— Голландия небольшая страна на суше, но великая на море. На наших верфях в Амстердаме, Саарда-мг других местах десятки фрегатов и купеческих бригом каждый год поднимают паруса. Наш флот встретит!. и в Индии, и в Америке. — Собеседники раску-I т л и трубки, пригубили в очередной раз вино. — Нела мно наш храбрый Вильгельм привел к покорности Англию и занял королевский престол. И все это потому. что Голландия имеет сильный флот. Наши купцы торгуют по всему миру и дают отличный доход государству.

Несмотря на выпитое вино, Петр не прерывал собеседника, слушал молча, грыз ногти.

«Хорошо вам, голландцам, с флотом, а нам-то как? ( голой задницей? Моря-то нет, разве здесь, в Архангельском?»

- Чтобы иметь такой добрый флот, — продолжал Голголсен, не торопясь, с расстановкой, несколько добродушно, не выказывая перед собеседником своего превосходства, — наши люди многие века воевали е морем. Затем долго-долго строили суда. Сначала не-нажные, потом добротные.

Голголсен внимательно разглядывал своего гостя. Не каждый день вот так запросто можно беседовать с царской особой. Капитан сразу почувствовал необычность характера царя. Одно безусловно — неравнодушен к морю. Тут они союзники по духу.

Прошло время ужина, солнце коснулось горизонта, сплошь усеянного сосновыми лесами, а в каюте капитана продолжали звенеть бокалы.

Голландец сам проводил высокого гостя на яхту, где, в свою очередь, шкипер-царь потчевал его до полуночи...

Голландский капитан растревожил Петра воспоминаниями о недавнем прошлом. Два дня караван ждал попутного ветра, а царь перебирал в памяти события минувших лет, всколыхнувшие его душу, привязавшие его натуру к «морской утехе».

...Началось все исподволь, не вдруг. Сколько себя помнил Петр, сначала его зачаровали кораблики на красочных картинках, расписанных по велению его первого наставника дьяка Никиты Зотова, для познания царевичем российской истории. Манили неизведанные, собранные отцом модели «малых кораблей». Потом жарким летом 1688 года нашли в сарае старый ботик деда, Никиты Ивановича Романова. Пока давно обрусевший старик-голландец Карстен Брант ремонтировал бот, плотники выделывали мачту, а бабы шили парус, Петр постигал премудрости новой потехи. Ботик спустили на воду. Стояла знойная жара, как назло, безветрило. От зари до зари он старательно перенимал у Бранта навыки работы со снастями, ставил мачту, поднимал и убирал паруса. Когда в один из вечеров поймали, наконец, ветер, ботик медленно, наполняя парус, пошел против ветра, что-то дрогнуло внутри у царя. Будто расправляя крылья, двинулось суденышко вперед, ускоряя ход. Петр, озираясь, смотрел на уходящие назад берега, взглянул непонимающе на повеселевшего Карстена, недоумевающего «потешного» Федосейку Скляева, примолкшего Сашку Меншикова. Взнуздав ветер, они плыли навстречу ветру. Петр ласково погладил пузатый парус. Вроде бы обычная тряпица, а сколько силы, видимо, таит в себе. Зачарованный этим волшебством, почувствовал он, как что-то неизъяснимое невольно заполняет все его существо. Постепенно страх вытесняла радость странного ощущения иной жизни, чем та, что дремала на берегу. Но ботик вдруг ткнулся носом в берег. Петр растерянно глянул на Карстена. Тот улыбнулся:

— Вылезай и сталкивай!

...Вскоре вспыхнувшая страсть привела неугомонного Петра на Плещеево озеро. За три года на озере построили целую «потешную» флотилию, десяток военных судов во главе с флагманом 24-пушечным фрегатом «Марс».

Но в «колыбели флота», как прозвали Плещеево озеро, стало тесно, и вот теперь на Белом море царь испытывал на поверку свое влечение к водной стихии...

На утренней заре 6 августа раздался пушечный выстрел. Петр босиком, в подштанниках выскочил на па-тубу. Ровный, приятный ветер дул с юта.

— Шелоник задул, это к добру, нам в путь, — проговорил стоявший за спиной архангельский помор.

Петр кивнул на голландский фрегат. Там на баке копошились матросы, на реях замелькали фигурки, развязывая паруса.

— Солдаты на баке выбирают якорь, государь, другие паруса ставят, — доложил помор.

Он перекладывал руль. Яхту потянуло вперед, корпус вдруг вздрогнул.

— Якорь встал! — донеслось с бака.

Помор, лихо вращая штурвал, широко улыбнулся, подмигнул Петру, кивнул на корму. Там, лениво разворачиваясь на якорных канатах, снимались с якорей фрегат и купеческие бриги.

— Мы-то пошли! — весело крикнул помор, показывая глазами на берег.

Яхта, освободившись от якоря, чуть уваливаясь под ветер, слегка накренилась и, набирая ход, двинулась на север.

Спустя полчаса, поставив все паруса, яхта уверенно заняла место в голове колонны кораблей. Остался далеко за кормой остров Линский, справа уходил низменный, белесый, покрытый ельником берег.

— Двинским берегом, — кивнул за борт помор, — полдня будем идти, не менее. Подале, справа, Мудь-южский остров. Стража там стрельцовая, таможня и наш брат лоцман обитает.

— Почему без ландкарты идешь, по компасу не правишь? — спросил Петр.

— Оное все здесь, государь, — усмехнулся помор, ткнув пальцем в голову. — Ежели ночь, туман, — дело другое. В чистом море или окияне, там без матки не обойтись. А картишка имеется, в кубрике она у меня, в рундуке. Спонадобится — достану.

На Мудьюге стояло несколько хибарок. Вдоль тянулась холмистая гряда, усеянная плотным ельником. Кое-где сиротливо жалась к земле пришибленная северными ветрами береза-ползушка. Проглядывали болотца, покрытые бархатными мшистыми кочками.

Мористее, слева, с яхтой поравнялся фрегат и медленно начал выходить в голову каравана. Петр тронул помора за плечо:

— Дай-ка мне кормило.

Помор кивнул на компас.

— Держать надобно на северок, чуть к западку, по этой отметке. — Он показал на картушку компаса. — Стало быть, ноод-норд-вест по-иноземному.

Едва взяв в руки штурвал и заметив курс по компасу, Петр почувствовал неладное. Сначала яхту вдруг ни с того ни с сего повело влево. Не успел он переложить руль, как она произвольно покатилась вправо. На штурвал легла мозолистая рука помора.

— Нынче, государь, нам шелоник в корму дует. Сие попутный ветерок, довольно свежий. — Помор показал рукой за борт. — Волна от шелоника пошла, ве-терок-от работает, поди, часа три.

За бортом, догоняя яхту, катились вспененные, довольно крутые волны, кое-где на их гребнях курчавились белые барашки.

— Волна, стало быть, нагоняет нас и подбивает корму, ударяет в кормило-то. Оттого и кидает нашу яхту то вправо, то влево. Волна-то не стрункой ходит.

Поясняя, помор незаметно, но твердо подправлял перекладку штурвала. Петр с непривычки вращал штурвал резко, рывками, пытаясь задать движению яхты верный курс. Но волна ударяла в перо руля, подбивала корму еще сильнее, и поэтому нос яхты довольно заметно бросало из стороны в сторону.

— Править кормилом в такой вроде бы попутный ветерок умельство требуется немалое, государь, — терпеливо растолковывал помор, — первостепенно здеся почуять судно душою, будто тварь живую...

-Холоп, а мыслит толково», — подумал Петр, испит поглядывая на помора.

И самом деле: стоило ему ощутить и как бы слить-ОИ • движением яхты, — и дело пошло на лад. Он зара-ии«* предугадывал перемещение судна под воздействием попутной волны в ту или иную сторону. Ловил эти мгновения, тут же перекладывал руль, удерживал яхту на заданном курсе.

Зл бортом нашли светлые сумерки: скрылся в дымит горизонт и все вокруг. Лишь на юте у штурвала мерцал огонек перед компасом да в такт качке размашисто описывал дугу подвешенный на ноке рея ходо-иой фонарь.

Утро застало караван у Терского берега. Ветер по-сиожел, пошла волна с океана, суда раскидало по сторонам. Вода вокруг потемнела, из белесой стала свинцовой, с черноватым отливом. Довольно сильный ветер еще с утра зашел с севера, и суда часто лавировали, изменяя галсы. Заметно выше стали волны. То и дело били они в скулу корпуса, и штурвал приходилось удерживать уже вдвоем. Небо вдруг потемнело, по палубе затарабанила крупа.