— Думаю, что никто, — подала голос Робин.

— Это прекрасно, Робин, но никто не проголосует и за изменение учебного плана, который всем нам угрожает увольнением. Даже считать не хочу, сколько долгих часов провел я на заседаниях комиссий, обсуждая сокращения, — устало вздохнул Лоу. — Но за все это время я не припомню, чтобы кто-нибудь признал дельными существующие порядки. Все согласны с необходимостью сокращений, потому что правительство контролирует наши кошельки, но на самом деле никто никого не сокращает.

— В таком случае, вы скоро обанкротитесь, — объявил Вик.

— Мы бы уже обанкротились, если бы не отправляли никого на пенсию, — сказал Лоу. — Но, увы, не всегда люди, согласившиеся выйти на пенсию, — это те, кого бы мы хотели лишиться. Правительство дает нам большие деньги для того, чтобы выход на пенсию выглядел заманчиво. И мы платим людям за их уход, а они едут работать в Америку, уходят на вольные хлеба или вовсе ничего не делают. И это вместо того, чтобы заплатить талантливым молодым людям, таким как Робин.

— Производит впечатление полной неразберихи, — сказал Вик. — Безусловно, выход один — изменить всю систему. Укрепить управление.

— Нет, — горячо возразила Робин, — выход не в этом. Если университеты организовать по принципу коммерческих организаций, будет разрушено все, что делает их ценными. Лучше уж наоборот — перестроить промышленность по университетскому принципу. Ввести на заводах коллегиальность управления.

— Ха! Мы не удержимся на рынке и пяти минут, — засмеялся Вик.

— Тем хуже для рынка, — заявила Робин. — Может, университеты в чем-то и неэффективны. Может быть, мы и тратим на споры слишком много времени, потому что ни у кого нет абсолютной власти. Но это предпочтительнее системы, в которой каждый боится стоящего на ступеньку выше, где каждый сам за себя, обманом набивает себе цену и втихую хулиганит в туалете, потому что знает: если он заведет себе компанию, его завтра же уволят и никто за него не заступится. Нет уж, я на стороне университета со всеми его огрехами.

— Что ж, — сказал Вик, — это хорошая работа, если удастся ее получить.

Он отвернулся, выглянул в окно, которое в этот теплый день было открыто, и посмотрел на центральную площадь кампуса.

Робин проследила за его взглядом. На лужайке, как яркие цветы, устроились студенты в летней одежде: они читали, разговаривали, обнимались или слушали преподавателей. Солнце ярко освещало фасад здания библиотеки, стеклянные двери которого поминутно распахивались, посверкивая, подобно маяку, когда впускали и выпускали читателей. Солнечные блики падали на здания самого разного размера и архитектуры — биологического, химического, физического, инженерного, педагогического и юридического факультетов. Солнце освещало и ботанические сады, и спортивный комплекс, и игровые площадки, и беговую дорожку, где тренировались и резвились студенты. Светило оно и на здание Актового зала, где университетский оркестр и хор репетировали ораторию «Сновидение Геронтия»[17], которую собирались исполнить в конце семестра. И на Студенческий союз с кабинетами многочисленных комиссий и редакций газет; и на картинную галерею с небольшой, но изысканной коллекцией шедевров. И Робин явственнее, чем обычно, показалось, что университет — это идеальный пример человеческого сообщества, где работа и отдых, культура и природа существуют в полной гармонии, где есть пространство, свет и красивые здания, построенные на прекрасной земле, и люди свободны в труде и самовыражении, согласно своему ритму жизни и наклонностям.

А потом она, вздрогнув от неожиданности, вдруг подумала о том, что это же солнце точно так же освещает и рифленые крыши заводов в Вест-Уоллсбери и в литейном цехе становится нестерпимо жарко. Она представила себе рабочих, обливающихся потом и слепнущих от яркого полуденного солнца. Они едят свои бутерброды, притулившись в тени кирпичной стены, а потом, услышав гудок, бредут в жаркие и шумные цеха, чтобы еще четыре часа заниматься той же работой.

Нет, не так! Вместо того, чтобы отправить их в этот ад, Робин силой своего воображения перенесла их в кампус: взяла весь штат завода — рабочих, мастеров, менеджеров, директоров, секретарш, уборщиков и поваров, прямо в халатах, промасленных спецовках и полосатых костюмах — и повезла на автобусах через весь город, а потом высадила у ворот кампуса и позволила им бродить по территории длинной процессией, во главе с Денни Рэмом, двумя сикхами с вагранки и огромным негром с «выбивалки». Их глаза, подобные белым пятнам на темных лицах, удивленно и восторженно взирали на прекрасные здания, деревья, клумбы и лужайки, а еще на красивых молодых людей, работающих и играющих вокруг. А красивые молодые люди и их преподаватели прекращают бездельничать или дискутировать, поднимаются на ноги и идут поприветствовать заводских, пожимают им руки, радушно приглашают присоединиться к ним, и на зеленой траве собираются сотни небольших семинарских групп, состоящих наполовину из студентов и лекторов, наполовину из рабочих и менеджеров. Они говорят о том, как примирить университетские и коммерческие требования на благо всего общества.

Робин показалось, что Филипп Лоу с ней разговаривает.

— Простите, — сказала она, — я замечталась.

— Привилегия молодости, — улыбнулся Лоу. — А я было подумал, что у вас начались проблемы со слухом.

— Следующий вопрос повестки дня, — объявил Филипп Лоу, — что нам делать с отчетом Комиссии по учебным программам?

— Выбросить в корзину, — предложил Руперт Сатклиф.

— Руперту легко глумиться, — сказал Боб Басби, председатель этой самой Комиссии, — а вот пересматривать программы — дело нелегкое. Каждый на кафедре хочет защитить собственные интересы. Как и любая программа, наша тоже своего рода компромисс.

— Я бы даже сказал, что это компромисс, совершенно не годный для работы, — заметил Руперт Сатклиф. — Я подсчитал: каждый год во время экзаменов мы составляем сто семьдесят три различных документа.

— Мы еще не касались вопроса об оценках, — сказал Боб Басби. — Хотели сначала согласовать все, что касается структуры курсов.

— Но вопрос об оценках жизненно важен, — вмешалась Робин, — потому что затрагивает сам подход студентов к обучению. Разве не пора вообще отказаться от экзаменов и ввести некую форму постоянных оценок в процессе учебы?

— Деканат никогда на это не пойдет, — возразил Боб Басби.

— И будет прав, — поддержал его Руперт Сатклиф. — Постоянные оценки — это для начальной школы.

— Позволю себе напомнить, — устало отозвался Филипп Лоу, — как напомню и факультетской комиссии, что основная наша задача — экономия средств перед лицом сокращений. В конце этого года нас по разным причинам покинут три человека. Скорее всего, на будущий год сокращения продолжатся. Если мы будем работать по старой программе всё с меньшим и меньшим штатом, занятость каждого преподавателя разрастется до непомерных размеров. Задача Комиссии по учебным программам — попытаться противостоять этому, а не плодить новые программы, согласно которым каждый из нас предпочел бы работать.

— Рационализация, — подсказал Вик с дальнего конца стола.

Все собравшиеся в кабинете Филиппа Лоу, включая и Робин, обернулись и удивленно воззрились на Вика. Сопровождая Робин на заседаниях, он обычно молчал. Не вмешивался он и в ход семинаров, если не считать первого дня его пребывания в Университете. Раз в неделю тихий и внимательный Вик сидел в углу кабинета Робин или на заднем ряду лекционной аудитории и ходил за ней по коридорам и лестницам Факультета Изящных Искусств, как преданный пес. Иногда Робин задавалась вопросом: зачем ему все это? Но чаще, как и в то утро, попросту забывала о его существовании. Шла четвертая неделя семестра, и они присутствовали на заседании Подкомиссии по повестке дня.

Как и у всего прочего на факультете, у этой подкомиссии тоже была своя история и свой фольклор, который Робин собирала по крупицам из самых разных источников. Несколько десятилетий подряд факультет возглавлял печально известный чудаковатый человек по имени Гордон Мастерс, который воспользовался благоприятным моментом для развития различных видов спорта, а комиссию не созывал вовсе, если не считать ежегодных отчетных собраний. После студенческих демонстраций 1969 года (в результате которых Мастерс внезапно вышел на пенсию вследствие тяжелого психического расстройства) новый Университетский устав обязал его преемника, Далтона, созывать эту комиссию регулярно. Но он хитроумно расстроил все демократические планы, скрывая ото всех повестку дня этих заседаний. Его коллеги могли поднять волновавшие их вопросы только в разделе «прочее». Филипп Лоу, в ту пору старший преподаватель, воодушевленный своим пребыванием в Америке по обмену, решил нанести удар по тактике Далтона и организовал новую подкомиссию — по разработке повестки дня, — в чьи функции входила подготовка материалов для обсуждения на заседании Комиссии. Весь этот аппарат Лоу и унаследовал, став деканом после внезапной гибели Далтона в автомобильной аварии. Он стал использовать Подкомиссию как кулуарный орган для обсуждения политики факультета. На ее заседаниях решали, как с минимальным риском представить различные вопросы на Комиссию по учебным программам. Кроме Лоу в качестве председателя в нее входили Руперт Сатклиф, Боб Басби и Робин, а также студенческий представитель, который почти никогда не присутствовал на заседаниях. Не было его и на этот раз.