Теперь возобновление контрудара на левом крыле 5-й армии обретало конкретный смысл: сковать вражескую ударную группировку и тем самым способствовать планомерному отходу наших войск.
По замыслу командующего фронтом армии начинали отход в разное время: фланговые — 5-я и 12-я — в ночь на 1 июля, центральные — 6-я и 26-я — в ночь на 2 июля. Таким образом, наше командование надеялось выровнять линию фронта (правый фланг 5-й армии и 12-я армия находились значительно западнее остальных наших сил). Чтобы обеспечить планомерность отхода, для каждой армии намечался промежуточный рубеж, который она должна была удерживать установленное время.
Убедившись, что я правильно записал решение, командующий отпустил меня, приказав к 21 часу представить проект боевого приказа на отход и организацию обороны на новом рубеже.
Вернувшись к себе в оперативный отдел, я немедленно приступил к выполнению задания. Чтобы ускорить дело, работу над проектом боевого приказа поручил полковнику Захватаеву, а сам взялся за планирование обороны на новом рубеже.
Время не терпит, мы спешим. Но чем более конкретную форму принимают отрабатываемые оперативные документы, тем четче вырисовываются отдельные нерешенные проблемы. Меня, в частности, беспокоят ярко выраженная линейность расположения наших войск в обороне, отсутствие вторых эшелонов и сильных резервов как в армиях, так и во фронте. Если не внести изменений, то эта линейность неизбежно сохранится и при отходе. Тогда противнику легко будет прорывать на отдельных направлениях наш фронт и перехватывать коммуникации отходящих войск. Обязательно нужно произвести хотя бы минимальную перегруппировку сил, чтобы организовать движение перекатами и, таким образом, не допустить выхода фашистских войск к новому оборонительному рубежу одновременно с отходящими войсками фронта.
Я пошел к начальнику штаба и высказал ему свое предложение: как можно больше сил вывести во второй эшелон армий и одновременно создать достаточно мощный фронтовой резерв, который помог бы парировать обходные маневры противника.
Генерал Пуркаев выслушал меня и, по обыкновению, ответил не сразу. Внимательно изучив карту, он неторопливо свернул ее, сунул под мышку и знаком показал, чтобы я следовал за ним.
Мы вошли в кабинет командующего. Кирпонос, увлеченно чертивший что-то на карте, поднял голову. Пуркаев развернул перед ним свою карту и предложил конкретный план перегруппировки. Предложения были четкие и исчерпывающие. Я понял, что начальник штаба до моего доклада обдумал все эти вопросы. Кирпонос задумчиво вышагивал по кабинету. Остановился, склонился над картой и, еще раз внимательно рассмотрев ее, с нескрываемым сожалением сказал:
— Поздно, Максим Алексеевич. Мы и так слишком задержались с отходом. Немцы могут опередить нас и отрезать от старых укрепрайонов. Поэтому у нас нет времени на перегруппировку. Мы потребуем от командармов по возможности перегруппировывать свои войска в процессе отхода… А фронтовой резерв можно создать уже сейчас. Пусть его составят четвертый, восьмой и пятнадцатый механизированные корпуса, которым мы уже приказали выйти из боя, и две стрелковые дивизии сорок девятого стрелкового корпуса.
— Но это же слишком мало! Во всех трех мехкорпусах наберется не больше сотни танков, и это на фронте в полтысячи километров!
Поглаживая посеребренные виски, что было признаком нарастающего раздражения, Кирпонос сухо отрезал;
— Это, к сожалению, все, что мы можем сейчас высвободить. Армиям и так тяжело, особенно на нашем правом фланге.
— Ну хорошо…
Передав мне карту и разрешив удалиться, начальник штаба заговорил с командующим о некоторых проблемах предстоящего отхода.
Мы успели подготовить к назначенному сроку проект боевого приказа и карту, на которой были указаны промежуточные рубежи отхода каждой армии, новые разграничительные линии между ними и армейские полосы обороны на линии старых укрепленных районов. В полночь боевой приказ был подписан. Экземпляры его мы вручили офицерам связи, которые без промедления вылетели в армии.
Так в боевых действиях войск Юго-Западного фронта начался новый этап. С этого времени нам пришлось думать об отступлении.
Мы успокаивали себя: вот соберемся с силами, тогда ударим и погоним врага. Офицер, вернувшийся из войск, рассказывал, как один из командиров подразделений объяснял бойцам цель отступления: «Отойдем к старой границе, где у нас подготовлены укрепленные районы, измотаем там фашистов, а потом турнем их до Берлина».
Да, пожалуй, у всех нас, от бойца до командующего фронтом, была непоколебимая уверенность, что на линии старых укрепленных районов мы остановим врага. Отступать дальше — этого и в мыслях ни у кого не было.
Задача стояла сложная: организованно отойти на новый рубеж, имея перед собой сильного противника, следовавшего буквально по пятам.
Недостаточно искушенному в военном деле человеку отвод войск кажется более простым делом, чем наступление. Но это далеко не так. Отступающий всегда находится в менее выгодном положении. Отход угнетает солдата: нет ничего горше сознания, что враг на этот раз оказался сильнее тебя, и вот он уже топчет родную твою землю, а ты пока не можешь положить конец этому. У наступающего бойца совсем другое настроение: он воодушевлен победным развитием событий, рвется вперед, каждый шаг прибавляет ему сил.
С военной точки зрения отступление — сложнейший маневр. Надо суметь перехитрить противника, из-под самого его носа вывести войска с минимальными потерями, чтобы сохранить, а в дальнейшем накопить силы для нового удара. И все это в условиях, когда инициатива находится в руках врага, когда трудно определить, где он готовит очередной удар, где собирается устроить тебе ловушку.
Ленин учил, что «нельзя победить, не научившись правильному наступлению и правильному отступлению», и не уставал повторять, как важно, когда это нужно, суметь отступить в наибольшем порядке с наименьшим ущербом для армии, с наибольшим сохранением ядра ее. Ленин говорил о революционной борьбе. Но это всецело относится и к военному делу. Нельзя победить, не овладев всеми средствами и формами борьбы.
Мы перед войной, чего греха таить, учились главным образом наступать. А такому важному маневру, как отступление, не придавали должного значения. Сейчас мы расплачивались за это. Командиры и штабы оказались недостаточно подготовленными к организации и осуществлению отступательных маневров. Теперь, на второй неделе войны, нам пришлось, по существу, заново учиться самому трудному искусству — искусству отступления.
Когда приказ был отправлен в войска, командующий фронтом решил заслушать доклад своего помощника по укрепленным районам генерала Советникова. Тот подготовил материалы со свойственной ему скрупулезностью и добросовестностью. По его словам, только Коростенский, Новоград-Волынский и Летичевский укрепленные районы можно считать в боевой готовности. Они заняты хотя и малочисленными, но постоянными гарнизонами, состоящими из пулеметных и артиллерийских подразделений. Таким образом, основа огневой системы здесь уже создана. С приходом полевых войск обороноспособность этих укрепрайонов резко повысится. Что же касается других укрепленных районов, то фактически они не имеют ни готовых к бою огневых сооружений, ни гарнизонов. В них все приходится создавать заново.
Начальник инженерного управления фронта генерал А. Ф. Ильин-Миткевич, руководивший восстановительными работами в этих укрепленных районах, добавил, что законсервированные огневые сооружения здесь спешно приводятся в порядок, но оружия для них нет. Вся надежда на то, что отходящие войска своевременно займут укрепления и используют там свои огневые средства.
Опять задача со многими неизвестными. Успеют ли саперы и артиллеристы за оставшиеся дни подготовить укрепленные районы? Сумеют ли отходящие войска опередить противника и занять эти рубежи? Удастся ли им своевременно организовать систему огня? Больше всего нас беспокоил укрепленный район, который находился на стыке 5-й и 6-й армий, как раз на том участке нашего фронта, куда был нацелен удар главной вражеской группировки. Сходное положение создалось и на стыке Могилев-Подольского и Летичевского укрепленных районов, то есть на границе между нашим и Южным фронтами.
