теперь его голова на плахе28.
Анастас Микоян утверждал в своих мемуарах, что, сообщив Сталину о сделанном ему предложении и тем самым доказав свою преданность, Киров «встретил с его стороны лишь враждебность и мстительность ко всему съезду и, конечно, к самому Кирову»29. Несомненно, после этого эпизода Сталин не мог не питать чувства подозрительности к съезду, и Киров должен был стать в его глазах опаснейшим потенциальным соперником. Более того, представление Сталина о высшем партийном эшелоне как о гнезде заговорщиков должно было укрепиться. В конце концов сговор против него действительно имел место.
Тем не менее, несмотря на столь неожиданное начало, съезд вошел в запланированное русло, и главные исполнители сыграли отведенные им роли. Все делалось для того, чтобы съезд стал съездом примирения между партией и Сталиным. В первый день работы съезда зал стоя, бурей аплодисментов встретил Сталина, выступившего с отчетным докладом, бурно и долго аплодировал ему после доклада. Более того, чтобы подчеркнуть факт выполнения Сталиным его клятвы, доклад был назначен не только на тот же день, но и на тот же час, когда он говорил у гроба Ленина.
До конца съезда в зале звучали панегирики в адрес Сталина. Временами, особенно когда на трибуну поднимались бывшие оппозиционеры, славословия превращались в безудержный поток лести. Восхваляя победителя, они исступленно каялись в прежних политических прегрешениях. Зиновьев превозносил
сталинское практическое руководство революцией социалистического строительства, тогда как Ленин лишь заложил его теоретические основы. Каменев сказал, что эпоха Ленина 1917-1924 гг. и эпоха Сталина 1925-1934 гг. — «это две равноправные эпохи, которые так и должны войти в историю». Бухарин заявил, что, если бы в конце 20-х годов была принята его линия правого уклона, это обернулось бы катастрофой, и провозгласил здравицу в честь «славного фельдмаршала пролетарских сил, лучшего из лучших — товарища Сталина!». Преображенский признал (и совершенно справедливо), что он и другие левые уклонисты никак не предполагали проведения коллективизации за три-четыре года, и в заключение добавил, что о Сталине следует говорить так же, как в свое время сказал один товарищ о Ленине: «Голосуй, как Ильич, — не ошибешься». Ломинадзе, к тому времени получивший назначение в Магнитогорск, выразил сожаление о том, что блокировался с Сырцовым и они «не сумели понять всего значения... того гениально — простого, глубокого, ясного и богатого теоретическим содержанием — тезиса товарища Сталина о том, цто само уничтожение классов происходит в процессе самой ожесточенной классовой борьбы». Свой голос к общему хору славословий в адрес Сталина присоединили Томский, Рыков и Радек. Едва ли история знает другие примеры, когда поверженные политические противники так превозносили своего победителя. Даже участники сговора Варейкис и Петровский выступили с заверениями в уважении и верности Сталину, хотя и не унижались при этом.
Последним в прениях к докладу выступил Киров. Когда председательствующий П.П. Постышев предоставил ему слово, делегаты встали и устроили ему бурную овацию. Киров выступил как верный соратник Сталина. Отметив, что доклад Сталина необходимо изучать «до последней запятой», он предложил вместо принятия резолюции по докладу «принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина». И при жизни Ленина, и после его смерти обычной практикой на съездах было создание комиссии для подготовки проекта резолюции по отчетному докладу с учетом высказанных в прениях замечаний. Съезд принимал резолюцию, в которой излагались основные направления политики на дальнейший период. На этот раз съезд принял предложение Кирова о принятии к исполнению пространного доклада Сталина в целом — беспрецедентный знак коллективного преклонения перед Сталиным, признания непогрешимости и неоспоримости каждого его слова.
