Сцена в вестибюле снова и снова разыгрывалась в его воображении, как эпизод из фильма, но не такого, как показывают по телевизору поздней ночью, — где все прилизано, а постельные сцены изрядно смягчены. Больше было похоже на то, что Вик однажды видел в Сохо, тайком заглянув на стриптиз-шоу за пятьдесят фунтов. Снова и снова он видел дергающуюся задницу Эверторпа, раздвинутые ноги Ширли с белыми коленками, ее красные губы, от удовольствия превратившиеся в букву «о», ее длинные ногти с маникюром, впившиеся в плечи Эверторпа с такой силой, что Вику были видны вмятины. Впрочем, теперь трудно было сказать, что он действительно видел, а что дорисовало его воображение. Порой Вик сомневался, не во сне ли все привиделось? Может, эта сцена попросту приснилась ему, пока он дремал в кресле у себя в кабинете? Он тщательно осмотрел диван в вестибюле, выискивая улики. Изучил несколько пятен, которые могли остаться как от спермы, так и от кофе с молоком, и обнаружил черный волосок — то ли с лобка, то ли от обивки. Но исследования пришлось прервать: Вика спугнул изумленный взгляд вошедшей телефонистки.

По мере того как приближалось воскресенье вкупе с ленчем, Вик отнюдь не становился спокойнее. Он мучил Марджори допросами про меню, советуя приготовить молодую баранину, а не говядину, потому что ее не так страшно пережарить, и требовал от жены, чтобы она по пунктам перечислила все овощи, которые собирается подать на стол. В качестве десерта он настаивал на яблочном пироге вместо менее надежного лимонного, потому что яблочный был фирменным блюдом Марджори. А еще Вик требовал подать закуску.

— Но мы никогда не едим закуски, — возразила Марджори.

— Все когда-нибудь бывает в первый раз.

— Что с тобой, Вик? Можно подумать, мы ждем саму королеву.

— Не будь дурой, Марджори. Закуска — это нормально.

— В ресторане — да. Но не дома.

— У Робин Пенроуз, — ответил Вик, — всегда едят закуски. Могу поспорить на что угодно.

— Если она такая выскочка…

— Никакая она не выскочка.

— А я-то думала, что она тебе не нравится. Ты столько раз жаловался.

— Это было в самом начале. Мы оба встали не с той ноги.

— Значит, теперь она тебе нравится, да?

— Она нормальный человек. Я не могу сказать, что она мне нравится или не нравится.

— Тогда зачем ты пригласил ее на ленч? К чему вся эта кутерьма?

Вик помолчал минуту-другую, потом сказал:

— Потому что она — интересный человек, вот почему. С ней можно вести интеллектуальную беседу. Хоть какое-то разнообразие. Я до смерти устал от наших воскресных ленчей, во время которых дети пререкаются друг с другом, а отец блещет знаниями по поводу уровня жизни и… — Вик понял, что такую длинную речь Марджори воспринять не в состоянии, и потому закруглился: — Я просто решил привнести разнообразие.

Марджори, у которой как раз случился насморк, громко высморкалась.

— Тогда чего же ты хочешь?

— А?

— На твою драгоценную закуску.

— Не знаю. Я же не повар.

— Я тоже не специалист по салатам.

— Не обязательно готовить салат. Это может быть что-нибудь готовое. Купи дыню.

— Где я найду дыню в это время года?

— Ну, тогда что-нибудь другое. Копченого лосося.

— Копченого лосося! А ты знаешь, сколько он стоит?

— Раньше тебя не интересовало, что сколько стоит.

— Зато тебя интересовало. И твоего папочку.

Вик представил себе, как папа прокомментирует цену копченого лосося, и снял вопрос с повестки дня.

— Тогда авокадо, — предложил он, вспомнив, что в ресторане в Манчестере Робин заказывала именно его. — Порежь на половинки, вынь сердцевину и положи туда масло с уксусом.

— Папе не понравится, — возразила Марджори.

— Он может его не есть, — сказал Вик, начиная злиться. Еще его беспокоило вино. Конечно, к баранине нужно красное, но покупать ли еще и белое к авокадо, и если да, то насколько сухое? Вик не был знатоком вин, но он почему-то убедил себя в том, что друг Робин непременно в них разбирается и будет насмехаться над выбором хозяина.

— Для авокадо поставим вон те стеклянные тарелочки, которые я купила на распродаже, — уступила Марджори. Мысль о тарелочках ей так понравилась, что примирила с закуской.

— И скажи Реймонду, что я убедительно прошу его хотя бы в это воскресенье не заявляться из паба посреди ленча, — сказал Вик.

— Почему бы тебе не сказать это самому?

— Он слушает только тебя.

— Он слушает меня, потому что ты с ним вообще не разговариваешь.

— Я теряю самообладание.

— Ты должен попробовать, Вик. Ты же ни с кем из нас не разговариваешь. Совершенно замкнут в себе.

— Не поддразнивай, — буркнул Вик.

— Я все-таки дала ему деньги.

— Какие деньги?

— На эту их демку. Для группы, — вызывающе сообщила Марджори. — Это мои личные деньги, с моего счета.

В другое время и в другом настроении Вик устроил бы страшный разнос. А сейчас он просто пожал плечами.

— Тем более идиотка. И не забудь бумажные салфетки.

Марджори тупо уставилась на него.

— В воскресенье, — пояснил Вик.

— Ах, ты об этом! Я всегда кладу салфетки, если у нас гости.

— Иногда они кончаются.

— Не припомню, чтобы тебя волновали салфетки, — сказала Марджори. В ее светлых, обычно невозмутимых глазах Вик заметил, словно сверкающий глубоко под водой, огонек страха или тень подозрения. И впервые в жизни он понял, что у жены есть все основания испытывать эти чувства.

Половина опасений Вика по поводу воскресного ленча рассеялась, когда в субботу утром позвонила Робин и сообщила, что ее друг Чарльз подхватил простуду и в эти выходные в Раммидж не приедет. Сама она появилась у Уилкоксов довольно поздно, и они сразу же сели за стол. На столе возле каждого прибора лежали бумажные салфетки, а в голубых стеклянных тарелочках красовались половинки авокадо. Они-то и вызвали у детей удивление и насмешки.

— Это что? — спросил Гэри, накалывая на вилку свою половинку авокадо и поднимая ее в воздух.

— Это авокадо, балбес, — ответила Сандра.

— Закуска, — пояснила Марджори.

— Обычно у нас не бывает закуски, — напомнил Реймонд.

— С вопросами — к папе, — бросила Марджори.

Все посмотрели на Вика, включая и Робин Пенроуз. Она улыбалась так, словно поняла, что авокадо — его личная дань утонченности ее вкуса.

— Захотелось чего-нибудь новенького, — угрюмо произнес Вик. — Не нравится — не ешьте.

— Это фрукт или овощ? — поинтересовался Уилкокс-старший, с подозрением разглядывая свою порцию.

— Скорее овощ, — ответил Вик. — В него наливают масло с уксусом и едят ложкой.

Мистер Уилкокс зачерпнул ложкой самую малость желтой мякоти и изучающе пригубил.

— Довольно странный вкус, — констатировал он. — Похож на мягкий свечной воск.

— Дед, они стоят по пять фунтов каждый, — информировал Реймонд.

— Сколько?!

— Не обращай внимания, пап, они тебя подначивают, — сказал Вик.

— Сказать по чести, я бы не дал и пяти пенни, — буркнул отец.

— Они гораздо вкуснее с уксусом, прованским маслом и пряностями, мистер Уилкокс, — сказала Робин. — Хотите попробовать?

— Нет уж, спасибо, моя дорогая. Я не переношу оливкового масла.

— У тебя от него понос, да, дед? — брякнул Гэри.

— Какой ты гадкий, Гэри, — возмутилась Сандра.

— Ну да, малыш, — кивнул мистер Уилкокс. — Когда я был маленьким, мы называли его «бегом за дверь». Это потому, что…

— Мы знаем почему, пап. Во всяком случае, догадываемся, — перебил Вик, бросив на Робин извиняющийся взгляд. Но ее эта перепалка, казалось, скорее позабавила, чем покоробила. И Вик понемногу начал успокаиваться.

Благодаря Робин, вопреки его опасениям трапеза не превратилась в минное поле. Вместо того чтобы говорить самой и дать всем почувствовать себя невежами, Робин только задавала им вопросы об их жизни. Реймонд рассказал про свой ансамбль, Сандра поведала о работе парикмахера-стилиста, Гэри — о компьютерных играх, а Уилкокс-старший — о том, как они с матерью Вика поженились и жили на тридцать пять шиллингов в неделю, отнюдь не считая себя бедными. Каждый раз, когда старик пытался вырулить на тему «иммигрантов», Вику удавалось сбить его со скользкого пути каким-нибудь провокационным вопросом об уровне жизни. И только Марджори не вступала в общение с Робин, отвечая на все ее вопросы или односложным мычанием, или смутной отрешенной улыбкой. Но такова уж Марджори. Когда в доме гости, она всегда держится либо на заднем плане, либо на кухне. Но именно она приготовила восхитительный обед, если не считать авокадо, которые оказались недоспелыми и довольно жесткими.