— Сама знаешь.
— Ах, ты вот о чем! Неужели мы не выкроим каких-нибудь два часа! На той неделе и пойдем. Договорились?
— Ладно, — сказал Андре.
Это была победа. Еще можно, пожалуй, выиграть пари. Перочинному ножику уже ничто не угрожает. А за тюбетейкой вроде достаточно протянуть руку. В ту минуту Андре был склонен считать себя умней Марины. Разве не ловко он ее перехитрил? А все потому, что знал, как вывести ее из себя.
Об одном только забыл Андре: Марина ничего не знала о его споре с Хуго. Она и не подозревала, что ее подпись на какой-то открытке решит судьбу перочинного ножика и тюбетейки. Занятый своими мыслями, Андре все же услышал, как бабушка сказала:
— Пора выходить!
Посреди города был зеленый остров. Могучие деревья отбрасывали густую тень, манили изумрудные лужайки. Бабушка стала медленно подниматься по одной из тропинок: зеленый остров в центре города раскинулся на холме.
Обычно бабушка ходила куда проворнее. Но сейчас она шла медленно-медленно, может, потому, что где-то совсем близко была могила матроса Вильгельма Бухгольца.
— Где мы? — спросил Андре.
— Во Фридрихсхайне, конечно, — удивленно ответила Марина.
— Откуда мне знать?
— Верно, Андре, извини.
Бабушка ускорила шаг. Андре вдруг увидел матроса с ружьем в руках. Эта фигура из темной бронзы застыла, словно страж, у входа на кладбище. Отворив низкие ворота, бабушка направилась к ряду могил неподалеку от входа.
Андре огляделся вокруг. Деревья осеняли кресты и могильные плиты. На железных крестах была ржавчина.
— Это кладбище мартовских бойцов[3] — сказала Марина.
Андре вспомнил, что он читал о революции, которая была здесь в Берлине больше ста лет назад.
Бабушка заговорила, часто дыша, — наверно, ее утомил подъем:
— Берлинцы сложили тогда тела павших прямо перед дворцом. Королю пришлось выйти и поклониться им. Представляете — королю! По тем временам это было невероятно. Мне про это еще моя бабушка рассказывала. Его величество король вынужден был поклониться народу!
— На здешнем кладбище лежат жертвы мартовских событий, сто шестьдесят восемь человек, — добавила Марина. — И еще девять красных матросов.
У одной из могил бабушка остановилась. Наклонившись, она стряхнула с могильной плиты ветки и листья, наметенные ветром.
Андре прочитал на плите имя Вильгельма Бухгольца. Вот где, значит, его могила! Спору нет, могила необычная.
Вынув из сумки букет летних цветов, бабушка положила его на серый могильный камень. Цветы заиграли переливом красок. Бабушка выпрямилась и, обратившись к Андре, продолжала:
— Думаешь, я довольна была, когда моего Вильгельма решили похоронить здесь, на холме? Мне хотелось, чтобы он был поближе к нам, на старом кладбище, где покоится моя мать. Но потом, знаешь, я все же смирилась с этим. Правильно, конечно, что могила Вильгельма здесь. Люди не должны забывать ни его самого, ни того, что он сделал. Он мечтал о победе народа, за это он боролся, за это отдал свою жизнь. Никогда, Андре, я не забуду тот день, когда его перенесли сюда. Стоял сильный мороз, валил снег — весь город был в снегу, словно в погребальном саване. Но людей было здесь, людей… тьма! Тысячи и тысячи пришли сюда. Ни слова не было слышно, только скрип шагов по снегу. Такого, Андре, век не забудешь. Только вот будь у тех, кто пришел на его похороны, в свое время ружья!.. Тогда бы, наверное, не погиб мой Вильгельм. И другие красные матросы тоже…
Бабушка замерла у могилы. Широкая соломенная шляпа затеняла ее лицо. Теперь Андре не видел ее глаз. Мальчик подумал: наверно, вот так эта старая женщина будет говорить с матросами народного флота. И ему захотелось во что бы то ни стало быть при этом.
Голос у бабушки дрогнул.
— А уж после моего Вильгельма… сколько людей по-гибло за наше дело! Тогда, в тот холодный январский день, когда хоронили Вильгельма, никто из нас не поверил бы в это. Никто.
Она поправила букет полевых цветов, горевших на сером камне плиты, и направилась к воротам. Поглощенная своими думами, она не заметила, что Андре хотелось подойти еще и к могилам героев мартовских событий.
Уже из окна трамвая Андре оглянулся назад, на верхушки деревьев, раскачивавшиеся под ветром, и снова подумал: «Кто же этот негодяй, что украл у бабушки легендарный компас?» Он посмотрел на Марину, стараясь отгадать ее мысли. А Марина сейчас ела вишни из кулька, который бабушка вынула из своей бездонной сумки.
— Хочешь вишен? — спросила Марина.
— Можно.
Марина выбрала две пары темно-красных вишен, ловко навесила их ему на уши и рассмеялась. Андре густо покраснел. По счастью, в трамвае было мало пассажиров, и никто не смотрел в их сторону.
— Это еще что за шутки! — сердито сказал он, сдернув с ушей вишни. Он даже не знал, что теперь с ними делать: съесть или положить назад, в кулек?
— А тебе идет! Сразу стал похож на пирата! Знаешь, у пиратов в ушах всегда были серьги величиной с браслет! А почему ты не хочешь быть пиратом? Ты же вырос у моря!
— Чепуха! — отмахнулся Андре и быстро съел сочные красные вишни. «Наверно, Марина часто навещает деда, — подумал он. — Наверно, она много раз бывала с бабушкой на кладбище».
— Да ты не стесняйся, бери еще. Вишни вкусные.
И Андре ел вишни. Ел молча…
…Бабушка остановилась на мосту. Андре уже простил Марине ее проделку. Его властно захватила панорама большого города. Особенно понравилась ему громадная телебашня. Чтобы увидеть ее шпиль, надо было запрокинуть голову.
— Вот какой у нас город, — тихо произнесла бабушка и прислонилась к перилам.
— А мне было бы страшно там, наверху! — сказала Марина.
— Почему? — спросил Андре.
— А тебе нет?
— Не знаю. Только я бы не подал виду. Зато оттуда весь город как на ладони.
— А я бы тоже не подала виду! За кого ты меня принимаешь? — возмутилась Марина.
— Ладно, раз так — порядок! — поспешил успокоить ее Андре.
Марина показала на Красную ратушу.
— Раньше она казалась очень большой, а теперь видишь, какая она маленькая рядом с телебашней.
— Зато она вся из красных кирпичей, — сказал Андре, — такое редко встретишь!
— Еще бы! У нас все редкостное!
— Ну уж, положим, не все! — возразил Андре. «Что-то слишком она расхвасталась», — подумал он.
— Зачем же ты приезжаешь к нам, если тебе здесь не нравится? — ехидно спросила Марина.
Андре не нашелся что ответить, только махнул рукой.
А про себя твердо решил больше не заводить с Мариной таких споров. Сейчас главное — осмотреть город, чтобы потом Дома рассказать о Берлине. Первым делом надо разглядеть как следует телевизионную башню.
— А башня качается? — спросила Марина.
— Да что ты! Она же из бетона!
— Скажи пожалуйста! А с чего ты взял, что бетонная башня не может качаться? Кто это тебе сказал?
Позабыв о своем решении, Андре уже собрался было объяснить насмешнице, что стальные конструкции могут колебаться, а вот бетонная нет. Однако он не успел ничего сказать.
— Подите-ка сюда! — вдруг позвала их бабушка.
Она все еще стояла у перил моста и держалась за них одной рукой, словно нуждалась в опоре.
— Что с тобой, бабушка? — испугалась Марина.
Андре тоже был озадачен. Правда, что с ней? Такой он ее еще никогда не видел. Обычно глаза ее светились лукавой, добродушной усмешкой.
Бабушка привлекла к себе Марину и, показав куда-то на середину моста, сказала:
— На этом мосту убили твоего деда. Вон там.
Марина и Андре посмотрели на мост, потом снова на бабушку. По мосту мчались автомобили, огромный двухэтажный автобус на миг заслонил солнце. Смеялись прохожие. С неба доносился гул самолета.
