— Да, и задержу вас я, не кто иной! — воскликнула Анна горячо. — Недаром же я все это время гналась за вами.

— Но каким образом вы думаете меня задержать?

— Еще не знаю, — ответила она совершенно откровенно, — время покажет, как мне придется действовать.

— По всей вероятности вы выберете для этого самый простой способ, — сказал Гель.

— Какой именно? — спросила она быстро.

Но Гель только улыбнулся и посмотрел направо. Она тоже осмотрела в ту сторону, и, увидев небольшую деревню, поняла его мысль и сказала высокомерно:

— Нет, вы ошибаетесь, я не буду прибегать к посторонней помощи, я хочу, чтобы честь эта принадлежала мне одной. Да к тому же я вовсе не хочу терять времени, сзывая местные власти, чтобы задержать вас.

— В этом вы совершенно правы, — заметил Гель серьезно, — так как сделай вы хоть малейшую попытку закричать или позвать кого-нибудь себе на помощь, я со своими спутниками в одно мгновение ока скроюсь у вас из виду. А этого, откровенно говоря, мне бы очень не хотелось, так как я бы вовсе не желал лишиться вашего общества, которое доставляет мне столько удовольствия.

Она покраснела от негодования при последних его словах, и он покраснел тоже, так как понял, что зашел слишком далеко, особенно принимая во внимание то обстоятельство, что она все еще считает его за убийцу своего брата. Ах, если бы только он мог как-нибудь убедить ее в том, что он не убивал ее брата, и в то же время оставить ее в полной уверенности, что она все же имеет дело с сэром Валентином, а не с подставным лицом! Положим, ему удалось бы убедить ее, что он не играл никакой роли в смерти ее брата, но ведь в таком случае она первым долгом направилась бы обратно в Флитвуд и там подняла бы на ноги всю полицию, чтобы арестовать настоящего виновника смерти ее брата. Оставалось одно — продолжать играть роль, которую он взял на себя, хотя бы ценою ее презрения и ненависти к нему, которые для него были особенно тяжелы, так как с каждой минутой она нравилась ему все больше и больше.

Они ехали одно время молча, она не могла говорить, так как боялась, что дрожь в ее голосе выдаст ее волнение; наконец она немного оправилась от нанесенного ей оскорбления и сказала насмешливо:

— Я мечтаю о том времени, когда вы в моем обществе будете ехать уже по направлению к Лондону.

— Если нас не будет сопровождать Барнет, то, конечно, я ничего не буду иметь против этого, — ответил Гель, и чтобы переменить разговор и отвлечь ее мысль от щекотливой темы, он прибавил, — однако вы должны были ехать очень быстро, что все-таки догнали нас.

— Да, и раз догнав вас, я уже не отстану от вас, — ответила она.

— Но ведь вы не спали в эту ночь и ничего решительно не ели, вы должны быть очень голодны и, вероятно, очень устали, сударыня?

— Я не так устала, как вы думаете, — ответила она, — так как живу надеждой довести свое дело до конца и выдать вас властям.

— Но ведь вы рисковали попасть в руки разбойников одна на большой дороге, — продолжал он спокойно.

— Теперь эта опасность уже миновала, — ответила она, — так как до появления Барнета и его людей я буду ехать в вашем обществе, которое, конечно, защитит меня от всяких разбойников.

— Если на нас нападут разбойники, можете быть уверены, что я готов защищать вас до последней капли крови.

— Пусть будет так — можете повернуть дело, как хотите, — ответила она холодно, — главное то, что я с вами, и вы уже не отделаетесь от меня. Я не прошу вашей защиты, я требую ее, как нечто должное.

— Вы знаете, что ни один порядочный человек не откажет в защите женщине, — заметил Гель, но она перебила его и сказала:

— Нет, я требую ее у врага, и он не посмеет отказать мне в ней.

Гель вздохнул, ему было невыносимо грустно, что она действительно считает его врагом, но в то же время он невольно дивился ее смелости, ее уверенности в том, что этот самый враг, погибели которого она ищет, не откажется защитить ее от постороннего нападения.

Они поехали опять молча, каждый погруженный в свои мысли. Он радовался тому, что Барнет все еще продолжает следовать за ним, и следовательно жизнь сэра Валентина пока в безопасности; с этой стороны все было хорошо. Относительно Анны он тоже мог быть спокоен: если она, как она говорила, не намерена была прибегать к посторонней помощи, чтобы задержать его, ему нечего было особенно бояться ее. Чтобы испытать ее, он нарочно подъехал, как можно ближе к первой попавшейся деревне и даже остановил лошадей, хотя и готовый каждую минуту, при первой опасности, пустить их опять рысью. Она остановилась тоже, но молча, по-видимому, погруженная в глубокое раздумье. Гель дорого бы дал за то, чтобы отгадать, какие мысли бродили в ее прелестной головке; она, конечно, обдумывала, каким бы образом устроить так, чтобы задержать его и выдать Барнету, но что именно она думала, этого он не знал. Ему нравилось то, как откровенно, как открыто она призналась ему, что будет преследовать его беспощадно, и как она просто призналась ему, что пока еще ничего не придумала, чем бы задержать его. Это доказывало только то, что у нее прямая, открытая душа, не способная хитрить и лукавить, и благородная натура, вполне соответствовавшая ее благородной прекрасной внешности.

Они ехали молча, но видно было, что она страшно устала и едва держится на седле, хотя всеми силами старается скрыть свою усталость. Только однажды в этот день ей удалось перекусить на скорую руку в одной из гостиниц, мимо которых они проезжали, и где Гель остановился, чтобы дать немного передохнуть лошадям. Они проехали множество деревень и маленьких городков, и наконец Гель заметил ей мягко, с глубоким состраданием:

— Мы скоро приедем в Окгем, там мы можем пообедать и отдохнуть, нам осталось не больше трех миль.

— Три мили или тридцать, это все равно, — ответила она резко, дрожа от усталости и едва держалась на седле, но все же делая вид, что чувствует себя прекрасно.

Наконец ровно в полдень они приехали в Окгем, часы пробили двенадцать. Это было в четверг, 4 марта 1601 года, в первый день бегства Геля и погони за ним, которые должны были продолжаться еще целых четыре долгих дня.

Раньше, чем сойти с лошади, Анна посмотрела, что будет делать ее враг. Он поступил в данном случае совершенно так же, как и у первой гостиницы, где они останавливались, т. е. Боттль вызвал хозяина гостиницы, сторговался с ним насчет лошадей, которых сейчас же и вывели на улицу, где и стали их седлать; затем уговорились насчет комнаты и еды, и тут же было все уплачено заранее. Анна во всем в точности последовала этому примеру: заказала обед, приобрела себе и пажу свежих лошадей, чем немало удивила всех обитателей гостиницы, которые не могли понять, как это дама едет вместе с мужчинами, по-видимому, в одном направлении, и между тем заказывает себе все сама по себе. Более догадливые решили, что это, вероятно, брат и сестра, поссорившиеся между собою и все же принужденные почему-либо ехать вместе.

Гель сначала оставался на улице вместе с Антонием, в то время как Боттль пошел в гостиницу подкрепить свои силы. Анна стояла рядом с Гелем, не решаясь оставить его ни на одну минуту. Боттль вскоре вернулся, подкрепив как следует свои силы; он взял лошадей за уздцы и стал водить их по улице, зорко посматривая в то же время на дорогу, ведущую из Лондона. Тогда Анна решилась наконец тоже войти в гостиницу, и так как ее паж не менее ее нуждался в пище и отдыхе, она подозвала одного из слуг гостиницы и приказала ему держать наготове ее лошадей, пока она отдохнет и придет за ними.

Гель издали следил все время за нею, не вполне уверенный в том, что она вдруг не изменит своего решения и позовет, пожалуй, на помощь людей, чтобы захватить его силой. Видя, что он не собирается в настоящую минуту двигаться дальше, Анна со своей стороны тоже успокоилась и направилась в отведенную ей комнату, чтобы подкрепиться пищей и лечь отдохнуть под верной охраной своего пажа, который должен был спать у дверей ее комнаты.