– Дельце касается – Магнуса Стофеля.

Я быстро закрыл папку и порывисто развернулся в кресле, уставившись на язвительную усмешку Прэко. И мне казалось, будто он издевается надо мной. За это на него хотелось установить пару крысоловок.  

– Ты сдурел? – сказал я, покрутив пальцем у виска. – Ты намерен копать под самого влиятельного и самого закрытого для СМИ человека в мире? Он же финансист высшего эшелона! Все знают о его возможностях, но о нем не известно ровным счетом – ничего! В жизни не поверю, что в этой папке есть хоть что-то, что можно доказать фактами. И уж тем более я не верю, что Магнус Стофель не сможет развеять эти факты в пыль и тухлую фантазию нашего разлива! Чушь собачья!

– А когда это тебя волновало наличие доказательств? – спокойно и ровно проговорил Прэко. – Это, во-первых. А во-вторых, я не собираюсь под него копать. Этим займешься ты. У меня нет такого дьявольского таланта обличать больших людей.

И вновь эта крысиная ухмылка на его редакторском лице.  

– Людей, Прэко, – отметил я. – Людей! Магнуса Стофеля едва ли можно назвать человеком, учитывая его влияние. На него было заведено с десяток уголовных дел и ни одно не было выиграно. Он всегда выходил из огня целым – огонь огня не обожжет.

– Если нет, то я тебя пойму, – кивнул Прэко. – Всё равно найдется тот, кто займется этим дельцем. Неужели ты потом намерен жалеть всю оставшуюся жизнь, что отказался от этого дельца? Сможешь с этим жить? Думай.

И уже уходя, он на мгновение задержался в дверях, спросив меня через плечо:

– Да и к тому же не собираешься ли ты довольствоваться той мелочью, которую приобрел?

И ушел, оставив меня наедине с бурей мыслей, бьющихся рикошетом о липкие стены сомнений. Магнус был слишком большой рыбой, чтобы не попытать счастья выудить ее. Я вдруг явственно стал осознавать, что, сумев расправиться с Ван Доллом, я смогу опрокинуть и Магнуса Стофеля.   

Я основательно взялся за дело.

Спустя несколько дней, 25 марта, мне позвонили.  

– Слушаю, – ответил я.  

Женский бархатистый голос:

– Добрый день. Могу я услышать Люция Омена?

– Он весь внимание.

– Вас беспокоит Лилит Ангуис. Я представляю Магнуса Стофеля. Он желает с вами встретиться. Лично.

Меня прошибло по́том.

– Магнус Стофель изъявил желание дать вам интервью. Сегодня в шесть вечера. Если, конечно же, вас это не затруднит. Удачи.  

Я ворвался в кабинет Прэко и живо рассказал о случившемся.

– Это же замечательно! – Прэко оживленно погладил волосы.

– Как знать… Не думаю, что стоит идти.

Прэко замер, уставившись на меня.

– Ты с ума сошел? – Он проскользнул мне за спину мелкими крысиными шажками и закрыл дверь в кабинет. – Ты думай своей головой прежде, чем говорить, – прошипел он.

Он снял очки и взглянул на меня испуганными глазами.

– Сам Магнус Стофель предлагает тебе дать интервью. Тебе!  

Голос Прэко нервно дрожал.

– П-послушай… – сказал он, утирая испарину со лба. – Если тебе плевать на статус журнала, то хоть подумай о себе…

Я с недоумением наблюдал, как его мелко трясет.

– Именно сейчас я и думаю о себе.

– Ты будешь первым человеком, который взял у него интервью. Это самый закрытый в мире человек, окутанный мифами и мистификацией, как Древняя Греция. Магнус Стофель – это неуловимая тень, которую ты можешь схватить за хвост. Такой шанс выпадет один раз в тысячу лет! Это как прикосновение Христа, если тебе угодно.

Я отвернулся от Прэко, чтобы не смотреть на его бегающие черные глазки.

– Это и странно… – задумчиво проговорил я.

– Что странно?

– Почему он вдруг решил открыться для прессы?

Прэко сварливо вздохнул и, дернув меня за плечо, повернул к себе.

– Да какая к черту разница? – говорил он, словно топором рубя. – Разница-то какая? Не важно, зачем он хочет тебя видеть. Пусть даже это игра. Но ты уже заведомо можешь быть к ней готов. Вспомни – когда берешь интервью: ты должен внушить человеку, что он имеет перед тобой преимущество. Он уверен, что ты в его сетях. Усыпи его бдительность еще больше. Направь каждое его слово в свою пользу и против него. Ты же это умеешь лучше всех.

– Это да, но…

Лицо Прэко украсила уродливая улыбка.

– Неужели ты потом намерен жалеть всю оставшуюся жизнь, что отказался от этого дельца? Сможешь с этим жить?

Я не ответил.

– Обязательно сходи на встречу, – сказал Прэко. – И не подведи! Вечером жду отчет…

Мы пожали руки и я отправился в главный офис Магнуса Стофеля.

– Здравствуйте, Люций, – вежливо сказала девушка в приемной. Я узнал ее по голосу.

– Очень приятно с вами познакомиться, Лилит.

– Прошу, – уклончиво сказала она, вставая, и указала на двустворчатую дверь из каменного дуба.

Дверь была испещрена ажурными узорами, являвшими некий сюжет, где человек, облаченный в солнечный свет, с небес простирает некоему рваному ангелу свою руку, которую тот охотно жмет.

– Магнус на деловой встрече в конференц-зале, он скоро подойдет.

Лилит застенчиво улыбнулась, словно смутившись.  

– Может, я подожду его здесь? – вкрадчиво спросил я.

– Магнус настоял, чтобы вы подождали именно в кабинете.

Лилит посмотрела на меня слегка огорченным взглядом и открыла дверь, над которой виднелась гравировка на итальянском: «Lasciate ogni speranza voi ch'entrate». Заметив мой интерес к надписи, Лилит добродушно улыбнулась, охотно пояснив:

– Оставь надежду всяк, сюда входящий. Данте Алигьери. «Божественная комедия».

– Он – эстет?

– Он – символист. Кстати, хочу вас предупредить. Не всё то истина, что слетает с его уст.

– В смысле?

– Просто относитесь с осторожностью к его словам. Не более.  

И я шагнул в кабинет Магнуса Стофеля.

Всё было строго и скупо: длинный деревянный стол, вместо кресла – резной стул, никаких шкафов и полок, серые стены.

Я взглянул в панорамное окно. Вид открывал экономическое могущество мегаполиса, разросшегося от мутного горизонта. Не знаю, сколько времени прошло, пока я заворожено любовался видом, но Магнус любезно предупредил меня о своем появлении, постучавшись в собственную дверь.

Я обернулся. Мне не верилось, что человек, стоящий передо мной, – Магнус Стофель. Среднего роста, в строгом костюме, но без галстука, и в его внешности – ничего примечательного. Он не мог запомниться с первого взгляда, поскольку вне здания офиса можно обратить на него внимание, лишь только случайно наткнувшись.

Но на всю жизнь мне в память запали его движения – выверенные, строгие, словно хорошо отрепетированные. Жесты, которым хотелось придавать некое определенное значение, сакральный смысл. Он смотрел на меня умными глазами и тонко, едва заметно усмехался уголками губ.

– Магнус Стофель, – представился он хриплым, густым голосом, сделав ко мне шаг, и почтительно протянул руку.  

– Люций… – замявшись, начал я, пожав его руку, но он мгновенно, как вспышка молнии, опередил меня, с двузначной улыбкой закончив:

– Омен. Люций Брут Омен. Невероятно хорошее сочетание, не правда ли?

– Не думаю, – холодно ответил я, намереваясь отпустить его руку, однако он задержал меня, и я пояснил:

– В школе надо мной часто посмеивались, называя убийцей Цезаря.

Магнус сдержанно посмеялся и, отпустив мою руку, подошел, слегка прихрамывая, к панорамному окну.

– Я про вид, – любезно пояснил он. – Хорошее сочетание аскетизма с фундаментальным могуществом. Всё это кажется настолько вечным. Вы никогда не замечали, что сдержанность и легкая грубость формы всегда связана с могуществом? Вспомнив, например, архитектуру канувшего в истории Рима: сдержанность, лаконичность, строгость. А ведь когда-то всё это символизировало действительное могущество, но не банальный раздутый пшик, украшенный стразами и пышными мифами призрачного демократизма.