- А нет ли и сейчас при тебе магнитофона? - спросил Петренко.

- Мауки говорит правду! - гордо ответил юноша и выпрямился.

- Ну что ж, Мауки, - успокоил юношу Егорин. - Мы рады тебе, если ты рассказал честно. Но пока тебе нельзя отлучаться даже домой. Понимаешь?

- Мауки пришел к вам совсем.

- Очень рад. Пойдем-ка, Мауки, мы тебе покажем кое-что. Мауки вошел в кают компанию и увидел нашу находку, из-за которой я едва не врезался в скалы.

- Это он, он! - радостно закричал Мауки. - Это эн-ци-кло-пе-ди-я! Я видел, что есть внутри. Я знаю язык гаянцев, я много-много могу вам рассказать!

- Знаешь гаянский язык? - переспросил я. - А не знакомо ли тебе слово «Тиунэла», Мауки? Мауки вспоминал:

- Я слышал это слово. «Тиунэла»? Сейчас, сейчас… Мауки знает! «Тиунэла» - так называется железная лодка.

- Теперь и мне понятно, - возбужденно сказал Егорин. - Поэтому приводная радиостанция, спрятанная в этом сейфе, подавала такие позывные. А «уэй», вероятно, означает «я».

- Следовательно, «Тиунэла-уэй» означает: «Я - Тиунэла»! - воскликнул Перстенек. - Вот это находка!

Жизнь развивается непрерывно и, так сказать, комплексно. Но повествование - ее литературное отражение, - напротив, есть цепь отдельных эпизодов, связанных какой-то внутренней необходимостью. «Полипептид» - как сказал бы в этом случае Василий Иванович Гирис…

Вот почему не буду рассказывать о прилете гидросамолета из Москвы, о том, кем пополнилась наша экспедиция на случай столкновения с непрошеными гостями с Пито-Као. Теперь гидросамолет улетел, и «Илья Муромец», весь ощетинившись невидимыми лучами локаторов, снова остался один на глади океана.

Ночь. Баскин, Петренко, кок и я открыли широкие створки на палубе и, полулежа в шезлонгах, размечтались.

- У гаянцев наука и техника должны быть выше, чем на Земле, - высказался Петренко. - Вот здорово будет, если мы поймем их энциклопедию!

- А потом мы построим межзвездный корабль и полетим к гаянцам, - предположил я.

- Да, увидеть бы их.

Резкий сигнал тревоги поднял нас на ноги. Задраив створки палубы, мы убрали шезлонги и почувствовали, как пол под нами колышется: вертолет, энергично набирая высоту, устремился в звездное и безлунное небо.

Мауки знал мало, а хотел знать все, ясно представлять, что же происходит в мире, отчего десять человек заставляют работать на себя сотни людей. Он расспрашивал старших своих соплеменников, преодолев робость, приставал к Хоутону, еще когда служил у него в доме на Пито-Као, но в голове юноши было порядка не больше, чем у какого-нибудь зубрилы-школьника перед экзаменом.

- Наверное, я очень глуп, Боб? - отчаявшись, спросил как-то Мауки.

- Напротив, Мауки, ты кажешься мне умным парнем, - серьезно ответил Хоутон.

- Тогда что же такое ум?

- Ум? - Хоутон в затруднении оглянулся (разговор происходил у него в комнате), но, увидев коричневый чемодан под кроватью, оживился. - Допустим, что каждый человек при рождении получает ум, вот так же как и этот чемодан. Понятно?

Юноша наморщил лоб, придирчиво анализируя сравнение, а когда уразумел, в чем дело, улыбнулся и кивнул головой: да, ему понятно.

- Отлично. Но «чемоданы» у всех разные. У одного большой, у другого маленький - кому какой достался: ведь природе трудно быть одинаково щедрой и доброй в такой огромной толпе людей, какая снует по нашей планете…

Мауки весело засмеялся: образная речь Хоутона была не только понятна, но и приятна ему.

- Затем человек идет в школу, университет - одним словом, учиться, то есть начинает набивать свой «чемодан» всякими полезными вещами.

- Хорошо, Боб! - воскликнул Мауки.

- Да не всем. У кого чемодан маленький, тот скоро его заполнит, а потом уже не остается места для новых знаний. Счастливчик же становится выдающимся инженером, врачом…

- … миллионером, - серьезно вставил Мауки.

- Нет, это не то, - прервал Хоутон, вытирая платком взмокший лоб: в роли педагога он чувствовал себя крайне неважно. - Не прерывай. Короче говоря, тот, у кого чемодан велик, тот ко дню получения диплома… Гм… Это значит после окончания учения, наполняет только часть своего вместилища, и остается уйма места уже для самостоятельной работы. Такие люди становятся учеными, писателями, государственными деятелями.

- О, Боб, - торжественно произнес Мауки, восторженно глядя на Хоутона, - у тебя очень большой чемодан, и еще совсем-совсем пустой!

- Как ты сказал?! - вспылил Хоутон, но тут же рассмеялся и толкнул юношу в бок. - У тебя он еще более пустой. От души желаю тебе наполнить его: учиться, получить знания и стать… В самом деле, кем бы ты хотел стать?

- Летчиком! - не задумываясь, ответил Мауки.

Хоутон ласково посмотрел на своего юного темнокожего друга и тяжело вздохнул; веселое настроение разом покинуло его. Мауки почувствовал перемену в настроении Хоутона и тревожно спросил:

- Это нельзя?

- У нас, к сожалению, почти нельзя…

- Нигде-нигде?

- Не думаю. Вот если бы ты попал, скажем, к русским, в Москву - есть такой город, Мауки…

- А что там, в Москве? - с трепетом и надеждой спросил Мауки, навсегда запомнив это слово.

- Там не посмотрят на цвет твоей кожи, лишь бы ты был хорошим парнем.

- Мауки хороший парень, - с горячим убеждением сказал юноша. - Мауки хочет в Москву!

Разговор этот происходил давно, но Мауки никогда не забывал его; день ото дня крепла его мечта попасть в прекрасную Москву.

Когда гигант вертолет прямо из Москвы прилетел на Отунуи, Мауки почти не удивился. Он уже настолько привык к своей мечте-сказке, что счел это проявлением благосклонности богов.

В первую же ночь после посещения «Ильи Муромца» Мауки надел свой водолазный костюм и уплыл на Пито-Као. Там, выбравшись на пологий берег, он упал на колени у могилы, хранившей останки благородного гаянца Маны, и долго молился каменному изваянию, прося далеких предков благословить его. И еще упрашивал Мауки дух предков не оставлять без доброго внимания родной народ, пока он, Мауки, будет жить в Москве.

Изредка юноша тревожно оглядывался по сторонам, опасаясь чужих злых ушей. Но никто не нарушал его уединения, и Мауки успокоился: когда человек разговаривает с богами один на один - это хорошее предзнаменование!

Мауки не мог не решить шахматной задачи русских - слишком непосредственно относился он к действительности, хотя жизнь не раз давала ему печальные уроки. Юноша спохватился уже после того, как задача была решена. С тех пор при каждой встрече русские, хотя и не очень назойливо, но все же достаточно настойчиво расспрашивали его: где, когда, а главное - кто обучил жителей Отунуи шахматной игре.

Мауки никак не мог понять, почему русские так упорны. Разве они не догадываются, что это общая тайна отунуйцев, что по каким-то своим соображениям они не хотят посвящать в нее никого.

Сердце юноши дрогнуло, только когда профессор Егорин, так и не добившись ответов на свои вопросы, воскликнул:

- Ах, Мауки, милый парень, знал бы ты, как важно, чтобы ты был с нами откровенным!

Только теперь Мауки понял, что русские чувствуют слежку, чувствуют присутствие кого-то - безусловно, недоброжелателя. Мауки едва не признался им, что шахматная история старая, но вовремя спохватился. Только с Бобом Хоутоном мог он быть до конца откровенным. Вернувшись на подводную лодку с вертолета, Мауки в тот же день рассказал Бобу о шахматной задаче.