— Так, а теперь начнем суд, — потребовал Мирек.

Мы уселись на скамейки, а бледный и связанный Алеш лежал на земле.

— Слушай внимательно, предатель!

И Мирек начал объяснять: важно не то, что Алеш слопал торт, а то, что торт был приготовлен для чествования клуба, и это уже не пустяк, и вообще нам осточертело его командование.

Мирек передал слово Ченде, и Ченда презрительно кинул к ногам Алеша коробку с принесенным тортом: эту замену Алеш может тоже сожрать, нам и на торт, и на Алеша начхать.

Ченда с Миреком повернулись ко мне, и я вынес Алешу приговор:

— Мы лишаем тебя звания предводителя и исключаем из нашей компании! Всё.

Я читал, что в былые времена король, лишая рыцаря его звания, приказывал преломить меч, и тут мне пришла идея, которую я и высказал — нам следует разломать Алешеву скамейку.

Ченда с Миреком так и поступили, а я развязал Алеша.

Мирек сунул ему в руки коробку:

— А теперь катись домой, к бабушке.

— Ребята, ну пожалуйста, — побледнел Алеш, — я уже много раз… мне неважно, что я больше не предводитель, все равно мне это неинтересно, да и не получалось у меня, и вы надо мной смеялись… Я знаю, что я толстый, но… не исключайте меня из компании.

— Дуй отсюда! — потребовал Ченда и распахнул дверь настежь.

— Что заслужил, то и получил. Только сначала верни нам ключ!

Мы думали, Алеш расплачется, у него задрожал подбородок, но он только грустно посмотрел на нас, положил ключ на стол, подобрал свою разбитую скамейку и коробку и пошел.

Мы из окна смотрели ему вслед, как он плетется, время от времени оглядываясь. Когда Алеш исчез из поля зрения, я неуверенно сказал:

— Ребята, мне его жалко.

Ченда опустил глаза, а Мирек взорвался:

— А чего он так вел себя?!

— Он же не виноват, — Ченда продолжал смотреть в землю, — что толстый и что его воспитывает бабушка.

— Ну да, — запротестовал Мирек, но Ченда взмахом руки заставил его умолкнуть:

— А если б у тебя не было ни отца, ни матери?! Зря мы исключили Алеша.

Теперь Ченда смотрел прямо в глаза Миреку.

— Ага, значит, я во всем виноват, — разозлился Мирек. — Разве мы не договорились? Ну скажи, Боржик.

— Не знаю, — ответил я тихо, потому что мне тоже было жаль Алеша. — Если б он извинился, я бы принял его обратно. Хватит и того, что он теперь, в наказание, не предводитель.

— Хорошо, — проворчал Мирек. — Если он завтра в школе перед нами извинится, все снова будет в порядке, так?

— Да, — с облегчением вздохнул Ченда. — А вам не кажется, ребята, что втроем нам в клубе будет скучно? Мы ведь так давно дружим, и нам всегда было здорово вместе.

Мы, как по команде, посмотрели туда, где прежде стояла скамейка Алеша.

Да, без Алеша наша компания совсем не то. Сколько приключений, и каких, пережили мы вчетвером и всегда помогали друг другу бороться против несправедливости взрослых, даже если Алеш находился несколько в ином положении — потому как он живет только с бабушкой.

А сколько раз Алеш помогал мне! Ему-то бабушка все прощает, не то что мои родители. Они мне сроду ничего не прощают, наоборот, любят делать из мухи слона.

Вот, например, в истории с этим варом, когда Алеш меня спас, а было это в двенадцатом часу, и отец готов был вот-вот начать воспитательную лекцию. Тут, на счастье, в дверь позвонил Алеш.

Дело было так. Всякий нормальный человек полагает, что соблюдать правила гигиены вообще-то необходимо, но особенно радоваться этому не стоит, потому что времени на гигиену уходит немало. Каждое вечернее мытье отнимает время, которое с гораздо большей пользой можно потратить на хорошую книгу, спрятанную вместе с фонариком под подушкой, или на размышления по поводу планов на завтра.

Иностранное слово «гигиена» означает, что я должен каждый день мыться. Мама вечно проверяет меня, когда я выхожу из ванной и пытаюсь незаметно проскользнуть мимо нее: «Покажи уши, Боржик! И шею!»

Я показываю уши и шею, и, если удачно наклонюсь, все проходит благополучно, и мама проворчит: «Ну, пошевеливайся, спать!»

Но в большинстве случаев счастье не на моей стороне: даже если мне повезет и уши и шея окажутся чистыми, мама безжалостно требует: «Ногти! На ногах и на руках!»

И так далее, пока наконец не поймает меня в сети своих гигиенических взглядов, потому что на человеческом теле множество разных мест, тело большое, да еще изо дня в день продолжает расти, так что на нем всегда можно найти грязные пятна. Если захотеть. А мама обычно хочет.

«Бедржих! — зовет она отца. — Это невозможно, пойди посмотри, это называется ребенок мылся в ванне!»

И тут уж я вдобавок подвергаюсь отцовским насмешкам: не будь у меня стакана для подслушивания, я бы подумал, что отец тоже обожает гигиену.

Но это не так. Я не могу повторить мамины слова, которые я услышал с помощью стакана и которые относились к отцу и ванной.

Слова эти были так же суровы, как и те, что предназначались мне, только адресовались отцу. Конечно, взрослые на этот счет помалкивают; в отношении норм гигиены наша семья выступает вся как один человек, хотя этим человеком является мама, у отца-то совесть по части гигиены не больно чиста.

Во время одного такого комплексного осмотра мама обнаружила у меня под коленкой пятно от вара и подняла кошмарный скандал: это пятно, мол, переходит всякие границы.

«Бедржих!»

Отец вынужден был признать, что пятно от вара действительно переходит всякие границы. Интересно, откуда оно взялось? На самом-то деле ему все едино, но из-за мамы он не рискнул промолчать и не задать подобный вопрос. Если б он действительно хотел это знать, я бы ему объяснил, что по пути из школы мы увидели рабочих, укладывавших асфальт.

«Постойте-ка, — сказал Ченда, — вы ничего не чуете?»

И повернулся к Миреку, а потом к нам с Алешем. К Алешу, впрочем, можно было не поворачиваться. Алеш чуял только завтрак, который ел, желая подкрепиться перед обедом, поскольку на переменке не успел. Мирослава, помнится, задержала нас на уроке, рассказывая о нашем участии в воскреснике по «операции Зет».

«Какой странный запах, — принюхался Ченда, — будто что-то пригорело».

«Или сбежало на плиту», — заметил я.

«Вар, — сухо проговорил Мирек. — Удивляюсь, неужели не чувствуете?»

«Надо бы посмотреть, — обрадовался Ченда, — наверное, прокладывают тротуар у электростанции!»

Однако он тут же поскучнел, потому что вспомнил, что должен идти домой присматривать за младшей сестренкой, а Миреку тоже нужно было идти домой, так что взглянуть на новый тротуар, ведущий к электростанции, мы пошли вдвоем с Алешем.

Нам все это было интересно, мы помогали рабочим носить ванночки с варом и выливать его на нужное место. Не знаю, как вар попал мне под коленку, но вечером он там был, и мама потребовала у папы наказать меня воспитательной лекцией, а отец грустно кивнул головой и сказал, что мне предоставляется последняя возможность привести какие-либо смягчающие обстоятельства.

Я изо всех сил шевелил мозгами, но никакие смягчающие обстоятельства мне в голову не приходили, и тут кто-то позвонил в дверь.

Это был Алеш.

Когда мы помогали рабочим, он положил свои тетради ко мне в сумку, потому как считал, что если на своей сумке он изобразит с помощью вара какой-нибудь рисунок, это будет здорово. Что он и проделал. И когда он позвонил в нашу дверь, бабушка наверняка еще не успела его проконтролировать на предмет гигиены.

Он позвонил, вежливо попросил свои тетради, и мама, вынужденная зажечь в прихожей свет, остолбенела: «На кого ты похож!»

Но это было слабо сказано. Речь шла не о каком-то пятне под коленкой — Алеш весь был заляпан варом, с головы до пят.

«Что вы там вытворяли?» — спросил отец.

Я напрасно искал ответа, но у нашего вожака он живо нашелся: «Мы с Боржиком участвовали в „операции Зет“!»