Он понимал, что платит тете Лизе и дяде Паулю черной неблагодарностью. Ведь они поехали за город ради него: в прошлом году он был в восторге от здешних мест.

И все же у Андре не лежала душа к этой прогулке — он не мог отвлечься от своих забот.

Всеми мыслями он был в городе, тоже, наверно, по-воскресному тихом. Он мог бы побродить по улицам с Мариной. Просто так. И расспросить ее про деда — Вильгельма Бухгольца — человека необычной судьбы. Наверно, как всегда, они с Мариной о чем-нибудь поспорили бы. Но Андре сейчас даже скучал по этим спорам и стычкам, иногда принимавшим самый неожиданный оборот. А главное, они могли бы продолжить поиски компаса. Первым делом надо было бы пробраться в сарайчик к Эдди и для этого перелезть через забор. А кто сказал, что по воскресеньям нельзя штурмовать заборы? Может, зря они упустили такую возможность. Времени-то оставалось совсем немного. Кажется, четыре дня? Да, всего четыре.

Только вечером, в поезде, который вез их назад, в Берлин, Андре вдруг повеселел и разговорился. Тетя Лиза очень удивилась: весь день Андре был такой хмурый, она уже боялась, не заболел ли он.

А мальчик думал об одном: перетерпеть осталось только ночь. Утром — уже понедельник.

На другой день, как только ушла тетя Лиза, Андре раньше обычного выбежал на улицу. Дожевывая на ходу булку, он пытался представить себе, как встретит его Марина, когда он заявится к ней в такую рань, какое у нее будет лицо.

По счастью, Андре не видел выражения собственного лица в тот момент, когда он заметил Марину. Она сидела на ящике с песком, болтала ногами и глядела в его сторону. Она не улыбалась, просто глядела на него. Или, может, она спала с открытыми глазами?

Андре робко двинулся к ней. Ему стало как-то не по себе. Почему-то сильно забилось сердце.

На этом самом ящике он сидел год назад, и мимо него проехала на велосипеде девочка — черноволосая Марина. А потом с колеса соскочила цепь.

Когда Андре был в нескольких шагах от ящика, Марина спрыгнула на землю и сама шагнула ему навстречу.

— Привет, Андре.

— Привет, Марина.

— Выспался?

— Ага. Вчера, знаешь, я здорово устал. Мы там все леса обошли. Тетя Лиза просто удержу не знала.

— А я совсем плохо спала. Никак не могла заснуть.

— Так и не уснула?

— Нет.

— Может, из-за луны? Она, наверное, светила тебе прямо в лицо?

— Вообще-то в комнате было довольно светло. Но в лицо луна мне светить не могла. Перед окном у нас слива растет!

Андре стоял, сжимая в руке надкушенную булку. Но сегодня Марина, кажется, не собиралась над ним смеяться.

— Сейчас еще совсем рано, — сказал он наконец.

— Я тебя так рано и не ждала.

— А ты меня здесь поджидала, на ящике? И еще стала бы ждать?

— Да.

Андре почесал колено. Вчера его укусил сюда комар. Теперь хоть был повод нагнуться. Он чувствовал, что краснеет, хотя сам не знал отчего. Зато он знал, что покраснеет еще больше, если Марина это заметит.

— Представляешь, там просто тучи комаров! — пробурчал он.

— Дай мне булку. Я голодная, — сказала Марина.

Андре обрадовался и отдал ей булку.

Они медленно зашагали по улице; за трамвайными путями уже начинался дачный поселок. Молоковоза под фонарем сегодня не было. День не обещал быть жарким: на небе, словно толстые тюки, висели облака. Дул сильный ветер, который все время менял направление.

— Ужас какая скука вчера была, Андре, — сказала Марина, глядя перед собой. Руки она засунула глубоко в карманы джинсов.

— Почему?

Марина ответила не сразу:

— Потому.

Андре с трудом поспевал за девочкой. Она перескакивала через трамвайные рельсы и, против обыкновения, даже не глядела, нет ли поблизости полицейских в зеленых мундирах. Марина держала курс к воротам поселка. Но вдруг, словно вспомнив что-то, она уселась на зеленую скамейку у ворот и принялась чертить носком туфли на песке какие-то линии, фигуры и человечков.

Андре сел рядом, украдкой поглядывал на нее и не знал, что сказать. Он с радостью угостил бы ее еще одной булкой, а еще лучше — шоколадкой.

— А что ты делаешь дома по воскресеньям? — спросила Марина, не переставая чертить по песку.

— По воскресеньям? О каком воскресенье ты говоришь?

— О каком? Да о любом. Хотя бы о следующем.

— О следующем? Да, правда, в следующее воскресенье я уже буду дома.

— Конечно, будешь дома. Нетрудно сообразить. Раз ты едешь в четверг, значит, следующее воскресенье проведешь дома. Но ты не ответил на мой вопрос!

— Почем я знаю, что я буду делать, — вяло сказал Андре.

— А друзья у тебя есть?

— Конечно! У кого их нет?

Андре вспомнил про Хуго. Вспомнил и то, что поспорил с ним на тюбетейку и перочинный ножик. Однако по-чему-то сейчас его это совсем не трогало.

— А подруги?

Марина вдруг перестала чертить по песку.

— А как же! У нас в классе есть и девчонки.

— И все они твои подруги?

— Подруги? Да нет. Просто знакомые. Мы же вместе учимся!

Марина подняла голову: приближался трамвай — наверно, ей было очень важно его разглядеть.

— А что ты будешь делать, к примеру, в воскресенье на той неделе? — тихо спросила она.

Андре не ответил. Ему вдруг стало грустно. Так грустно, как еще никогда в жизни.

Но сколько можно вот так сидеть и молчать, притворяясь, будто тебя интересуют трамваи!

— Куда подевался молоковоз? — воскликнул Андре.

— Молоковоз?

— Ну да! Значит, Эдди сейчас нет дома.

Андре теперь уже не смотрел на трамвай.

— Сегодня мы провернем одно важное дело! А?

Марина стряхнула с джинсов песок.

— Да, многоуважаемый следователь! Так точно! Надо искать компас.

— Вот именно! — нетерпеливо оборвал ее Андре. — И нечего зря время терять!

Марина встала, потянулась и с опаской взглянула на небо. Показалось солнце, ветер давно разогнал темные облака и теперь угомонился.

— Вперед! Веди меня на подвиг, многоуважаемый следователь! Я готова, — насмешливо объявила Марина.

И всю печаль как рукой сняло.

Когда они миновали забор Бухгольцев, Марина сказала:

— Знаешь, я все думаю про этот компас. Никак не пойму, даже не представляю: кто мог его украсть? Кому он понадобился? И для чего?

Андре подтолкнул ее локтем.

— Тише ты! Не так громко! Знай мы, кто вор, не надо было бы его искать. А сейчас мы идем по следу. Терпение прежде всего. Нельзя сдаваться. Согласна?

— Мы и не сдаемся, — сказала Марина.

Они подошли к участку Эдди. При свете дня все здесь дышало безмятежным покоем. Даже дым не шел из трубы, выкрашенной в ярко-красный цвет и потому всегда привлекавшей к себе внимание прохожих.

— Больной старик, наверно, сейчас спит. У кого такие сильные боли, тот всегда принимает снотворное. И потом спит до полудня, — прошептала Марина.

— Он еще и водку пьет, — подхватил Андре.

Они в нерешительности остановились неподалеку от калитки, которую заслоняли от них кусты соседнего сада.

По дороге проехали два велосипедиста. Андре нагнулся и стал поправлять шнурок. Марина нехотя кивнула им.

— Надо войти в калитку и сделать вид, будто мы пришли по делу, — сказал Андре.

— Прямо вот так войти? — упавшим голосом переспросила Марина.

— А как же? С улицы за изгородью нас уже никто не увидит. Только помни: ни в коем случае не убегай. Главное — выдержка.

Но Марина не двигалась с места. «Не вести же мне ее за руку! — подумал Андре. — Да и на что это будет похоже! Просто я должен первым войти в калитку. Надеюсь, она не заперта. А не то придется лезть через забор».

Он смерил его на глаз. Забор был хоть и невысокий, но из крепкого штакетника с заостренными концами. Зацепишься — одними рваными штанами не отделаешься. Поравнявшись с калиткой, дети увидели в саду Эдди. Он подключал шланг к водопроводной трубе: последние дни было сухо и жарко; облака, утром предвещавшие дождь, исчезли.