Но уже на третий день старый Техаха, околдованный спиртом и весь пропитанный им, получив у Робинсона стакан водки за мешок кокосовых орехов, разболтал ему чудесную тайну острова. И через несколько часов бронзовокожий боцман Рибейро перевез тайну в шлюпке на борт моторной шхуны «Санта-Мария», доставившей Робинсону новую партию спирта, гнилого ситца, готового платья «последнего фасона» и разных пестрых побрякушек. И первым услышал эту тайну дон Хуан Гомец Гонзалес, журналист из Вальпараисо, случайно забредший сюда к этому скучному острову в качестве приятеля и гостя капитана шхуны. В тот же день, вечером, журналист, предчувствуя неожиданную сенсацию для своей газеты, в шлюпке добрался до места, указанного старым, вечно пьяным Техаха. Остановив шлюпку против хижины Нгаары, дон Хуан нырнул в воду и вернулся совершенно потрясенный. Он видел серебристо-туманное сияющее облако и хотя и не слышал грохота барабана, но принял на веру слова Нгаары о нем, переданные Робинсону старым Техаха. И уже ранним утром шестнадцатого августа радиостанция «Санта-Марии» передавала в Вальпараисо, редакции газеты «Эль-пополо», длинную, с потрясающими подробностями корреспонденцию под сенсационным заголовком: «Тайна острова Рапа-Нуи». В тот же день вечером эта сенсация разнеслась уже по всему миру, приведя в полное смятение и растерянность ученых и путешественников, а за ними и миллионы читателей газет.

В пятистах километрах к северо-западу от острова радиограмму с «Санта-Марии» перехватил маленький желтолицый радист с крейсера «Ямато», несшегося на всех парах в юго-восточном направлении. Радист доложил радиограмму своему командиру, и капитан Маэда прочел ее с нескрываемым интересом и удовлетворением…

Козырев потерял сон, не зная отдыха. Кок подлодки Белоголовый измучился, воюя с ним из-за каждой ложки супу. Козырев почти не выходил из лаборатории. Его веснушчатые щеки ввалились, глаза лихорадочно горели, густая рыжая шевелюра, казалось, потускнела, потеряла свой огнистый цвет. Загадка термита извела его, она оставалась мучительной, терзающей тайной. Казалось, Козырев исчерпал уже все мыслимые комбинации элементов термита, и сознание, что он очутился в тупике, сводило его с ума. Уже третьи сутки с ним работал Цой, подготовляя опыты, выполняя поручения, освобождая его от черной работы. Ничего не помогало.

Сегодня ночью в дело вмешался наконец зоолог. С решительным видом, со склянкой и мензуркой в руках, он подошел к Козыреву, сидевшему за лабораторным столом с зажатой между ладонями головой, и категорически предложил ему, сославшись на приказ капитана, выпить немного «вот этого винца». Козырев механически выпил и вновь устремил свой отсутствующий взор куда-то в пространство. Однако «винцо» зоолога подействовало довольно быстро. Через пятнадцать минут Цой отвел засыпающего на ходу Козырева в его каюту, раздел и уложил на койку. Едва коснувшись головой подушки, Козырев сразу и крепко заснул.

В четвертом часу утра, за полчаса до общей побудки, Цоя разбудил стук в дверь его каюты. Цой с трудом раскрыл глаза, встал и отпер дверь. Перед ним стоял полуодетый Козырев с пылающим костром растрепанных волос и красными пятнами на щеках.

— Цой! — прохрипел он. — Цой! Ты химик… Ты должен знать… Мне некогда сейчас рыться в справочниках… Скажи, сколько хлористого магния в морской воде?

Цой сначала растерялся. Сон окутывал еще туманом его уставший за день мозг, но уже в следующее мгновение он очнулся.

— Вдали от берегов, — ответил он академическим тоном, — везде в Мировом океане состав воды одинаков. Среднее количество содержащихся в ней солей равно тридцати пяти граммам на тысячу граммов воды; хлористого же магния всегда и везде содержится десять процентов и восемьсот семьдесят восемь тысячных от общего количества солей в воде, то есть три грамма и восемьсот семь миллиграммов чистого веса на каждый килограмм воды…

— Ну, а в Финском заливе? — нетерпеливо перебил Козырев, переминаясь с ноги на ногу, готовый, казалось, броситься на Цоя, так вдумчиво и медленно тянущего свою речь.

— В Финском заливе, где средняя соленость около пяти граммов солей на тысячу граммов воды, хлористого магния содержится те же десять процентов и восемьсот семьдесят восемь тысячных от общего количества солеи, то есть в абсолютных цифрах всего лишь пятьсот сорок четыре миллиграмма на тысячу граммов воды…

— Почти четыре грамма в океане, и всего лишь около половины грамма в Финском заливе! — простонал Козырев с видом глубокого отчаяния. — О, дурак! О, идиот! Как я не подумал об этой разнице! Ведь наш подводный термит рассчитан только на соленость Финского залива, где производились опыты! Только на полграмма хлористого магния в килограмме воды! Между тем здесь, в океане, его четыре грамма! Четыре грамма! Цой! А наш термит так жадно поглощает этот излишек хлористого магния… О, дурак! О, идиот!.. Как я не подумал об этом! — Козырев вдруг встрепенулся. Глаза его заблестели. — В лабораторию, Цой! — весело и бодро крикнул он. — В лабораторию! Сегодня термит разгорится так, что даже этот чертов металл расплачется горючими слезами!

Козырев повернулся и почти бегом устремился в дальний конец коридора, туда, где за центральной рубкой, против биологического кабинета, находилась лаборатория.

Через пять минут Козырев и Цой, словно смыв с себя всю усталость этих дней, стояли у своих рабочих столов, уверенно принимаясь за последние, решительные опыты.

И действительно, день пятнадцатого августа мог бы считаться днем удач.

Прежде всего с утра заработала радиостанция, и капитан смог наконец, после семнадцати суток вынужденного молчания, сообщить правительству подробные сведения о постигшей подлодку аварии.

Второй победой этого замечательного во всех отношениях дня было окончание ремонта носовой пушки. Опыты, проделанные главным акустиком Чижовым для проверки ее работы, прошли блестяще. Подлодка вернула себе свое грозное оружие — свою высокую боеспособность — и могла уже не чувствовать себя бессильной игрушкой случайностей.

Вскоре же после обеда вступили в строй оба инфракрасных разведчика; после семнадцати суток слепоты подлодка вернула себе зрение. Правда, это не было полным зрением — ультразвуковые прожекторы еще не были готовы, но и их ремонт подходил к концу. Это было для акустиков вопросом всего лишь двух дней.

И, наконец, с пятнадцати часов под дюзовым кольцом яростно горел новый термит, не поддающийся влиянию повышенного содержания хлористого магния в океанской воде. Уже через двадцать минут после начала горения термитная реакция развила температуру в пять тысяч пятьсот градусов.

Через полтора часа напряженного и беспокойного наблюдения за ходом реакции, убедившись в правильном ее течении, Козырев почувствовал вдруг необыкновенную слабость. На один момент он даже забылся и с обмякшими повисшими ногами и руками бессильно лежал в воде в облаке пара, словно медуза с распущенными прядями щупалец. Правда, он тут же очнулся, но капитан, находившийся вблизи него и заметивший его состояние, мягко и заботливо посоветовал ему пойти отдохнуть.

И Козырев сразу согласился.

Этот день можно было назвать днем удач, если бы не три обстоятельства, омрачившие его.

В четырнадцать часов, после первого, успешно закончившегося опыта под водой, оба инфракрасных разведчика были подняты на поверхность. Из осторожности, считаясь с опасной близостью обитаемого острова, их, однако, не пустили в воздух, но повели, как двух огромных черепах, по поверхности воды. Отразившееся на куполе экрана чистое небо с круглым солнечным подносом почти в зените посылало в центральный пост спокойный привет. Капитан собирался уже отдать приказ о возвращении разведчиков, когда внезапно на горизонте, в его северной части, появилась черная точка, которая быстро росла и скоро получила неожиданные и зловещие очертания.

— Гидроплан! — воскликнул старший лейтенант. Самолет вскоре перешел на купол экрана. Очутившись над островом, он сделал несколько кругов, то опускаясь, то поднимаясь, потом взял курс на юг и вскоре исчез за горизонтом.