Литмир - Электронная Библиотека

техническими службами безупречно...

Для Амет-хана Султана это были родные места... Однажды, по его предложению, летчики и Павел Владимирович с несколькими инженерами поехали в степь охотиться на дроф - больших степных птиц. Амет-хан Султан показал место за валунами, за которыми следовало расположиться его друзьям и Цыбину. Вторая группа охотников залегла в другом месте. На пространстве, примерно два на два километра, паслись дрофы, стаю которых пыливший в степи автомобиль стал теснить в сторону охотников. Дрофы, курлыча, подошли уже вплотную к охотникам, метров на 50, когда Цыбин нетерпеливо засуетился: "Пора!". Амет-хан остановил: "Подождем еще..." Но вожак уже почувствовал, очевидно, опасное присутствие, и стая стала подниматься в воздух. Тут же летчики и Цыбин вскочили: бах, бах, бах - все впустую! Наконец, два выстрела сделал Амет-хан, и огромная дрофа, которую потом ели пару дней, упала к ногам охотников... Возможно, и на этот раз сработало сделанное в войну простое открытие: противника необходимо подпускать как можно ближе.

Родной дом Амет-хана находился примерно в 200 км от Багерова, в Алупке. Испытатели вместе с Цыбиным бывали там. Они были очарованы и самим домом с большой террасой, расположенным в предгорье, и зеленью вокруг - виноградниками и садами, а, главное, -стариками - родителями Амет-хана. Мать, крымская татарка, поразила друзей необыкновенной красотой. Хотя ей было уже немало лет, у нее были молодые, огненные, на редкость красивые глаза. Обаятелен был и отец - он был из дагестанцев, лакцем. Добрый по своей природе, он стал еще добрее и мягче в окружении друзей сына, стараясь показать им самое красивое в родных местах и угостить самым лучшим...

Когда Амет-хану сделали операцию, в Москве был его отец. Вместе с Бурцевым они навестили больного, у которого дела уже шли на поправку. Вернувшись в Жуковский, Бурцев предложил гостю: "Зайдем ко мне, выпьем по стопочке за здоровье Амет-хана". Отец вежливо, но твердо отказался: "Нет! Сын больной - я больной!.. Вот сын выздоровеет - я с удовольствием!"

На похороны матери Амет-хан летал с Бурцевым, Богородским и другими летчиками ЛИИ на специально выделенном им самолете...

Когда по прошествии нескольких лет, в 1958 г. встал вопрос, кому доверить испытания новой, важной машины НМ-1, у Павла Владимировича не было и тени сомнений. Цыбин рассказывал, что он с Анохиным условился: первым летать на машине НМ-1 должен Амет-хан. Амет-хану пришлось немало понервничать, поскольку многие говорили, что на первом же вылете он разобьется, ибо летать на такой машине невозможно. В ангаре ЛИИ было смоделировано управление самолетом с использованием только что появившихся тогда счетнорешающих устройств. Отработкой системы управления и пилотирования на этом стенде тщательно занимались Анохин и Амет-

хан. На это ушло полтора года, пока институты и инстанции не дали "добро" на первый вылет машины. Потребовалось прямое обращение Цыбина к министру П. В. Дементьеву - и вот, наконец, 7 апреля 1959 г. машину выкатили на рулежную дорожку ЛИИ. Амет-хан был на удивление спокоен. В шутку он сказал ведущему инженеру от ОКБ Н. Душенькину: "Коля! Бутылочку самого лучшего коньяку - в самый конец пятикилометровой полосы! Вези и ставь ее там!" Удивленному Цыбину Амет-хан признался: "Это мой талисман...".

После этого он запустил двигатели и, как казалось, спокойно порулил на взлетную полосу. Перед тем Амет-хан уже выполнял рулежки и сделал несколько подлетов, оставшись довольным поведением машины. И вот - первый взлет: разгон на тележке, потом сброс ее, уборка лыжи - и первый полет! Уход в зону. Несколько разворотов и заход на посадку. Выпуск лыжи и поистине феерическая посадка на лыжу, на бетон! Из-под лыжи, выполненной с применением тугоплавкого металла, вырвалось пламя, создававшее реальное впечатление того, что самолет горит. Но пламя это уменьшалось по мере снижения скорости "скольжения" самолета по бетону. Можно было понять волнение и Анохина, и Цыбина. Они бросились к остановившейся машине, подставили стремянку, помогли отодвинуть фонарь... «Амет вылез, - вспоминал Цыбин, - и я его не узнал - на нем не было лица. Бледный, трясущийся. Он никак не мог достать папиросу. Душенькин помог, сунул ему папиросу в рот, зажег спичку... Я спросил: "Что с тобой? Сложная машина? Сложная посадка?" "Да нет, - отвечал он, - машина проще, чем все наши дозвуковые истребители!" "В чем же дело?" "Да дело в том, - стал успокаивать он, - что если б тебя так полтора года пугали, как меня, что ты в первом же полете разобьешься, то у тебя не только руки бы дрожали, а все тряслось бы...».

Не забыли, конечно, о бутылочке. И в столовой, на небольшом банкете по рюмочке отличного коньяка досталось всем участникам исторического события...

В Улан-Удэ развертывалось серийное производство варианта разведчика Р-020, усовершенствованного по результатам испытаний НМ-1. Первый экземпляр самолета был построен там, полностью доведен до летного состояния, но не летал. Для него помимо двигателей П. А. Соловьева Д-21, которые делались в Перми, готовились также ускорители ЖРД в Куйбышеве... Осенью 1960 г. опытный самолет Р-020 был готов и доставлен в ЛИИ. Но работу прикрыли...

Я как-то сказал Цыбину: «Мы в ЦАГИ считали, что загубленные, Ваши "РС", "Р-020" и мясищевская "М-50" на десятки лет опережали все то, что было вокруг...». Цыбин с горечью ответил: "Ну, тут Владимир Николаевич сделал свое черное дело...". Он говорил об академике Челомее...

Это особая тема - достоинство той или иной системы оружия, той или иной системы уничтожения людей. Особый разговор и об ответственности инженеров, ученых, испытателей за создание этих орудий смерти. Пока все люди - политики, представители разных религий, рас и стран, разных воззрений и разного достатка - не научатся жить в согласии, прогресс боевой техники неизбежен. Он дорого стоит, сверхдорого! Он отбирает не только огромные материальные средства, он отвлекает лучшие умы. Пожалуй, особенно дорого он обошелся нашему народу, пожертвовавшему слишком многим. И слабое утешение, что этот прогресс издавна - основа продвижения человека к познанию мира, к совершенствованию быта. Слабое и зыбкое утешение, что этот прогресс - основа сдерживания и устрашения. Но у нашей огромной по размеру, многоликой страны есть свои внутренние и внешние интересы, которые невозможно защитить берданкой или грозными речами. У нашей страны есть союзники, интересы которых являются нашими интересами. События в Косове, на Балканах, и не только там, показали, что лишь сильная, мобильная армия способна остановить средневековой фанатизм в современном мире. И еще одно представляется очевидным: оружием можно и нужно умело,

рассудительно торговать, коль скоро мы научились хорошо делать оружие, а не что-то иное... Как это ни кощунственно, но пока мы не научились договариваться - в большом и малом, - надо продолжать совершенствование оружия. Парадокс в том, что сила - более надежный, порою, гарант согласия, нежели логика и уговоры...

Помимо работ по "Комете" и НМ-1 (несколько раньше них) у Анохина и Амет-хана в ЛИИ была еще одна работа, тесно связанная с конструктором Цыбиным. Уже упоминавшаяся, она не столь известна, но также весьма важна. Сразу после окончания войны Цыбин спроектировал летающие лаборатории для исследований в полете трансзвуковых явлений ЛЛ-1 (в 1945 г.) и ЛЛ-2 (в 1947 - 1948 гг.). Экспериментальный планер деревянной конструкции с прямым крылом ЛЛ-1 был оснащен твердотопливным ракетным двигателем тягой в полторы тонны, созданным на основе стартового порохового ускорителя. Первый полет на ЛЛ-1 выполнил Илья Федотович Якубов, Герой Советского Союза, пришедший в ЛИИ в 1946 г. В сентябре 1947 г. он погиб на первой летающей лаборатории для испытаний двигателей Ту-2ЛЛ. И дальнейшую, основную по объему часть работы, выполнил

67
{"b":"236414","o":1}