Василевский сообщил, что идет докладывать ответ главкома Сталину, и вновь поинтересовался, чем болен Тимошенко. Бодин ответил, что тот заболел ангиной и врачи категорически запретили ему выходить на воздух.

Минут через двадцать аппарат заработал снова. Василевский спрашивал, на месте ли Бодин. Узнав, что тот у аппарата, передал:

«Прошу немедленно доложить товарищу маршалу следующую записку товарища Сталина: „Передайте товарищу маршалу, что я очень прошу его согласиться с предложением Ставки о переброске второго кавалерийского корпуса в ее распоряжение. Я знаю, что это будет большая жертва с точки зрения интересов Юго-Западного фронта, но я прошу пойти на эту жертву“.

Бодин быстро взглянул на часы. Они показывали четверть первого ночи.

— Все ясно, — продиктовал он, — еду доложить лично.

С ответом не задержусь.

На вопрос, сколько времени на это потребуется, Бодин сказал, что не менее часа, но он постарается выиграть минут двадцать пять, передав ответ главкома на узел связи по телефону.

Сославшись на то, что Сталин ждет ответа, Василевский предложил Бодину переговорить с главкомом по телефону. Начштаба несколько мгновений колебался: не любил доверяться городским проводам, но на этот раз махнул рукой:

— Хорошо. Перейду сейчас на телефон.

Минут через десять он продиктовал телеграфисту:

— Докладываю ответ маршала: «Мне не жалко отдать 2-й кавалерийский корпус для общей пользы. Однако считаю своим долгом предупредить, что он находится в состоянии, требующем двухнедельного укомплектования, и его переброска в таком виде, ослабляя Юго-Западный фронт, не принесет пользы и под Москвой. Если 2-й кавкорпус нужен в таком состоянии, о каком говорю, я переброшу его, как только будет подан железнодорожный состав».

Мне стало ясно, что у главкома еще теплится надежда: Ставка откажется от корпуса, когда узнает о его состоянии.

Василевский сообщил, что после доклада Сталину снова пригласит Бодина к аппарату. И снова почти полчаса томились мы в ожидании. Наконец аппарат опять ожил.

«Прошу принять и доложить ответ товарища Сталина, — передал Василевский. — „Товарищ Тимошенко! Составы будут поданы. Дайте команду о погрузке корпуса. Корпус будет пополнен в Москве“.

После мы убедились, что это было мудрое решение. Корпус Белова сыграл важную роль в разгроме дивизий Гудериана, рвавшихся к Москве с юга.

Но я столь подробно рассказал об этом эпизоде не для того, чтобы просто напомнить известный всем факт. Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус» — и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал.

Узнав, что корпус Белова все же придется отправлять в район Серпухова, главком поручил Бодину попросить Василевского доложить Ставке мнение Военного совета о прекращении отвода наших армий.

Ответ пришел утром 28 октября. Ставка санкционировала предложение командования Юго-Западного фронта. В 12 часов дня Тимошенко подписал подготовленную нами заранее директиву, в которой сообщалось, что фронт прекращает отход и переходит к прочной обороне на рубеже городов Тим, Балаклея, Изюм и далее по реке Северский Донец до города Ямполь. Для каждой армии указывалась полоса обороны.

Между линией, на которой остановились войска фронта к моменту подписания этой директивы, и новым рубежом обороны проходила довольно широкая полоса местности. Тимошенко решил не оставлять эту местность противнику и использовать ее как предполье, под прикрытием которого готовить оборону на основном рубеже.

Так наступил новый поворот в жизни войск нашего фронта. Фашистскому верховному руководству пришлось с горечью констатировать, что полуторамесячная отсрочка генерального наступления на Москву фактически не достигла цели. Заняв более устойчивое оперативно-стратегическое положение, войска фронта опять переходили к активным боевым действиям. Их мощные удары докажут врагу, что возрожденный Юго-Западный фронт по-прежнему является грозной силой.

Близился праздник Великого Октября. На пороге двадцать четвертой годовщины существования Страны Советов нашему народу выпало труднейшее испытание. На главном, московском направлении фашистские полчища стояли в 80 — 100 километрах от столицы нашей Родины, а на юге враг стучался в ворота Кавказа.

Это было, пожалуй, самое тяжелое для нас время. Военная кампания 1941 года достигла своего апогея. Войскам требовалось все больше и больше оружия и боеприпасов, а производство их резко сократилось в связи с тем, что крупнейшие промышленные районы были захвачены противником. Предприятия, эвакуированные на восток, еще только развертывались на новом месте. Промышленность не имела возможности восполнить потери армии в самолетах и танках. Все острее ощущалась нехватка боеприпасов. Войскам приходилось сидеть на голодном пайке, беречь каждый снаряд. Испытывалась острая нужда в вооружении.

Такой была общая обстановка, когда перед Военным советом фронта возникла проблема: что же делать дальше после закрепления на новом рубеже. О возможности перехода к активным боевым действиям, казалось, не могло быть и речи. Все наталкивало на мысль о неизбежности пассивной обороны, И все же угрожающее положение на флангах фронта вынуждало искать иное решение. Справа от нас часть сил Брянского фронта находилась во вражеском кольце. Слева положение не менее напряженное: Ростову угрожал прорыв танковой армий Клейста.

Мы в штабе фронта много думали над перспективами действий наших войск. И чем глубже я анализировал обстановку, тем больше убеждался, что пассивно обороняться в таком положении равносильно гибели. Надо, обязательно надо наступать. Снова и снова прикидываю наши возможности. Трудно, но можно, хотя и с некоторым риском, собрать довольно сильную группировку. Показал свои расчеты начальнику штаба. Бодин всегда был сторонником активных действий и сразу же горячо поддержал меня.

— Наступление, — сказал он, — нам необходимо не только для того, чтобы ликвидировать угрозу на флангах. Оно поднимет дух войск, которые сейчас морально измотаны длительным отступлением. Мы должны пусть маленькой, но эффектной победой ободрить людей. Но где и какими силами наступать? Вот над чем нам придется хорошенько подумать. Одно ясно: мы должны до предела напрячь силы, чтобы нанести пока лишь один более или менее серьезный удар.

Снова по карте изучаем оперативную обстановку. Чтобы на севере помочь войскам Брянского фронта, испытывавшим сильное давление противника, мы могли бы нанести удар к северо-западу от Касторного. Но на юге сложилась более выгодная для нас и не терпящая отлагательства ситуация. Здесь войска Южного фронта нависли над растянувшимся левым флангом танковой армии Клейста. Если мы в этом месте рассечем фронт противника, а затем выйдем в тыл его ударной танковой группировки, то добьемся не только большого морального и политического выигрыша, но ликвидируем угрозу Ростову, а следовательно, и Северному Кавказу.

Когда я высказал эти соображения, Бодин согласился:

— Да, тут, пожалуй, двух мнений быть не может: все говорит за удар под Ростовом. Однако нам следует теперь же, не теряя времени, настойчиво изыскивать необходимые силы и средства для нанесения удара по противнику и из района Касторного, чтобы помочь войскам Брянского фронта.

Подсчитываем силы и средства, которые можем привлечь к участию в наступательной операции на юге, графически изображаем на карте наш замысел. Докладывать главкому начальник штаба поручил мне: