А. В чем суть исламской «экономики», когда душа покупается за будущий рай?

Г.Д. «Аллах купил ваши души за то, что вам рай», – говорит Всевышний в кораническом Откровении, обращаясь к уверовавшим. Некоторых наших особо сентиментальных современников шокирует «торговая» терминология, применяемая Богом в вопросе о вечном спасении. На самом деле за этим «сакральным экономизмом» скрывается фундаментальная глубина Божественной мысли о природе того общества, из которого миссия пророков вырывает – и тем самым освобождает – наилучших, пассионариев, способных изменить смысл бытия.

Обращение Всевышнего скрыто подразумевает, что внутреннее время членов общества куплено у них коллективной машиной отчуждения, которая превращает душу (а душа есть, на самом деле, синоним «внутреннего времени») в количественно исчисляемый объект и ведет человека в ничто. Общество позиционирует себя как бесконечно становящаяся модифицирующаяся и возрастающая «ближняя жизнь», где она – а стало быть, и само это общество! – вечны, а поколения людей, конвертируемые в рост «ближней жизни» (называемый на сегодняшнем языке прогрессом) – это пыль на ветру.

Люди, которые перевели себя на строительство пирамид, на походы одного царя против другого и тому подобные акты капитализации человеческого материала, – не вписаны в книгу жизни. Они добавились телесно к глине, из которой сложены скорбные стены огромной тюрьмы, именуемой «юдолью человеческой».

Мы сказали, что душа есть «внутреннее время». Выше мы говорили о том же самом как о «черной дыре». Внутреннее время как душу следует понимать не в том смысле, что внутри нас щелкают минуты, часы и даты. Биологическая энтропия, старение нашего организма, из которого рождается психологическое переживание длительности, – это, как раз, не «внутреннее время», а один из аспектов внешнего.

Истинным «внутренним временем» является фиксированный финальный горизонт, который, в отличие от географического, не отдаляется от нас по мере нашего движения вперед, а как раз очень хорошо стоит на месте. Встреча с этим горизонтом, выход на этот рубеж означает для нас смерть и уничтожение. «Внутреннее время» – это наш финализм, обреченность абсолютно неизбежному концу. Это «внутреннее время» присутствует в нас как перспектива неизбежной смерти, которую мы осознаем, но, вместе с тем, оно же дано как непостижимый, недлящийся миг, «точка» во времени, не имеющая измерений по аналогии с точкой пространства.

Как в пустом однородном пространстве точка означает конец протяженности, но, вместе с тем, и ее же центр, нетождественный ничему в этом пространстве, так и эта точка внутри человека означает конец его личной длительности (а в некотором смысле и длительности вообще!), но при этом является центром времени. Вот в этом смысле мы и утверждаем, что эта «черная дыра» есть внутреннее время, оно же – душа, ибо местоимение Я, подразумевающее неповторимого Иван Иваныча здесь и теперь, относится только к вот этому скрытому в сердце пределу длящейся жизни, который обнаруживается как конец этой жизни в момент смерти и вместе с самой жизнью также перестает существовать.

А. Что это означает в перспективе конкретного, единичного человека?

Г.Д. Неповторимый Иван Иваныч исчезает без остатка, а черная точка внутри него присоединяется к простому и чистому отсутствию, которое после исчезновения индивидуума больше никак не обозначено.

Пока же этот индивидуум мог размахивать руками и вступать в разнообразные отношения с себе подобными, его душа (которая, как мы убедились, есть вместе с тем его потенциальное будущее ничто) служит источником практически неограниченных ресурсов, выкачиваемых обществом, чтобы превратиться в «объект», иными словами, материально видимую и оцениваемую часть человеческой цивилизации, ту самую инфраструктуру, которую марксисты именуют «производительными силами».

Специфика здесь, с исламской точки зрения, в том, что в XIX веке понятие производительные силы было сравнительно узким – гораздо уже, чем то, что понималось под «цивилизацией». Сегодня «производительные силы» включают в себя среди прочего производственные и непроизводственные отношения. Юридические отношения супругов – а, стало быть, их сексуальные и эмоциональные отношения – также превращаются в «производительные силы», поскольку паразитические «заработки» адвокатских контор, занимающихся делами супругов, также входят в ВВП страны. И подобным образом все сферы жизни общества превращаются в разновидности производства, становясь отчужденным объектом.

Аллах как вождь правоверных, обращающийся к ним через Пророка, открывает альтернативную перспективу: лишить общество как коллективного вампира своей духовной крови – «внутреннего времени». В этом случае неотчужденное «внутреннее время» возвращает себе абсолютную свободу нетождества внешней среде и становится базой нового смысла, который открывается через Пророка в виде послания подлинного Субъекта.

Указанием на то, что «внутреннее время» превращалось обществом в количественно измеряемый, похищаемый ресурс и служат слова: «Аллах купил…»

Таким образом, в исламском Откровении, точнее, в одном этом конкретном айате, заложена вся политэкономия исламской теологической мысли: тотальная критика «самостоятельного» человеческого социума как тагута, то есть некой машины, которая мифологизируется, являясь предметом поклонения, на самом деле, воплощает в себе чистое зло и деструкцию для вовлеченных в деятельность этого механизма людей.

Призыв Аллаха несет правоверным не просто свободу, но такое ее понимание и такие ее измерения, которые выходят далеко за рамки социальных подвижек от состояния раба к состоянию хозяина. Истинная свобода для человека есть, на самом деле, освобождение от общества, что само по себе есть предпосылка воскресения и вечной жизни в новой онтологии.

сайт "Арба.ру", 12.07.2006 г. Беседовала Аэлита Жумбаева

1

Распад СССР стал непосредственным результатом идеологической и моральной капитуляции советского политического класса, структурно оформленного в виде Коммунистической партии.

Конец «красного проекта» и отказ от интернационалистской советско-коммунистической идеологии впервые радикально поставил вопрос о смысле и целесообразности существования большой России. Во многом это знаменовало возвращение к проблеме, существовавшей в имперские времена в XIX в. и не дававшей покоя Хомякову, Достоевскому, и Данилевскому. Именно три этих мыслителя, будучи далеко не единственными из тех, кто ставил вопрос о проектном целеполагании исторического существования России, попытались дать наиболее подробный и глубокий ответ. Он содержал в себе концептуальную установку на противостояние либеральнорыночному Западу во имя того, что мы сегодня назвали бы «консервативной революцией». Наиболее глубокие апологеты существования Российской империи стояли на крайне правой монархической платформе, продолжая тем самым право-монархическую традицию Жозефа де Местра – самого раннего идеолога «консервативной революции».

«Новая» Россия, сформировавшаяся после 1991 –1993 гг., оказалась в таком интеллектуальном пространстве, в котором она реально не могла воспользоваться ни наследием правых мыслителей царской эпохи, ни идеологическими возможностями так называемого «западничества». Общая атмосфера постмодернизма, слабое понимание сегодняшними эпигонами мировоззрения своих российских предшественников или современных зарубежных политических философов, а также стремительная дискредитация среди широкой публики либерально-рыночных и прозападных иллюзий времен перестройки – все это привело к тому, что режим, установившийся в постсоветской России, оказался в идеологическом вакууме.

На первых порах московские правящие круги полагали эту проблему второстепенной. Советская номенклатура и ее нынешние частично обновленные преемники так и не поняли, что люмпенский цинизм, который они считают «прагматикой», был главной причиной поражения СССР в противостоянии с Западом.