– Как долго ты намерен развлекаться с Артани? – Алиса поёжилась, ощутив внезапный озноб, и накинула на плечи шаль, – Лгать до бесконечности не получится, а он не такой, как мы. Многое из того, что для нас в порядке вещей, для него может оказаться неприемлемым. Я не смогла понять и обожглась, а теперь на моём месте ты... как странно выпали наши карты, Алиссин...

Фрейлина цинично хмыкнула и напряглась, заметив пристальный, напряжённый взгляд Алексиса. Принц закусил губу и смотрел... опасно смотрел:

– Алиса, ты забудешь об этом, – сказал он медленно, – Никогда не будешь вспоминать. Всё, что связано с Романом, всё, что касается Романа – принадлежит только мне. Многое из того, что случилось – моя вина, и я возьму на себя ответственность.  Но никто... – он подчеркнул голосом, хотя говорил очень медленно и вполголоса, но ди Бьорк обладала отменным слухом, – Донеси эту информацию до всех: никто из моих друзей никогда не посмотрит в его сторону – не причинит  вред, не посмеет оскорбить, иначе будет иметь дело со мной. Никто не смеет прикасаться к Роману, кроме меня, что бы он ни сделал, что бы ни случилось – разбираться буду я сам. Ты меня поняла?

Он нахмурился, досадливо сжав губы, сообразив, насколько безумно звучат его слова со стороны. Алиса ди Бьорк медленно выдохнула. Всё время, пока принц говорил, она не дышала.

– Алиссин, я  поняла, – мягко, очень мягко сказала фрейлина, усмиряя чужого зверя, словно невидимыми пальцами погладила, боясь, что зверь выпрыгнет и нанесёт удар. Он бы не выпрыгнул и не нанёс, но Сорра пугал людей, а временами пугал и её.

– Никто  не тронет Артани ди Валя, но если тебя интересует, – добавила она, – Ты был единственным, кто его трогал. Остальным до него нет дела. Мы просто подражали вам, Ваше Высочество, ибо когда принц изволит вводить на что-то моду, верноподданным остаётся лишь подчиняться. Травля ди Валя, хотя с нашей стороны её и не было, будет прекращена. Ваше высочество желает оставить всё, как есть, или нам следует подружиться с графом Артани?

– Оставьте, как есть, – прохладно разрешил принц и отвернулся, расслабляясь, но одновременно чувствуя себя неловко и сожалея, что приходится разговаривать с Алисой подобным тоном. Но существуют вещи не для дружеского обсуждения. Принц отдал приказ: не просьбу - приказ. Горе безумцам, смеющим его не исполнить.

– Тебе помочь помыться? – просто спросила Алиса, легко и естественно разбивая паузу.

– Давай! – принц кивнул, глубоко благодарный ди Бьорк за многое: за понимание, за умение читать мысли, за то, что она знала, когда можно, а когда нельзя. Просто за то, что Алиса была Алисой – умолчала о множестве вещей, решив не травить больное. Алиссин ди Эрро не был дураком; правда, судя по реакции девушки, в последнем она начинала остро сомневаться, – Элис, я разберусь, просто дай мне время.

Алиссин принялся расплетать волосы, выпутывая из них стальные нити ширена. Он не был уверен, что разберётся, но отказаться от Романа немыслимо, и всё, что остаётся – плыть по течению и надеяться, что река вынесет на спасительный берег.

– Знать бы, что творится в твоей голове? Кто знает, может, и смогла бы помочь, – задумчиво протянула Алиса, помогая принцу намылить спину и выразительно вздёрнула бровь, обнаружив засосы и царапины.

– Мне бы самому понять, – в тон ей отозвался ди Эрро и, забрав у девушки мочалку, кивнул, выражая благодарность и одновременно давая понять, что желает остаться в одиночестве. – Дальше я справлюсь. Не возражаешь?

Алиса понимала с полуслова. Пожав плечами, она поставила кувшин с чистой водой, сложила полотенца, простыню и, завернувшись в шаль – озноб донимал – почтительно присела и вышла с гордо поднятой головой. Принц не обратил внимания на шпильку.

– Хотелось бы мне понять... – пробормотал Алексис ей вслед и уронил мочалку, до подбородка погружаясь в мыльную воду.

Воспоминания, связанные с Артани, воспринимались нереальными. Он словно под кайфом находился, и эйфория не желала отступать, перекрывая сомнения, страхи, острую тревогу.

– Я не собираюсь отказываться от тебя, Ромэ, – Сорра вздёрнул руку и посмотрел на свою ладонь, хранящую драгоценное прикосновение. Запах смылся, но он его чувствовал, – Цветочек мой... я так люблю тебя!

========== 23 ==========

Счастье есть, оно существует, счастье живёт в груди, оно носит имя любимого человека, оно заставляет мир сиять, оно делает значимыми обыденные вещи: простые слова, маленькие пустяки и разная ерунда - все приобретает смысл. Счастье окрашено любовью, а любовь окрашена любимым человеком.

Они желали знать друг о друге, они говорили, делались сокровенным в той мере, в которой могли себе позволить. Вещи любимого человека становились важными, всё, что хранило запах, всё, к чему он прикасался, знание о том, что он здесь бывал, а ты представляешь его образ и улыбаешься счастливо: он особенный, он навсегда.

Именно такие чувства проживали Алексис и Роман, полностью погрузившись в свой выдуманный мир, а между тем жизнь не стояла на месте...

Зачётный поединок состоялся спустя три недели после опоздания на зачёт. Стоило ли говорить, что ни Алексис, ни Роман не были к нему готовы.  За прошедшее время ни один из них не вспомнил об учёбе. Они почти не посещали занятия, предаваясь совместным приятным свиданиям, и оба не высыпались по ночам - спать было совершенно некогда.

Роман практически не виделся с Соррой, а встречаясь мимоходом, не мог не заметить случившихся перемен. Напарник приходил бледным, с кругами под глазами не меньшими, чем круги сонного графа. Итаниец мечтательно улыбался, смотрел ласковым взором и постоянно витал в облаках, что навело графа на верную мысль: он не одинок в любовных треволнениях.

Сорра не стал просвещать,  оставив графу право теряться в догадках над переменами. Роман решил что, Сорра влюблён, а значит оба они счастливцы. Предположение расположило маленького графа к своему сопернику, но он был слишком увлечён Алиссинди, чтобы интересоваться делами Алексиса. Итаниец отмалчивался, но влюблённость пошла ему на пользу: украсила бледное лицо, смягчив точёные черты, набросила флёр внутренней нежности, придав яркий блеск глазам.  Характер  Алексиса стал мягче и терпимее. Роман сторонился, боясь насмешек - они встречались редко и, наверное, не было странным, что напарники не ссорились последние несколько недель.

Роман не замечал главного: лёд со стороны Сорры отсутствовал, итаниец не бил в ответ - он смотрел на Романа, но не видел, погрузившись в сон, где жил моментами волшебных встреч с любовником. Утром сны прекращались, но Алексис ловил их запах, очаровывался послевкусием. Картина не переставала волновать воображение. Он не мог дотронуться и  любовался безмолвно, зная, что вечером Роман придёт, не будет никаких преград, не придётся себя сдерживать, томиться невозможностью обнять любимого - останется мир двоих, расцветающий солнечными красками чувственности.

По ночам Алиссинди с упоением целовала любимые губы, наслаждаясь щедростью и самоотдачей любовника:  фантастической заботой, мягкостью, нежностью. Алексис купался в чужой ласке, вбирал любовь горстями и пригоршнями, растирал по золотистой коже, выцеловывая руны признаний.