А по бумаге – вдоль, поперек и повсюду кругом – типографская краска выстраивала фаланги слов.

Гам, царивший здесь, стоял ужасный, но веселый. Рабочие смеялись, болтали, спорили. Пропитанные краской валики тяжело шлепали. Металл звякал под ловкими пальцами, отыскивавшими нужную литеру в ящике, в то время как обладатели пальцев, бранясь и бормоча себе под нос, боролись с непроизносимыми буквами, которые потом выстраивались в слова и появлялись на бумаге. Несмотря на встретивший их вопль, никто, похоже, не обращал на них особого внимания.

– Добро пожаловать на еще одно из моих предприятий, – пригласил жестом Дав.

– Книгопечатня? – изумилась она. – Вы заправляете книгопечатней?

– Я делаю что могу для развития цивилизации. Сильвия привалилась к гигантской груде бумаги и захохотала.

– Так вот какое ваше ужасно безнравственное предприятие?

– О, оно очень даже безнравственное, – отозвался он. – Ты еще не видела, что именно мы печатаем.

Пожилой человек вышел из задней комнаты и поспешил к ним. Лицо его, обрамленное остатками рыжих волос, так и сияло.

– Мистер Фенимор, – заговорил Дав, – позвольте представить вам мистера Джорджа Уайта, моего нового секретаря. Необходимо ознакомить мистера Уайта со всем, что мы производим здесь. Мы уединимся в вашей конторе. Принесите нам образцы, пожалуйста.

– Всего?

Дав подмигнул ему, расстегивая застежку своего плаща, затем взял плащ у Сильвии и отдал оба мистеру Фенимору. Сильвия взяла уже отпечатанный лист из пачки.

– Но здесь самая настоящая проповедь добродетели! Дав вырвал лист из ее руки.

– К стыду моему, должен признаться, что, помимо куда менее благотворных произведений, мы печатаем просветительные брошюры. Например, призывы пользоваться мылом или советы кормить младенцев почаще, чем раз в день.

– Но неужели ничего серьезного? – поддразнила она его, рассматривая лист. – Никаких проповедей о добродетелях и моральности непрактического характера?

– А, так ты полагаешь, что нам следовало бы обратиться к менее осязаемым добродетелям, чем мыло и молоко для младенцев?

– А почему бы и нет? – пожала она плечами. – Стихи из Библии например? Отчего не взяться за толкование наиправеднейшего пути к небесному блаженству?

– Да зачем же мне, черт возьми, проповедовать – черни ли, знати ли – о праведности?

– Совершенно ясно, что незачем. – Она взяла книжку, обложку которой украшала гравюра, сделанная с большим художественным вкусом и изображавшая повешение. – Что, знать читает такое?

– Грошовые романы ужасов – наш хлеб насущный, и чем сенсационнее роман, тем лучше. А читают их все, от короля до последнего скотника грамотного, конечно, скотника. Соседняя стопа состоит большей частью из афишек, по-моему, объявляющих о боксерском поединке, – новый повод для подмастерьев побезобразничать на улицах.

– Они прогуляют работу ради того, чтобы полюбоваться на боксерский матч? – спросила она.

– Они прогуливают по всякому поводу. Причиной сегодняшних бесчинств оказалась медвежья травля с участием довольно-таки беззубого медведя и пары дворняжек.

– Так что еще вы печатаете?

– Пойдем покажу.

Сильвия последовала за ним. В тихой комнатке какие-то мужчины сидели рядами на высоких скамейках и обрабатывали инструментами листы меди.

– Гравюры делают здесь, – сообщил Дав.

Он показал ей несколько пластин и оригинальные рисунки, и они пошли дальше. Ни один из граверов не поднялся со своего места, хотя они и приветствовали Дава.

– Они калеки? – спросила она негромко.

– Старые солдаты, – ответил Дав. – Один возчик, один каменщик и один пьяница, заснувший как-то прямо на улице зимней порой. У каждого из них недостает конечности. Но у них остались человеческое достоинство и незаурядное дарование. Они никогда не прогуливают работу. Питер ни разу не прикоснулся к спиртному с тех пор.

Они поднялись по лестнице.

Человек с нездоровым цветом лица поднял голову и хитро подмигнул Даву, который направился прямо к нему. В его глазах читалась тайная насмешка. Сидя за письменным столом в своем отдельном уголке, человек что-то тщательно копировал. Дав перекинулся с ним несколькими словами.

– Кто он? – спросила Сильвия, когда они вошли в следующую комнату, чистенькую мастерскую, в которой подмастерья из Сент-Джонса применяли йа практике художественные навыки, приобретенные в приюте.

– Том Хенли? Бывший жулик, раньше подделывал документы, пока закон не начал слишком уж жарко дышать ему в затылок. Чрезвычайно умелые руки и просто фантастически точный глаз на почерки.

– Он подделывал документы?

– Не волнуйся, его искусство больше не используется в преступных целях. Приличное жалованье и страх виселицы – неплохое лекарство.

– Вы серьезно? Он может подделать что угодно? – Словно крылья появились у нее за спиной, а в душе возникли восторг и радость, подняв настоящий водоворот мыслей.

– Что угодно. Один раз я застал его за копированием моей подписи. И неплохо он ее скопировал, надо признать.

Сердце ее вылетело куда-то, как выпущенная из клетки птица.

– Вашу подпись? Он может подделать ваш почерк?

– Ну разумеется! Любой документ, подделанный Томом Хенли, может обмануть кого угодно – даже меня!

Подделка! Такое очевидное решение. Кто-то, возможно, именно он, Том Хенли, мог подделать документы, которые она видела в кабинете Ившира!

– Неужели вы не боитесь, что он воспользуется своим искусством для того, чтобы обмануть вас?

– Тогда его жизнь на улице гроша ломаного стоить не будет.

– Но вор всегда остается вором. Как вы можете ему доверять?

Дав ухмыльнулся.

– Я достаточно плачу ему.

Подделка! У нее едва голова не закружилась. Так, значит, кто-то другой, а вовсе не Дав погубил брата герцога. Кто-то, кто не побрезговал нанять Тома Хенли или другого негодяя вроде него написать хозяйским почерком документы. «Один раз я застал его за копированием моей подписи». Такой простой ответ – и конец ее огорчениям.

Дав повел ее дальше, через целый ряд мастерских, потом они спустились по ступенькам в маленькую уютную контору, где весело потрескивал камин. Он закрыл дверь. Их плащи висели на крючках за дверью. Шум печатни здесь ощущался всего лишь как негромкий гул и ворвался снова, только когда несколько минут спустя явился мистер Фенимор с целой охапкой книг и бумаг. Весь свой груз он лавиной обрушил на письменный стол.

– Благодарю вас, сэр, – кивнул ему Дав. – Можете идти.

Сильвия уселась и положила ноги на край каминной решетки, чтобы просушить у огня свои мокрые туфли и заляпанные грязью чулки. Дав вложил ей в руки небольшую стопку брошюрок. Сильвия листала их, но думала о своем открытии. Подделка!

Завтра она сможет рассказать все Ивширу и покончить со своей миссией: «Присмотритесь как следует к этому человеку, Тому Хенли, ваша милость. Он бесчестный человек и подделывает документы. У него есть и доступ, и возможности». И тогда необязательно будет и рассказывать Даву о том, что послужило истинной причиной ее вторжения в его жизнь.

– Повести, баллады и вообще всякие выдуманные истории мы печатаем в огромных количествах, – говорил между тем Дав. – Лучшее, что я могу сделать для лондонской бедноты, – дать им неплохой повод выучиться грамоте.

Сильвия подняла книжечку и показала ему обложку, на которой красовалась довольно нелепая гравюра, изображавшая человека, который всаживал другому нож под ребра.

– Вот это питает души? Он взял книжку из ее рук.

– И очень даже, – ответил он. – Большинство людей, проживающих в нашей великой столице, постоянно сталкиваются с риском, опасностью и жестокостью. В реальном мире царит хаос. В таких книгах убийцу всегда ловят и вешают, а бедной вдове и ее детям приходит на помощь добрый незнакомец, оказывающийся при ближайшим рассмотрении другом детства вдовы и вступающий с ней в законный брак ближе к концу повести. Стабильность и справедливость вновь водворяются во вселенной. Рассказ подтверждает правильность нравственных устоев и не дает умереть надежде.