Четверо разведчиков удивлённо переглянулись. Откровенно говоря, ни один из них не ожидал, что разговор кончится именно так.

«А чего я, собственно, хочу? — мысленно спрашивал сам себя Тарасенко. — Говорю обо всех, а на самом деле меня по-настоящему интересует только то, что скажет Хельгерт. Но ведь вряд ли его можно будет использовать ещё раз. Да и вообще как-то не до конца понятно, почему же он всё-таки не выполнил приказа?»

В душе майора всё ещё шевелилось недоверие к немцам вообще. «Как-никак фашистский режим, господствовавший в Германии долгие годы, наложил свой отпечаток на жителей страны, в том числе даже на тех, кто стал нашими соратниками. Проклятие!» — выругался мысленно майор.

Тарасенко имел диплом инженера. Он мечтал о том времени, когда в Сибири начнут строить гигантские электростанции. Однако война перечеркнула все его планы. Диплом он получил в тридцать девятом году и сразу же был призван в армию. Двадцать второе июня сорок первого года лейтенант Тарасенко встретил в части. Поскольку он хорошо владел немецким языком, его скоро отозвали в штаб, а затем направили работать в разведку. Грудь его теперь украшали несколько медалей и орденов, которые он получил за храбрость, а звёздочки на погонах свидетельствовали о его успешном продвижении по служебной лестнице.

«После войны мне придётся начинать жизнь сначала, только уже не комсомольцем, а поседевшим ветераном войны. — Майор слабо улыбнулся. — Но кое в чём я ещё новичок, — думал Тарасенко. — В тридцать восьмом году, когда я учился в институте, была у меня знакомая девушка. Однако наше знакомство дальше робких провожаний не пошло. Её родители переехали из Москвы в Минск, а вместе с ними уехала и Лариса. Получил я от неё не то четыре, не то пять писем… Где-то она сейчас? Быть может, в армии? Жива ли? Или страдает где-нибудь в Германии, куда её угнали насильно на работы вместе с тысячами других?..»

Словно отгоняя от себя невесёлые мысли, Тарасенко встряхнул головой.

«Можно подумать, что мне было бы сейчас легче, если бы у меня была любимая женщина… Ну носил бы её фотокарточку в кармане и показывал каждому встречному, как только начинается застольная беседа. В какой-то степени было бы труднее идти на ответственные задания. Однако, может, тогда я лучше понимал бы своих подчинённых, у которых есть семьи? А теперь как я смогу утешить Зину? Скажу несколько хороших слов о её любимом, но ведь этого для неё мало».

Майор Тарасенко лёг на топчан, покрытый несколькими солдатскими одеялами. Он никак не мог решиться сказать Зине о гибели Юрия.

Однако в тот день Зина сама попалась ему на глаза. Увидев майора и его смущённый взгляд, девушка остановилась, словно почувствовав недоброе. Тарасенко заметил, как она сжала руки. Выражение её лица говорило о том, как она сильно страдает.

Майор понял, что больше не имеет права молчать.

— Зина… — начал он.

Девушка впилась в него глазами.

— Случилась беда, — одними губами произнёс он.

— Юрий… не вернулся? — тихо спросила она дрожащим голосом.

Он кивнул.

Несколько секунд девушка стояла неподвижно, ни один мускул не дрогнул на её лице. Казалось, она о чём-то думает.

— Он попал в руки фашистов? — наконец проронила она.

Майор покачал головой.

— Его… убили?

Страшное слово было наконец сказано. Сколько раз его произносили за годы войны, сколько раз оно упоминалось в различного рода сводках и сообщениях!

Глубокая печаль разлилась по лицу Зины, но глаза её были сухими.

— Он погиб за правое дело… — начал было Тарасенко, по Зина так посмотрела на него, что он замолчал, по закончив фразы.

— Я это почувствовала ещё несколько дней назад, — прошептала она. — Когда он пришёл попрощаться ко мне, я уже тогда знала, что должно что-то случиться. Правда, я всё же надеялась… Мне хотелось, чтобы у него осталось хорошее впечатление о нашей встрече… — Слёзы набежали на глаза Зины.

Тарасенко вынул из кармана цепочку с маленькой монеткой и протянул её Зине со словами:

— Это нашли у него…

— Она не принесла ему счастья, — тихо прошептала Зина.

Майор понимал, что в этот момент должен был сказать, что он очень сожалеет, но в то же время чувствовал, что не может подобрать нужных слов…

Тем временем Шехтинг выяснял отношения с начпродом Иваном Добрушкиным, выклянчивая у него две бутылки водки, а ещё лучше — три. Основным аргументом Шехтинга было то, что пятеро разведчиков дважды переходили через линию фронта, побывали в логове противника, вернулись живыми и теперь хотели бы отпраздновать своё возвращение.

Бендер и Хейдеман кивками поддерживали товарища. Однако уговорить начпрода было не так-то легко.

— Ты же знаешь, Иван, что сегодня у меня юбилей, так сказать: двенадцать лет назад меня призвали в армию Гинденбурга, — шутил Шехтинг.

— И это ты называешь причиной для выпивки? — Брови начпрода удивлённо поползли вверх.

— В той армии я прослужил одиннадцать лет!

— Ну и что? — В голосе начпрода было столько твёрдости, что друзья поняли: водки он не даст даже по приказу Тарасенко.

— Но ты забыл, Иван, о том, что двенадцатый год я полностью прослужил в Красной Армии.

Иван обрадованно схватил Шехтинга за руку и потряс её:

— Ты уже почти русским стал… Таких, как вы, мало… — И он по очереди похлопал Шехтинга, Бендера и Хейдемана по плечу, а затем выдал им по бутылке водки.

Через пять минут все трое уже сидели в своей землянке, однако настроения не было, несмотря на то, что достали водку. Хельгерт лежал в лазарете, а Шнелингер и Григорьев уже никогда не сядут с ними за стол…

— Если бы не было войны, тебя сегодня демобилизовали бы. И превратился бы ты в служащего, у которого в кармане вместо служебной книжки лежит паспорт, — сказал Хейдеман Шехтингу.

— Да, я представляю себя чиновником где-нибудь в таможне или в адвокатуре.

— А я думаю, что, когда ты вернёшься на родину после войны, тебя будет ждать работа и поважнее. Как там сказал Иван: таких, как мы, мало…

— Мы выбрали правильный путь и, несмотря на то что ещё не так давно были военнослужащими вермахта, перешли на сторону Советской Армии, — тихо сказал Бендер. — Но ведь на такой шаг отважились очень немногие, буквально единицы. Немецкие коммунисты и антифашисты сражаются на своих местах, они есть даже в партизанских отрядах. Однако уполномоченные Национального комитета «Свободная Германия» рассчитывают на то, что к ним присоединятся сотни и сотни. А каков результат их работы? Солдаты вермахта отравлены идеями фашизма. Германским империалистам удалось ввести в заблуждение миллионы простых людей и мобилизовать их на эту преступную войну. Пропаганде и агитации, которыми мы занимаемся, почти никто не верит, и потому случаи перехода солдат вермахта на сторону Советской Армии, к сожалению, единичны. Немецкий народ нужно освободить извне, так как сам он не в состоянии сбросить с себя ярмо фашизма.

— Как сказал Добрушкин, это делает нам честь, — заметил Хейдеман.

— Честь? — Шехтинг задумался. — А вы помните, как мы сидели в окопах у Нарева? Помню, как-то вечером пришёл к нам Хельгерт, печальный какой-то. Начал говорить о чести. Как сейчас помню, он сказал мне так: «Шехтинг, старина, вам повезло в том, что вы, согласно гитлеровскому уставу, не имеете чести. Вся ваша честь заключается в том, чтобы не открывать рта».

— А вот сегодня нас объединяет честь в высоком понимании этого слова.

— Потом он начал расспрашивать меня о детях, а затем уронил голову на руки и заплакал.

— Я до сих пор никак не могу понять, как он, раненный, мог всё вытерпеть, — сказал Бендер.

— А мне непонятно наступившее на фронте затишье. — Хейдеман вынул из кармана лист бумаги. — Я прослушал несколько немецких радиопередач и кое-что записал. Вот, например: «Сводка за восьмое декабря: на территории Венгрии идут ожесточённые бои с противником по всему фронту. Девятого декабря: на фронте между Восточной Словакией и Курляндией продолжаются бои местного значения. Десятого декабря: на остальных участках Восточного фронта временное затишье…»