Престарелый Станюкович съежился, повел плечами. Последние месяцы, с прибытием Меншикова, он старался оставаться в тени, поменьше принимать какие-либо решения.

Добро, Павел Степанович, я постараюсь доло-1| ить вашу просьбу князю до его отъезда.

И Нахимов добился своего. На следующее утро он получил записку от Станюковича: «Его светлость, *. тиь Ментиков, приказал мне не приводить в исполнение приказа, которым ваше превосходитель-. гпао назначены заведовать морскими командами пн берегу, а потому и прошу оставаться на рейде е флагом».

Спустя два дня обстановка изменилась, неприятель двинулся в обход для атаки Южной стороны.

В полдень, когда Нахимов обходил корабль, вах-тснный мичман доложил ему:

— Ваше превосходительство, сигнальные матросы \ смотрели в Инкермане неприятеля.

Нахимов, не торопясь, перешел на корму, вскинул подзорную трубу, с которой не расставался. «Так и есть, алые мундиры французов. — Нахмурив брови, 11ахимов еще долго, не отрываясь, вглядывался в беспрерывный поток батальонов неприятеля, извивающихся по склонам Мекензевых гор. Расхаживая по корме, он размышлял, то и дело наводил трубу на устье Черной речки. — Значит, неприятель решился не атаковать Северную сторону, а спешит обойти Севастополь с юга. — В душе зародилась тревога, приправленная досадой. — На склонах высот морские батальоны в безначалии, а ведь мне надлежало их возглавить, открестился я от них».

В томительно тянувшиеся вечерние часы Нахимов то и дело поднимался на ют. Вдали у Инкермана беспрерывной лентой мерцали огоньки факелов над батальонами англичан, французов и турок. Завтра они появятся на высотах, сомнут и опрокинут слабую защиту, выкатят орудия на Малахов курган. Чем можно исправить дело? Не дать в руки неприятеля самое ценное — корабли. С экипажей эскадры наберется не менее трех тысяч, они встанут хоть какой-то преградой перед неприятелем.

Ранним утром, в сумерках, Нахимов позвал вахтенного мичмана:

— Передайте по линии на эскадру: «Писарям немедля прибыть на борт флагмана».

Полчаса спустя, когда поднятые спозаранку писаря расположились вокруг большого стола в салоне флагмана, Нахимов, неторопливо расхаживая по салону, размеренно диктовал свой приказ: «Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона, я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры и оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону».

Нахимов вторично зачитал первый абзац приказа и, убедившись, что все писаря точно его записали, продолжал:

«Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой: нас соберется до трех тысяч, сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю».

Отпустив писарей, Нахимов выпил чай и распорядился адъютанту, капитан-лейтенанту Острено:

— Феофан Христофорович, видимо, писаря добрались до своих кораблей. Прикажите поднять второй заменительный флаг, пора начинать.

На «Ростиславе», опережая события, уже поторопились вынуть пробки в заранее прорубленных отверстиях.

В это время Нахимову доложили о прибытии шлюпки под вице-адмиральским флагом. Не поднимая трубу, Нахимов узнал Корнилова.

«Стало быть, Владимир Алексеевич покинул Северную сторону». — подумал он, направляясь в сопровождении Острено в каюту.

Едва распахнув дверь, Корнилов, не поздоровавшись, громко спросил:

— Кто отдал приказ топить корабли?

Нахимов, не спеша, ответил:

— Приказал я, как первый флагман эскадры.

— Позор и безумие, Павел Степанович! — воскликнул Корнилов, не стесняясь присутствия адъютанта, который успел прикрыть дверь. — Потрудитесь немедля приостановить распоряжение!

Лицо Нахимова покрылось пятнами, брови поднялись. Но он сдержал себя.

— Добро, Владимир Алексеевич, это возможно. — Нахимов кивнул Острено: — Распорядитесь, Феофан Христофорович, поднять отменительный сигнал и доложите об исполнении.

Когда дверь закрылась за адъютантом, Корнилов, нервно расхаживая по каюте, продолжал:

— Никогда не мог подумать на вас, Павел Степанович, что вы самовольно решитесь на такой позорный поступок. По эскадре не сделано ни одного неприятельского выстрела, а вы топите корабли со всеми орудиями!

— Но неприятель вот-вот появится на Малаховом кургане, и тогда будет поздно, — ответил Нахимов.

— Пусть даже и так, но вы должны прежде принять бой, а не сдаваться.

Нахимов несколько пришел в себя.

— Об этом я и подумал, Владимир Алексеевич, после затопления судов собрать все экипажи и геройски встретить неприятеля.

Корнилов, наконец, перевел дух.

— Малахов курган, Павел Степанович, уже защищен на первый случай. Сейчас на Графскую пристань перевозят морские батальоны с Северной стороны. *

Нахимов удивленно пожал плечами.

— Я думал, Владимир Алексеевич, что вы еще на Северной стороне.

— Ваши сигнальщики, Павел Степанович, скверно смотрят за рейдом и, верно, спят. Еще вчера днем я перешел на Графскую, а сегодня пароходы перевозят оттуда наши морские батальоны.

Постепенно утихли страсти, разговор вошел в нормальное русло, и собеседники договорились, что приказ Нахимова впредь в случае необходимости будет исполняться только с ведома Корнилова, для чего на «Константине» поднимут соответствующий сигнал.

Здесь же, в присутствии Нахимова, Корнилов распорядился об этом на все корабли эскадры. «По сдела-нии от г. вице-адмирала Нахимова затопить или сжечь корабли исполнение это тогда только привести в действие, когда сей сигнал будет отрепетован на корабле «Великий князь Константин». Не исполнивший сего подвергается наказанию, как государственный преступник; приказание же об исполнении прописанного будет передано посланным от г. начальника штаба, генерал-адмирала Корнилова».

Прощаясь, Корнилов пригласил Нахимова вечером обсудить создавшееся положение.

— О князе ни слуху ни духу, а неприятель стоит у ворот, надобно отстаивать Севастополь...

Союзники рассчитывали на легкую победу. Но защитники города моряки, солдаты, жители — успели соорудить укрепления, оборудовать батареи из трехсот орудий.

5 октября неприятель открыл огонь со всех сторон. Начался первый штурм бастионов.

Корнилов и Нахимов находились на передовой, но затем Нахимов вернулся на эскадру. Со стороны моря приближалась вражеская армада кораблей. Огнем береговых батареи и корабельных пушек неприятеля заставили ретироваться. Яростный натиск противника на суше отбили по всем линиям. Во время бомбардировки на Малаховом кургане ядром смертельно ранили Корнилова, и в тот же день он скончался. Эта горестная весть застала Нахимова на «Двенадцати апостолах», откуда он, флагман, руководил схваткой с неприятелем на морских подступах к Севастополю. Вечером он отправился в Михайловскую церковь, простился с Корниловым, целовал холодный лоб боевого товарища, лицо его было мокрое от слез.

Теперь он понимал, что оборона Севастополя лишилась своего организатора и главного руководителя.

Отправляя в Николаев курьера с бумагами Корнилова к его семье, он в записке контр-адмиралу Метлицу сокрушался: «Он умер как герой... Завтра снова дело. Я не знаю, что будет с Севастополем без него и на флоте, и в деле на берегу».

Теперь на плечи Нахимова легла новая ноша: по долгу и по совести исполнять обязанности Корнило-пя, хотя формально он не имел никаких прав. Редкий день он не объезжал линию обороны, показывал пример мужества, никогда не кланялся вражеским ядрам.

Сменивший Корнилова вице-адмирал Станюкович предупреждал Нахимова, чтобы он ни во что не вмешивался. Но как мог быть равнодушным наблюдателем флагман эскадры, когда на берегу, на Малаховой кургане, на бастионах, отстаивали Севастополь экипа-ки его кораблей, под командой моряков Истомина, Новосильского, Панфилова, Зарина и многих других?