Консул снова вернулся и сказал, что я должен заплатить полтора фунта. Да, пожалуйста, с удовольствием. Все меньше понимаю: будет виза или не будет? Проходит еще некоторое время. Жду. Наконец открывается дверь. Входит консул, теперь исполненный какого-то достоинства, лицо расплылось в широкой улыбке. Он держит мой паспорт.

В паспорте виза!

Пожимаю руку консулу и готов расцеловать его. Я ничего не пожалел бы для него в эту минуту. Консул дает мне понять, что я всем обязан польским археологам. Их очень ценят в Судане. Без их письма было бы совсем иначе.

Все продолжалось полчаса! Как безумный выбегаю из посольства. На дворе жара и неумолчный, истинно каирский рев автомобильных гудков. Но в душе у меня все поет. Теперь побыстрее в кассу агентства воздушных сообщений! Но это уже не суданское консульство. Предстоят мытарства с польским авиабилетом, выданным агентством «Лёт» в Варшаве, причем, как уже неоднократно со мной случалось, оформленным неправильно. Мытарства с билетом продолжаются долго, очень долго. Место в самолете от Луксора до Вади-Хальфы находится. А из Каира в Луксор вылетают ежедневно два самолета. Один отправляется сегодня в семь вечера, а следующий – завтра на рассвете. Я предпочел бы вылететь завтра, но, увы, билетов уже нет. Все места заняты. Зато есть место на сегодня. Да, но переписывание и многократный, кропотливый перерасчет суммы, причитающейся за билет, тянется до бесконечности долго. В Варшаве, конечно, ошиблись. Египетские служащие в агентстве воздушных сообщений работают более аккуратно, чем их польские коллеги, но зато очень медленно. До вылета остается только два часа. Я прошу египетскую служащую, чтобы она ускорила выдачу билета. Она смотрит на меня с изумлением.

– Не могу скорее. Я должна сделать все, как положено. У вас слишком мало времени, и вы вряд ли успеете. А если не успеете, то просто не полетите сегодня. Сможете тогда спокойно, без спешки полететь через неделю. Что это вы, европейцы, всегда так спешите?..

Я прошу ее, заклинаю, умоляю. Как объяснить ей, что ни потоп, ни чудо не станут меня ждать? Бедняжка начинает нервничать, руки у нее трясутся, в результате все тянется еще дольше. В конце концов соображаю, что лучше замолчать и просто терпеливо ждать. Но не могу оторвать глаз от стрелки часов. Остается только полтора часа... Уже больше четырех часов сижу в агентстве воздушных сообщений. Наконец служащая улыбается и вручает мне готовый билет. Все сделано. Номер места? Нет, брони на сегодняшний самолет нет. Слишком поздно. Остается лишь поехать и попытаться попасть на борт самолета. Она ни за что не ручается. До вылета остается всего 70 минут.

Теперь надо ехать в Гелиополис за вещами. Поездка на такси из центра города до помещения Археологического центра занимает около получаса. А ведь нужно еще уложиться. Затем поехать в аэропорт. Это займет не менее 20 минут. А там придется еще уладить все формальности, взвесить багаж. Да и неизвестно еще, будет ли свободное место. В такси потею, как мышь, но не от жары, а от страха. Что делать, если на улице произойдет несчастный случай или возникнет пробка? Каирские водители не считаются ни с какими правилами, едут, как им вздумается, ежедневно происходит масса столкновений, и у большинства автомобилей – погнутые крылья и оцарапанные кузова. Но не могу же я уговаривать водителя, чтобы он ехал тише. Наоборот, я вынужден торопить его. Не полететь теперь, когда я получил визу!..

Дома укладываюсь за несколько минут. Одни вещи кидаю в чемодан, другие выбрасываю из него. Результаты сумею определить лишь завтра. Тогда окажется, что я захватил плащ, который в Нубии мне ни к чему, зато оставил легкие бумажные брюки, которые там просто необходимы. С уложенным таким образом чемоданом сажусь опять в такси. Приезжаем на аэродром. Огромный зал пуст. Окошко агентства воздушных сообщений закрыто. Негде зарегистрировать билет или багаж. Нет даже носильщиков. Нет никого.

Вот почему вечером 27 марта 1963 года, без пяти минут семь, по опустевшему длинному залу огромного аэровокзала в Каире бежал запыхавшийся человек. Вид у него был потешный... Но об этом уже говорилось.

Теперь пришло время рассказать, что же, собственно, побудило этого человека так спешить. Но это будет уже рассказ не о суданском консуле, о польском авиабилете и агентстве воздушных сообщений, а о сложном и полном драматизма ходе событий, которые привели к не имевшей до сих пор прецедента «нубийской кампании». В событиях, которые нам предстоит теперь описать, принимали участие фараоны, мероитяне, арабы, нубийцы, апостолы из Константинополя, феллахи и, наконец, сыгравшие далеко не последнюю роль советские инженеры. Итак, в происходившем участвовало немало персонажей, но ведь и масштабы этих событий огромны.

Глядя сверху, с самолета, трудно понять, о чем, собственно, идет речь? Все имеет такой жалкий, такой убогий вид. Все, за исключением пустыни. Пустыня величественна, ее рельеф весьма разнообразен. Все пространство под самолетом до самого горизонта – это пустыня: песок и скалы. Скалы голые и похожи на скелеты животных. Свисая с горных хребтов, торчат огромные скалистые ребра. Между ребрами тянутся извилистые ущелья, высохшие «вади»[19], по которым иногда, во время ливней, течет вода. Но дождей, не говоря уже о ливнях, здесь почти никогда не бывает. В метеорологических сводках, когда речь идет об осадках в Нубии, чаще всего попадается слово «незначительные». И тем не менее вся пустыня, насколько хватает глаз, покрыта похожими на корыта речными ущельями. Может показаться, что весь этот край омывается водой. Однако, когда самолет несколько снижается или когда ветер рассеивает постоянно несущиеся над пустыней облака пыли, в ущельях видны камни и песок. Но не заметно никаких следов воды.

Вода есть только в Реке. Так называют Нил. Нил – единственная река здесь. И, когда кто-нибудь говорит: «Река», все понимают, о чем идет речь. Взяв курс на юг, по направлению к Вади-Хальфе, самолет чертит в воздухе прямую линию, зато Река поворачивает время от времени то влево, то вправо, и поэтому она не всегда видна. А когда самолет пролетает над ее руслом, то открывается не очень импозантное зрелище: серая полоска воды, обрамленная узенькими зелеными каемками. И так вся Нубия: немного зелени на обоих берегах Реки, иногда шириной в два или три километра, но чаще всего лишь в сто или двести метров. И это все. Как если бы вся обжитая территория Польши ограничивалась одними лишь привислинскими бульварами в Варшаве. На Черняковской, Косьцюшковской и Гданьской набережных – жизнь, а на Новом Свете[20] – уже пустыня.

А ведь эта узкая полоска зелени, на которой поддерживается жизнь, тянется от Средиземного моря до самых степей Центральной Африки, на протяжении почти трех тысяч километров, из которых пятьсот приходится на Нубию, расположенную между первым и четвертым порогами Нила. На этих ста или пятистах метрах зелени жмутся друг к другу селения и маленькие городишки. Их много, порой Нил протекает через одно большое селение длиной свыше десяти километров. Белые и серые хижины, вылепленные из нильского ила, без окон, крытые тростниковыми циновками и редко когда с кровлей. Скрипучие водоподъемные колеса – сакие – над Рекой, приводимые в движение длинноухими буйволами. Канавы, а вернее, маленькие канавки, через которые весь день сочится вода, черпаемая сакией. Крохотные участки, засаженные кукурузой, фасолью, лубией, тыквой и дынями. Ослы, козы, иногда верблюды. Посреди селения – укатанные дворики, на которых в пыли, рядом с навозными кучами резвятся дети. В стороне – неизменная кофейня на терраске, где собираются мужчины. Большую часть года – ужасная, изнуряющая жара. Температура достигает тогда 45-48 градусов в тени. На солнце термометры ведут себя как ошалелые, показывая 60 градусов, а то и больше.