– Сам виноват, – говорил я себе.

Я тяжело сел и большим глотком осушил стакан.

– Нужно было думать, – процедил я сквозь зубы, досадно сжимая кулаки. – Противно еще и то, что эта гнилая крыса, этот вонючий Прэко был обидно прав. А! Каково тебе, Люций Брут Омен? Один ты теперь ходишь в дураках!

Я цепко схватил бутылку и жадно влил в себя треть, нещадно обжигая горло. Голова соображала всё хуже, мысль становилась вязкой и бесформенной.

– Нужно валить, – твердо решил я, ринувшись в спальню. Я наизнанку выворачивал шкаф с одеждой и без продуманного выбора грубо заталкивал ее в пузатую сумку, ненасытно осушая бутылку.

– Скрыться к чертям, – внушал я себе, с трудом ворочая вялым языком. Меня начинало сильно шатать.

В тяжелом пьяном угаре я рухнул на кровать, словно срубленный, и сквозь обрывистое мутное сознание невнятно мычал:

– Ненавижу тебя, Магнус… ненавижу… не… на… вижу… тварь…

И мертвенно уснул.  

Наутро мне не было плохо. Я напряженно думал над случившимся вчера и убежденно призывал себя перестать в который раз жить бессмысленностью прошлого дня. Вся та ненависть, всё то омерзение и отвращение, которые я испытывал вчера к Магнусу, испарились быстрее капли воды. Бурные эмоции отступили – я стал трезво мыслить.

Магнус не сделал ничего, что могло меня серьезно коснуться. Поэтому я не хотел, чтобы случившаяся неприятность как-то пагубно отразилась на общей сделке. Не мое, в конце концов дело до того, что произошло между Магнусом и Стеллионом. Сделаю вид, будто ничего не случилось, и продолжу свое дело.

Являясь неоспоримым носителем зла, Магнус вызывал у меня неодолимую симпатию. Он располагал к себе истиной, но незримо плел какую-то паутину, в которую я должен был рано или поздно попасть. Оставалось лишь перехитрить паука и запутать его в его же сетях.  

– Определенно, – сказал я себе, – нужно пойти к нему.  

Я вошел в приемную, когда Лилит покинула кабинет Магнуса, держа в руке пустой стакан, и ласково улыбнулась. Мы любезно обменялись несколькими пустыми фразами, но разговор не склеился, и я вошел к Магнусу.   

Там была супруга Стеллиона. Она сдавленно рыдала у Магнуса на груди, а он успокаивающе гладил ее по спине, внушительно говоря ей теплым голосом:

– Тише, тише, Хостия. Не убивайся так. Этим ты не вернешь Стеллиона.

– Почему? – хрипло шептала она срывающимся голосом. – Почему они его убили? За что? Он же был хорошим, добрым, он же никому не мог навредить. Что я теперь скажу детям? Как объясню, что папа больше не почитает им сказку на ночь? За что, Магнус, за что всё это?..

Я оторопело посмотрел на Хостию, услышав про детей. 

– Даю тебе слово, – уверенно внушал Магнус, – убийцы ответят за это. 

Утешая Хостию, Магнус не сводил с меня испытующий пронзительный взгляд. Его бездонно-черные холодные глаза, словно кромешная тьма, не выражали ничего.

Вдруг он выписал ей чек, сказав:

– Возьми. Если это как-то может тебя утешить.

Хостия мгновенно изменилась, отрадно приняв из рук Магнуса чек, беззаботно вытерла слезы и – улыбнулась.  

Я не выдержал и спешно покинул кабинет, бросившись в уборную. Обильно, жадно, остервенело ополаскивал лицо, словно пытаясь смыть с него грязь того проницательного звериного взгляда. Я долго склонялся над раковиной, отупело глядя, как утекает холодная вода. И мне казалось это томительной вечностью. Я не знал, что мне делать.

Я закрыл кран и поднял голову, заглянув в зеркало. И судорожно вздрогнул, мгновенно онемев. Меня пробрало изнутри.

Он стоял за моей спиной. Изучающим взглядом смотрел на меня, но так и не выражал им ничего. 

– Все хорошо? – невозмутимо спокойно спросил он.

– Порядок… – выдавил я, желая лишь, чтобы он убрался, чтобы исчез, чтобы оставил меня в покое.

Я вновь включил воду.

– Хостия просила тебе передать слова благодарности.

– Мне? – хрипло ответил я, не отрывая ладоней от холодной струи. – Мне-то за что?

– Я рассказал ей о том, как ты сильно переживаешь по поводу гибели Стеллиона. Это действительно великодушно с твоей стороны, Люций. Редкая черта характера.

Я не ответил.

– Знаешь ли, она очень примечательная особа. Видел, как она была рада деньгам? А всё почему? Нет никаких чувств, есть только товарно-денежные отношения – мужчины потребительски относятся к женщинам, а те аналогично относятся к мужчинам. Они ищут выгоду друг в друге, а чаша любви заполняется лишь обоюдовыгодным сексом.  

Он тонко улыбнулся, радушно предложив:

– Отобедаем?

Мы отправились в ресторан неподалеку. Что-то заказали. Он ел с аппетитом, а я даже не притронулся к еде.

– Вот – взгляни, – сказал он, протянув мне папку.

– Что это?

– Дело. Дело на трех отморозков, которые замешаны в убийстве Стеллиона. Убийство уже доказано, есть улики и свидетели. Через неделю будет слушание и вынесение приговора. Если интересно – можешь прийти и посмотреть.

Словно одурманенный, я неотрывно смотрел на то, как он спокойно ест.

– Я вот обязательно буду, – с азартом в голосе добавил он.

Заметив мое мертвенное молчание, Магнус поднял на меня холодные глаза, подозрительно прищурившись.

– Что тебя смущает, дорогой мой Люций? Неужели смерть этого человека тебя выбила из колеи? Послушай меня: мир невыносимо жесток, и это – закономерность. Кто виноват в том, что человек по собственной глупости сунул нос, куда его не следует совать? И раз уж ты столь красноречиво молчишь, то ответь мне: разве люди не сами виноваты в своих бедах? Его кто-то просил? Нет. Его предупреждали? Да. У каждого – своя нора, Люций. И если бы он тихо сидел в ней и потихоньку ковырялся там, то был бы цел. Не кусай того, кто намного сильнее тебя.

– Но он человек… – озабоченно возразил я. 

– Чем человек отличается от червя? Человеком больше, человеком меньше – не имеет значения. От этого человечество в красную книгу не попадет. Но интересный получается каламбур. Тебя вдруг обеспокоила судьба одного-единственного человека, которого ты отдаленно знал, при этом ты почему-то не учитываешь, что благодаря денежно-нефтяным войнам каждые божьи сутки на земле умирает несколько десятков и сотен тысяч человек! Это тебя не выбивает из колеи?

Он говорил слишком громко, но никто не обращал на него никакого внимания. Ни один человек.

– Но это дела не меняет, – растерянно ответил я, – это всё равно неправильно…

– Надо же, – слегка изумленно усмехнулся он. – А правильно ли то, скольким выродкам за бешеный гонорар он даровал свободу вместо заслуженной смерти? Но что насчет участи Ван Долла? Благодаря кому он сидит в тюрьме?

– Вот только не нужно приплетать сюда Ван Долла и его участь, – решительно возразил я. – Он получил то, что заслужил. 

– Люций, ну нельзя же быть таким наивным. Человеку с твоим интеллектом попросту не к лицу маска идиота. Что нужно простому смертному люду? Справедливость. Подумай: жил один солидный бизнесмен – воровал. Год воровал. Два года воровал. Три года… И вдруг, когда он наворовал свои миллионы, под чутким расследованием какого-то журналиста, все узнают, что бизнесмен – вор. Узнают уже тогда, когда наворовано столько бабла, что невольно задаешься вопросом: а неужели об этом раньше никто не знал? Знали – поверь. И власти тут же предпринимают все нужные меры. Бизнесмена этого – сажают в тюрьму. И вот она, казалось бы, – справедливость. Именно в этот момент чернь думает, что деньги ничего не решают! У него миллионы в банках, а он – в тюрьме. Следовательно, власть – у правительства, справедливость восторжествовала! И я скажу тебе: этот бизнесмен отлично сыграл свою роль. Роль мальчика для битья. Роль козла отпущения. Роль жертвы великого правосудия. Он выйдет из своей пятизвездочной тюрьмы и уедет на какие-нибудь острова – тратить свои миллионы до конца жизни. А на его место придет новый – тот самый, который будет играть жертву правосудия вашей хваленой демократии. Неужели ты до сих пор не понял, что факты, которые ты обнаружил по поводу деятельности Ван Долла, подсунули именно тебе по моей инициативе.