Когда я вышел из храма Абу-Симбел и увидел сохнущее на берегу нижнее белье арабов, я как-то оживился и слегка воспрянул духом. Есть обыкновенные люди на свете...

Отплываем. Полная луна светит с той стороны, с которой утром солнце освещает фараона. Еще не темно, это последние минуты дня. Пальмы на противоположном берегу становятся зеленее, а горы делаются желтыми, как шкура льва. Возвращаемся, но двигатель лодки то и дело глохнет и мы дрейфуем в обратную сторону. Двигатель словно хочет убедить меня, что не все современное безупречно. Долго видны три маленьких огонька на берегу близ Абу-Симбела. Скоро и они скроются в темноте.

Следующий день был последним в лагере экспедиции доктора Миллета. Пришло сообщение, что и экспедиция Чикагского университета собирает свои пожитки. Еще оставшиеся экспедиции покидают Нубию. Стоит такая жара, что трудно перевести дух. В полдень температура достигает 50 градусов, ночью – около 40. Однако я хорошо переношу жару: ночью на пароходе никто не мог заснуть, спал лишь я один. Скэмлоун, которому я опрометчиво сказал, что ночь была как будто несколько прохладнее предыдущих, горестно вздохнул:

– Боже мой, если в аду есть температура, то сегодня она была высокой даже для ада...

Уже завтра уезжают все оставшиеся экспедиции. А было их в египетской части Нубии немало.

Кроме экспедиций Миллета и Чикагского университета, здесь были заняты следующие экспедиции:

французская в Себуа;

советская в Дакке и Вади-Аллаке, руководимая ленинградским профессором Б. Б. Пиотровским, искренним другом польских археологов;

чехословацкая в Тафе;

западногерманская в Калабше (под руководством профессора Германского археологического института в Каире Штокка).

Сверх того, в Египетской Нубии работал ряд специальных миссий, непосредственно финансируемых ЮНЕСКО и занимавшихся разбором нескольких храмов или подробной документацией объектов, которые могут быть спасены: в Дерре, Дакке, Герф-Хусейне и Абу-Симбеле.

Все экспедиции уже уехали, и мы остались последними. Еще сегодня была вскрыта гробница с тремя красивыми амфорами. Все радуются, кампания увенчалась полным успехом.

Пароход экспедиции отчалит от берега лишь через два дня. Но часть археологов уезжает сегодня, и я еду с ними. Моторная лодка испортилась, а поэтому грузим багаж на большую фелюгу. Дует сильный ветер, и холм вместе с вымершим городом окутан клубами пыли. Впервые вижу разбушевавшийся Нил – вздымаются волны, их гребни пенятся, река напоминает море. Отчалив от парохода, фелюга быстро набирает скорость. Меня сразу охватывает тоска по Балтике – серое северное море кажется красивее и естественнее южных. Но тут же приходит мысль: а ведь там холодно. Правда, здесь это трудно себе представить. Плывем в сторону пристани Балланы. Движемся вперед весьма медленно. Ветер не попутный, и хотя мы плывем быстро, тем не менее делаем большие зигзаги, говоря на языке моряков, галсы, а поэтому то и дело вновь приближаемся к берегу. Если так будет продолжаться, мы не успеем на пароход в Баллане. Это то же самое судно, на котором я прибыл из Вади-Хальфы. Бывает, что пароход опаздывает, но ведь известно, что, когда рассчитываешь на опоздание парохода или поезда, то как раз тогда он, как назло, отходит вовремя. Начинаю волноваться, поглядывать на часы. У меня билет на сегодня, если опоздаю, он пропадет. Я не в состоянии пожертвовать билетом. А кроме того, какая потеря времени! Арабист Скэмлоун, который тоже хочет выехать сегодня, не в силах придержать свой язвительный язык.

– Вы живете в Центральной Европе, – говорит он, – а поэтому нервничаете. Успокойтесь. Жизнь в других местах так хороша...

– Я житель Центральной Европы, – огрызаюсь я, – а поэтому мне многое не безразлично!

Причаливаем к берегу в Баллане за пять минут до срока. Никаких следов парохода! Толпа в ожидании на берегу, никто не знает, что случилось с пароходом, опаздывает он или вовсе не отплыл из Вади-Хальфы. Бывает и так. Несколько групп мужчин в галабиях сидят на стульях в кофейне, играют в кости, некоторые дремлют. На песчаном майдане валяются и ревут ослы. На самом берегу расположились одетые во все черное женщины с детьми. Парохода не видно, но никто не волнуется. Придет или не придет – иншалла! Кроме нас пятерых, здесь еще несколько археологов из экспедиции Сили. Они тоже хотят добраться до Асуана.

Арабы за одним из столиков приглашают меня к себе. Угощают отличным, крепким чаем. Среди них – школьный инспектор, говорящий по-английски. Как обычно, они выспрашивают, зачем я приехал, что успел увидеть и как мне здесь понравилось. Мужчины едут в Асуан в поисках работы. Им интересно все, инспектор вынужден переводить каждое мое слово. Когда я сказал, что видел Абу-Симбел, завязалась оживленная дискуссия. Они знакомы, оказывается, со всеми проектами спасения храма, эта тема для них не нова. Больше всего им нравится итальянский проект поднятия огромного блока с храмом посредине. Когда я выразил сомнение, осуществимо ли это технически, арабы закричали:

– В наше время все возможно!

Как трогательно! Эти люди, которым так мало приходилось иметь дело с современной техникой, жители одной из беднейших стран мира, питают неограниченную веру в технику. Но когда речь заходит о деньгах и я называю миллионные суммы, нужные для осуществления итальянского проекта, их лица мрачнеют. Инспектор заявляет:

– Думаю, что все это уйдет под воду...

Еще одна чашка чаю и еще одна. Крепкий, хороший чай, только слишком сладкий, после него опять хочется пить. А парохода пока не видать. Поминутно кто-то спускается на берег и всматривается вдаль, а затем безнадежно машет рукой и уходит. Спускается ночь. Не знаем, что делать: дожидаться или возвращаться к Миллету? Но тут прибегает начальник местной почтовой конторы и сообщает, что пароход уже в пути. Ждем. Мы приехали сюда в 4 часа дня, а теперь уже 9 часов вечера. Арабы дремлют, а мы молча сидим за столиками. Тишина, только шумит река и порой сквозь сон вскрикивает осел.

В половине десятого на горизонте появляются огни. Они долго кажутся неподвижными. Мы не уверены, что это пароход. Недавно на противоположном берегу, в пустыне, был виден свет фар шести проехавших мимо автомобилей. Свет был виден долго, то исчезая за холмами, то вновь появляясь. Какая-то автоколонна ехала из Судана. Быть может, и сейчас это просто автомобиль? Но нет, огни направляются в сторону пристани – они двигаются значительно медленнее, зато горят ярче.

Наконец пароход причаливает. И вновь все превращается в дантовский ад, такой же, как в прошлый раз, но еще страшнее, так как вокруг темнота. Кроме того, людей на этот раз больше, одни пассажиры сходят на берег, новые садятся. Ужасная суматоха, кто-то падает с трапа в воду, но тут же выбирается, у кого-то в воду валятся вещи. Незнакомые доброжелатели хватают мои чемоданы, подают их друг другу над головами и вручают членам экипажа. Наконец и мы сами взбираемся на борт. Кто-то обнимает меня. Это Марек Марциняк, возвращающийся на этом же пароходе. Он сообщает, что лагерь в Фарасе давно уже свернут, профессор улетел на самолете, остальные участники экспедиции поедут следующим пароходом, а пока они находятся в гостинице в Вади-Хальфе, улаживают последние таможенные формальности и распивают пиво со льдом. Мы также идем в буфет за пивом. Берем в охапку несколько бутылок и садимся в кресла на верхней палубе. Прохладно, дует ветерок. Пароход гудит, разрезая воду и тьму. Из-за холмов всплывает нубийская луна в полном великолепии. Проплываем мимо Абу-Симбела, освещая его колоссы светом пароходных фар. И снова наступает темнота. Плывем на север.

Нубийская кампания окончена.

Оказалось, однако, что она еще не окончена. В 1964 году, буквально в самый последний момент, был спасен храм Абу-Симбел. Вокруг него устроили земляную насыпь, под защитой которой начали отсекать от скал фигуры и рельефы, чтобы перевезти их в другое, безопасное место.

Прошла ночь на пароходе, прошел день. И все это время мы плыли на север, в сторону Асуана. С обеих сторон перед нами проходила Нубия: густонаселенные берега, одно селение за другим, почти без перерыва, всюду глинобитные домики без окон на узкой полоске земли между Нилом и скалами. Когда-то здесь была долина, но уже трижды приходилось переводить поселение выше, в горы. Так было в 1902 году, когда построили старую Асуанскую плотину, а затем еще дважды, когда ее надстраивали. В четвертый раз перевести поселение уже не удастся. Старая плотина, высотой 54 метра, отбросила селение к подножию скал. Высота новой достигнет 111 метров.