После долгой разлуки я, естественно, пристально рассматривал Ермака Дионисовича, пытаясь по внешности определить, какие отметины оставила на нем нелегкая жизнь на чужбине.
— Но теперь я ничего, человеком стал, — сказал Таров, улыбаясь. — А вот когда вызволили из карцера, говорят, был похож на мумию из Киево-Печерской лавры: кожа да кости.
Ермак Дионисович начал рассказ с конца — с предательства Халзанова и борьбы с Юкавой в ходе следствия.
— О лагере Хогоин вспоминать страшно: склеп, кромешная тьма и могильная тишина, — рассказывал Таров. — Первые дни под потолком светилась лампочка величиною с мышиный глаз. Потом она погасла: перегорела или выключили. Никогда не думал, что тишина может быть столь невыносимой. Смерти я не боялся. Угнетало сознание — похоронен заживо. Все время казалось, что я схожу с ума. Голод и жажда переносятся легче, чем тишина и темень... Надеяться было не на что: никто не найдет и не придет на помощь.
Но чудо свершилось. Однажды до меня донесся приглушенный крик: «Эй, кто-нибудь есть тут?»
«Наши», — мелькнула мысль. Я из всей мочи стал колотить ногой в железную дверь. Стук был, однако, слабым, потому что сил не оставалось. И все же меня услышали. Запомнил только одно: передо мной стоит наш советский солдат с автоматом наперевес. Закружилась голова, потекли слезы. Это были мои первые слезы. Ведь я вроде с того света возвратился... Доставили в отдел контрразведки пятнадцатой армии... Привели в сознание, накормили, напоили. Когда набрался сил, меня принял начальник отдела полковник Колдунов Петр Николаевич, добрый и башковитый мужик. Позднее он говорил: происходит из Центральной России, из села Шнаево, под Пензой... Понимаете, полковник сразу же, при первой нашей встрече поверил мне. Это доверие тронуло меня до глубины души, да что там — воскресило, вернуло к жизни.
Бывают в жизни минуты, вот как у меня в то время, когда человек больше всего нуждается в том, чтобы ему поверили...
Ермак Дионисович замолчал и стал закуривать. Руки у него дрожали.
— Как развивались события потом, сообщил на допросе Ямагиси. Он дал команду отправить меня в Пинфань. Обрядили меня соответственно — ну, там кандалы, мешок на голову — и повезли. Подъехал к городку, услыхали грохот взрывов и увидели сполохи огня. Пинфань горел.
Стремительное наступление советских войск, воздушные десанты в районе Пинфаня и других филиалов, бомбовые удары сорвали зловещие планы японского командования.
Много позже я узнал о страшном преступлении, совершенном японцами. Чтобы скрыть следы своих злодеяний, они всех несчастных людей согнали в корпус, где размещались пинфаньские лаборатории, и взорвали его... Я избежал этой участи лишь потому, что меня не успели доставить туда. Машина вернулась в лагерь.
За несколько дней до высадки нашего десанта в районе Харбина сотрудники лагеря Хогоин дали деру, не до меня им было, спасали свои шкуры...
С доктором Казариновым виделись. Михаил Иванович месяца через три уехал в Москву, живет и работает там. Я еще полгода служил в отделе у Колдунова: помогал разыскивать и опознавать офицеров ЯВМ, деятелей белогвардейских организаций...
Как-то иду я по городу, меня окликают. Подходит ко мне человек: не пойму, парень или молодая женщина. «Не узнаете?» — спрашивает. «Нет, говорю, не узнаю». «Я жена Ростислава Батурина, Антонина Николаевна, Тоня. Не помните? Вы были у нас».
А как я могу узнать ее: волосы подстрижены под машинку, мужской костюм; да и видел ее всего один раз. «Это что за маскарад?» — спрашиваю. «Все так делали, — отвечает она. — Знаете, сколько страху нагнали, говорили, что красноармейцы — варвары, насилуют всех женщин». «Что же, на самом деле?» — усмехнулся я. «Очень милые люди, мы зазываем их в гости». « А где Ростислав?» «Вы разве не знаете? Он пропал». «Как пропал?» «Два года тому назад уехал; сказал, вернется через месяц — и как в воду канул».
Теперь мы встречались с Таровым довольно часто.
Помню, летом, возвращаясь из командировки, я на вокзале встретился с Ермаком Дионисовичем.
— Читали? — спросил он, забыв поздороваться. — Судят Семенова, Бакшеева, Власьевского, Родзаевского, Ухтомского и прочих бандитов рангом пониже...
Дома я набросился на материалы судебного процесса. В них подробно излагались преступные деяния Семенова и его единомышленников.
«На основании изложенного обвиняются: — читал я, — Семенов Григорий Михайлович, бывший главнокомандующий вооруженными силами российской восточной окраины, генерал-лейтенант белой армии, — в том, что в 1917 году, находясь в Петрограде, пытался организовать заговор против Советской власти, арестовать Ленина, членов Петроградского Совета и расправиться с ними, обезглавив таким путем революционное движение.
В 1918 году под руководством японского военного командования вел активную вооруженную борьбу против Советской власти на Дальнем Востоке...
После разгрома белой армии Семенов бежал на территорию Маньчжурии и на протяжении 25 лет являлся главой русских эмигрантов, осевших на Дальнем Востоке. Будучи связан с вдохновителями японских агрессивных планов, генералами Танака, Араки и другими, Семенов по их заданию участвовал в разработке планов вооруженного нападения на Советский Союз и предназначался японцами в качестве главы так называемого «буферного государства», если бы им удалось вторгнуться на территорию советского Дальнего Востока. Семенов лично участвовал в подготовке захвата японцами Маньчжурии и превращении захваченной территории в плацдарм для нападения на СССР. Являясь активным японским шпионом, Семенов засылал в Советский Союз шпионов и диверсантов, которым поручал организовывать повстанческие группы и совершать диверсионные акты.
Родзаевский Константин Владимирович, — в том, что бежав в 1925 году из СССР в Маньчжурию, на протяжении ряда лет вел активную антисоветскую деятельность. В 1926 году, находясь в Харбине, создал «Русскую фашистскую организацию» и, заняв в ней руководящее положение, проводил среди белогвардейцев антисоветскую пропаганду, составлял клеветнические листовки, выступал с докладами и вербовал новых членов в организацию...
По заданию японской разведки в 1931 году Родзаевский организовал и принял личное участие в провокационных «инцидентах», которые устраивались японцами как предлог для введения войск в Маньчжурию. Родзаевский являлся платным агентом японской и германской разведок.
Бакшеев Алексей Проклович, бывший генерал-лейтенант белой армии, и Власьевский Лев Филиппович, бывший генерал-майор белой армии, — в том, что в 1918 году добровольно поступив на службу в белую армию атамана Семенова, активно боролись против Советской власти... Бежав в 1920 году на территорию Маньчжурии, Бакшеев и Власьевский продолжали вести активную антисоветскую деятельность. В 1934 году по указанию японцев Бакшеев и Власьевский вместе с Семеновым создали антисоветскую организацию под названием «Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии» (БРЭМ), которая готовила террористов, шпионов и диверсантов, забрасывавшихся на советскую территорию. Бакшеев с 1935 года, Власьевский с 1943 года и до дня ареста возглавляли «Главное бюро по делам российских эмигрантов» и принимали активное участие в подготовке замышлявшегося японцами вооруженного нападения на Советский Союз; в этих целях создавали вооруженные отряды из числа белогвардейцев.
Ухтомский Николай Александрович, бывший князь, — в том, что в 1920 году, бежав на территорию Маньчжурии, установил связь с атаманом Семеновым, вместе с которым участвовал в подготовке контрреволюционного мятежа в Приморье и создании так называемого Приамурского правительства. С 1930 года Ухтомский являлся агентом японской разведки и по ее заданию вербовал агентуру, которая проводила шпионскую деятельность против СССР».
Через неделю в газетах появилось краткое сообщение: «Приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР в отношении руководителей антисоветских белогвардейских организаций на Дальнем Востоке и агентов японской разведки: атамана Семенова Г. М., осужденного к смертной казни через повешение, Родзаевского К. В., Бакшеева А. П., Власьевского Л. Ф. и других осужденных к расстрелу, — приведен в исполнение».
