— Мои родители не на танцах познакомились, — сказал Андре.

— А где? — с любопытством спросила Марина. — Расскажи, Андре.

— Они вместе учились в школе.

— Сидели на одной парте, да?

— Не знаю. Я их не спрашивал.

— Наверное, на танцах все-таки приятнее знакомиться, — задумчиво сказала Марина.

— Почему?

— А ты танцевал когда-нибудь?

— Нет, — сказал Андре.

— Потому и не понимаешь. Может, потанцуем? У бабушки есть старинный граммофон. Его ручкой надо заводить. Потеха! А в шкафу есть эта самая пластинка «О миа белла Наполи!». Вот и посмотрим, как знакомятся на танцах!

— Да ну еще! — испуганно отмахнулся Андре. — Мне пора! Дядя и тетя, наверно, уже заждались. Они сегодня отпросились из-за меня с работы. Кстати, мы с тобой познакомились у ящика с песком, помнишь?..

— Ага, — подтвердила Марина, — у ящика! Ты еще помог мне надеть велосипедную цепь. А потом мы встретились в Оберхофе. Послушай, Андре, ведь это не случайно!

— Скажешь тоже — не случайно! Просто мы оба были на зимних соревнованиях. Вот и все.

— А я про то и говорю. Мы оба там были — и ты и я!

— Я первый тебя увидел. Если бы я так не всматривался, кто знает?.. А я тебя углядел.

— Это правда, — грустно сказала Марина. — Потом я тебя искала, да так и не нашла.

Андре вдруг вспомнил о своем пари с Хуго. И странное дело: его это совсем не трогало. Он только подумал: «Завтра последний день. На почтовом штемпеле должна быть дата: «15 июля».

— Поедем завтра в зоопарк?

— Поедем, Андре.

— Ну, пока. До завтра.

— До завтра. Не скучай без меня, Андре.

Андре торопливо вышел из сада, не решаясь обернуться. До обеда оставалось немного времени, и он хотел использовать его для дела. Надо было проверить, насколько обоснованны его подозрения: почему как раз сегодня утром чернявый Улли приезжал в дачный поселок? Почему он несся на своем велосипеде, словно за ним гнались по пятам? Зачем он сюда приезжал? Ни Марина, ни бабушка его не видели, не то они упомянули бы об этом. Андре вспомнил: Марина как-то показывала ему пятиэтажный дом, в котором живет Улли.

Туда и пойдет сейчас Андре. По следам вора. Но неужели вор — это Улли?

Пятиэтажный дом был точно форпост большого города. Фасад его был свежеоштукатурен, но на торцах — кирпич: видно, сбоку хотели пристроить новые пятиэтажки. Тогда до этого дело не дошло, а теперь и вовсе не дойдет. В последние годы строят по-новому — из блоков и крупных панелей.

Андре медленно приближался к дому. Он совсем не представлял себе, что же делать дальше. Помнил только одно: надо разыскать Улли. Первым делом узнать его фамилию и где он работает. Андре не решился спросить об этом Марину. Впрочем, Улли наверняка работает где-то поблизости.

Было уже около полудня, припекало солнце, и ничто не напоминало о вчерашней грозе. От жары улица словно вымерла.

Андре вошел в полутемный подъезд и вздохнул с облегчением. Здесь стояла приятная прохлада: яркий солнечный свет проникал сюда только сквозь матовые стекла в дверях черного хода. Андре начал разглядывать почтовые ящики и таблички с фамилиями жильцов. На стене было десять ящиков — десять фамилий. Сколько он ни смотрел, ничего это ему не дало. Из-за приоткрытой двери черного хода доносились голоса. Андре направился к ней. К дому примыкал двор, неровно вымощенный камнями. Из щелей между ними торчали пучки травы. Двор был огорожен стеной в человеческий рост, а в ней Андре увидел калитку, которая вела в сад. У самой стены рос каштан. Его густая листва защищала двор от солнечных лучей. У сарая какой-то мужчина чистил мопед — один из тех старых, добротных мопедов, которым, кажется, износа нет. Мужчина сидел на корточках и неторопливо и аккуратно протирал спицы — одну за другой. Андре вспомнил, что и ему надо привести в порядок свой велосипед. И он позавидовал терпению незнакомца.

В заднем углу двора была натянута веревка. Женщина развешивала на ней белье. На скамейке в тени каштана сидел старик, а перед ним стоял светловолосый малыш. Их-то голоса и услышал Андре, когда был в парадном. Малыш и старик говорили, судя по всему, о чем-то очень смешном — оба то и дело хохотали. Такая вот мирная картина представилась взору Андре. Он уже думал войти во двор и спросить мужчину, чистившего мопед, про Улли, как вдруг все переменилось. Мужчина выпрямился. Застыв в напряженной позе, он взглянул на женщину, вешавшую белье.

— Гертруда, будь добра, поди сюда! — крикнул он. Хоть он и сказал «будь добра», слова его прозвучали резко и властно, точно приказ.

Женщина оставила белье и обернулась.

— Что тебе? Не видишь, я занята.

— Я, кажется, попросил тебя подойти! Разве я недостаточно ясно сказал?

— Ганс, сам видишь, у меня в руках белье! Неужели нельзя подождать?

— Нельзя! — гаркнул вдруг мужчина так, что перепуганный Андре не удивился бы даже, если бы он топнул ногой. — Я не намерен ждать! Все хочешь увильнуть от разговора. Знаешь, это уже переходит все границы. Терплю от вас черт знает что! Дальше некуда! Потрудись подойти!

Женщина со всего размаха швырнула белье в корзину, вытерла руки о передник и подошла к мужу. Лицо у нее было сердитое и в то же время испуганное. Мужчина нагнулся над мопедом.

— Это что такое?

Женщина посмотрела на мопед, но, судя по всему, ничего не заметила и пожала плечами:

— Ну, мопед. Блестит, как всегда…

— А больше ты ничего не видишь? Или, может, не хочешь видеть? Я понимаю почему! Все понимаю.

— Оставь меня в покое, Ганс. Не успеешь прийти домой, как опять начинаешь свое. А у меня работы полным-полно…

— Я тоже работаю, дорогая. И притом немало. Но у меня есть свои принципы. Об этом и речь. Зачем он опять брал мой мопед? Зачем?

Женщина испуганно закрыла рот ладонью и пролепетала:

— Не понимаю, Ганс, о чем ты говоришь?

Мужчина нагнулся к педали и стукнул по ней; она, поблескивая, завертелась.

— Я знаю, что говорю, моя дорогая. Вот эта педаль совершенно новая. Как игрушечка. И она денег стоит. Он гонял на моем мопеде и сломал педаль. Твой сыночек, лоботряс этот. А ты дала ему деньги на новую. Вот оно, твое воспитание!

— Ганс, клянусь тебе… — начала было женщина, но мужчина, взревев от ярости, оборвал ее на полуслове. Андре никогда бы не подумал, что этот худой бледный человек может так громко кричать.

— Не смей врать! Все вы заодно — меня не проведешь. Избаловала парня! Всегда баловала! Да я его вышвырну вон из моего дома! Он у меня попляшет! Пусть только попадется мне в руки, я ему покажу!

Вся в слезах, женщина закричала:

— Только попробуй тронь его! Не смей, говорю тебе, а не то пожалеешь! Я твой проклятый мопед на свалку вышвырну!

Мужчина схватил ее за руки, но она вырвалась и побежала к дому. Мужчина, спотыкаясь, побежал за ней, бледный как мел, с жутким, остановившимся взглядом.

Андре, не на шутку перепуганный, прижался к стене — деваться уже было некуда. Но его никто не заметил: ни плачущая женщина, пробежавшая мимо него, ни ее муж… Хлопнула дверь, одна, другая, потом все стихло. На заднем дворе снова воцарилось спокойствие, словно здесь ничего и не происходило. Только педаль мопеда продолжала крутиться. Она и в самом деле была совсем новая. А под веревкой стояла бельевая корзина, и простыня, которую женщина в сердцах швырнула туда, одним концом касалась земли. На скамейке по-прежнему сидел старик, а светловолосый малыш прижимался к нему, словно ища защиты.

— Почему папа с мамой поссорились? — растерянно спросил он.

— Понимаешь, Свен, это все вон та штука виновата, — с горечью проговорил старик, указывая на ни в чем не повинный мопед.

— Папин мопед? — удивленно спросил мальчик, понемногу забывая о ссоре. — А почему мопед, дядя Альберт?