— Ты была на площади с большущими воротами? — спросила она.
— Площадь была, но без ворот. А вот ты видела такой большой мозаичный столб, из трех частей, и каждая разного цвета?
— Никакого столба там нет…
Сооружения в Дефанс грандиозны до такой степени, что теряют человеческие масштабы.
Потом я наткнулась на игральные автоматы и машины для флотации меди. Я лично выиграла на них часики, зажигалку и дорожный будильник. Во всяком случае, автоматы для игр и флотация меди основаны на одном и том же принципе, и я понятия не имею, для какого сюжета мне это может пригодиться.
Садовый участок терзал меня вот уже лет тридцать и в той или иной степени отравлял жизнь. Вообще-то говоря, я люблю копаться в земле. Однако наша фамильная фазенда засела у меня в печенках, особенно под конец своего существования.
В течение долгого времени участком занимались мама, Люцина и мой отец. Иногда подключалась бабушка. Потом уже только мама и Люцина клали на алтарь свою жизнь и отдавали время этому Молоху.
Люцине хорошо, она жила в доме почти напротив калитки нашего участка, и вопрос проезда на участок для нее не существовал. Мать ехала автобусом без пересадки, причем остановка была у дома Люцины. Одно удовольствие! А я без машины должна была добираться уже двумя автобусами. Как-то раз я специально проверила и убедилась, что путешествие на садовый участок занимает у меня целых пятьдесят минут. А я никогда в жизни не располагала избытком времени.
Не было у меня и ключей. До сего дня я ломаю голову, почему эти мои чертовы бабы не давали мне ключей? Я могла бы отнести их в мастерскую и сделать дополнительный комплект.
Отсутствие ключей приносило страшные неудобства. Казалось бы, обе дамы торчали на участке безвылазно с весны до осени, но, невзирая на это, каким-то таинственным образом я частенько не заставала их на месте и не могла попасть в дом. Меня в конце концов это так разозлило, что я почти перестала приезжать. А они еще лезли ко мне с претензиями!
С приобретением машины стало еще хуже — я несколько лет служила им как средство передвижения. Возила я и коровьи лепешки, и негашеную известь, подряжалась на совершенно крестьянские работы — копала грядки по весне, собирала урожай и перекапывала землю по осени. Я уж не говорю про картошку, а на мелочи у меня уже и времени не хватало.
Кроме всего прочего, мы расходились во взглядах на имеющуюся на участке растительность. Например, на грушу прабабушки из Тоньчи. Люцина постаралась вырастить от нее саженец, плодовитость этой груши перешла все границы, но потом с ней что-то случилось. Я считала, что дерево надо спасать, может, привить его на другую грушу, это было вполне разумно. Так нет же! Они срубили эту грушу, по-моему, просто в запале, и потом сами потихоньку жалели.
К моему отчаянию, они выкопали и выкинули прочь малину, утверждая, что кусты слишком уж разрослись и с ними надо бороться. Я в основном не вмешивалась, но страдала очень, и потому мне не хотелось заниматься участком.
В течение долгих лет это был рай, существовавший как бы на полях моей жизни, где-то с краю, после чего наступил момент, когда мне пришлось заняться участком серьезнее. Произошло это после смерти Люцины, мама уже не справлялась с хозяйством, и ей надо было помочь.
Вообще-то в последние годы весьма полезным в хозяйстве оказался Марек: деревья он стриг профессионально, перекидывание компоста в его исполнении выглядело как приятное развлечение. Но потом Марек выпал из моей биографии, гнуть спину и делать всю работу мне пришлось самой.
Что уж скрывать, мамочка, бросаясь мне на помощь, как могла, со всем старанием, подвергала опасности мою жизнь. Обрезая сухие ветки, я всеми святыми заклинала маму, чтобы она перестала мне помогать. Одной веткой она чуть не выколола мне глаз, я едва успела откинуть голову, в результате осталась с царапиной на лице. Толстым суком она шандарахнула меня по темечку и так далее.
Мама была человеком нетерпеливым, всегда спешила, и ее спонтанная помощь грозила человеку непредвиденными и ужасными последствиями. На участке она хваталась за самые тяжелые работы, и я была главным образом занята тем, что вырывала у нее из рук острые предметы — вилы, топоры и лопаты. Надо мной, видимо, висит какое-то проклятие, потому что моя родная мать с самыми наилучшими намерениями приносила мне только вред.
На участке у меня был укромный уголок, который я посвятила своим обожаемым травам. Я уже тогда любила составлять сухие букеты, и мне очень нужны были бессмертники. Я их посеяла, и они, на радость мне, взошли очень густо. Так и тут мама внесла свою лепту.
Она проредила их очень старательно и аккуратно, часть выкинув на помойку, потому что выдернутые цветы некуда было пересадить. Я чуть не разрыдалась.
— Зачем ты это сотворила? — в отчаянии допытывалась я. — Тебе что, больше делать нечего? Это мой кусок земли, что ты лезешь на мои грядки?
— Так ведь ты сама говоришь, что у тебя времени нет, я хотела тебе помочь…
Точь-в-точь как та жена, которая, горя желанием помочь мужу-филателисту, ровненько так обрезала все зубчики на марках, чтобы было красивее…
Окончательное поражение участка наступило после моего возвращения из Канады.
Брошенный на произвол судьбы участок за два месяца превратился в дикие джунгли. Чтобы пробраться по нему, я прокладывала себе дорогу лопатой, мне ужасно не хватало мачете. Бурьян лихо конкурировал с цветущим салатом, ноготки просто взбесились, лебедой я могла выкормить утиную ферму, всё это спуталось, переплелось и превратилось в плотные заросли.
До зимы я так и не успела до конца избавиться от сорняков. Страшно довольные жизнью, весной они снова ринулись завоевывать себе жизненное пространство, и борьбе с ними я вынуждена была отдавать всё свободное время и силы. Во мне крепла уверенность, что если я не закончу с этим делом, то повешусь…
Однако добило меня одно обстоятельство. Я была проклята, не иначе.
Много лет я привозила от Алиции дивной красоты растения и сажала их на участке. Растения, конечно, были многолетние. Им у меня не нравилось, там, видимо, земля была получше. У меня на участке они расти не хотели, чахли и гибли. Я снова их привозила и упорно сажала, и они, видимо, собравшись с духом, стали расти чуть веселее. Я смотрела на них с трогательной надеждой — наконец-то у меня будет настоящий красивый сад, цветущий сам по себе, а я займусь исключительно газоном. Еще годик-другой.
Надежда продержалась ровно два месяца. Я сама не справлялась, на помощь мне пришли верные друзья. И в порыве трудового энтузиазма в очередной раз выпололи, выдергали мне абсолютно всё, до голого чернозема.
Тогда я сложила оружие.
Пусть никому не покажется, будто я тут говорю о пустяках. Эти садовые страдания стоили мне по меньшей мере трех книг и одного средней паршивости нервного расстройства. Зимой еще полбеды, но от весны до осени владелец сада терзается и угрызается: за работу сесть или на участок ехать? После участка о работе и думать нечего, руки деревенеют, и мозги тоже.
Я свою погибель садовую продать не смогла, избавиться от нее радикально, раз и навсегда — это выше моих сил. Я отдала участок в подарок Басе, невестке Марека. Не было ни малейшего повода порывать отношения с его детьми, и мы остались в тесной дружбе.
Теперь о путешествиях.
В августе, когда было еще страшно жарко, Каролина возмечтала увидеть парижский Диснейленд, и моя невестка решила с ней поехать. Сама не знаю почему, но я решила к ним присоединиться. Побросала все дела, сорвалась с места и поехала. Глупо, ничего не скажешь.
Глупость эта проявилась в первую очередь в дорожных сборах. Вместо того чтобы взять сумку с необходимыми вещами и другую, легкую, на каждый день, я впихнула всё барахло в одну и потом должна была таскать за собой здоровенный баул размером с платяной шкаф. Я была зла сама на себя, как собака, но тут дело не столько в глупости, сколько в том, что я не сумела найти никаких других сумок в собственной квартире.
