– Ты исчезла, так и не произнеся ни звука, а я все смотрел и пытался вырваться. Потом вдруг смог прыгнуть в воду и сразу же вновь оказался в путах приснившихся водорослей. Я сражался с водорослями, будто с руками, вооруженными кинжалами, но все равно не смог дотянуться до тебя.

– Боже! – воскликнула она. – Неужели нам суждено утонуть вместе? Надеюсь, сон не вещий.

– Может оказаться и вещим, если, конечно, ты не разрешишь мне научить тебя плавать.

– Вы исходите из посылки, – произнесла она, – что я вообще соглашусь войти с вами вместе в воду.

– Я должен по меньшей мере исходить из посылки, что у тебя имеются очень веские основания не делать этого.

– Тут нет ничего личного, – проронила она. – Просто я предпочитаю сушу.

Он вернулся к столу и начал складывать и запечатывать одно за другим письма.

– О нет, мадам, – возразил он. – Ваши основания очень, очень личные. |

Сильвия даже испугалась, до чего точно он смог подметить. У нее даже мелькнула мысль, что Дав уже знает все об Ившире, о цели ее пребывания здесь и что он понял, почему она с таким упорством продолжает носить мужское платье. Почему он вдруг рассказал ей свой сон? «Я хотел, со всею силою отчаяния, спасти тебя...» Ни один мужчина прежде не интересовался вопросом, надо ли ее спасать. Ни один мужчина в будущем не станет так рваться спасать ее. Неужели он не осознает, что она просто никогда не сможет себе позволить поверить даже на мгновение, что он действительно неравнодушен к ней?

– Итак, вы хотите еще чему-то научить меня сегодня? – спросила она. – Помимо плавания?

Дав положил письма на серебряный поднос.

– Если ты и в самом деле решила изучить мир мужчин, то лучше бы тебе научиться нюхать табак.

Она откинулась на спинку кресла.

– Ах, ну да, освоить убийственное вдыхание, надменное раздувание ноздрей и навык складывать пальцы в щепоть так, чтобы немедленно повергать в прах всех присутствующих мужчин?

– ...и сражать дам наповал.

– Насколько я помню, вы уже брали в моем присутствии понюшку, и мне удалось вполне благополучно пережить это зрелище.

Его улыбка стала шире. Золотая табакерка с искусными финифтяными украшениями появилась в его руке. Он открыл крышку отработанным движением пальцев.

– Но может быть, вы не истинная дама?

– Я прилагаю все усилия, сэр, дабы сохранить за собой место вашего секретаря.

– Однако ты скорее умрешь, чем станешь нюхать табак? Не могу тебя винить. Гнусная привычка, годится только для матросни.

– Я такого не говорила.

– Но я сказал. Впрочем, не важно. Совершенно необязательно брать большую понюшку. В сущности, можно демонстрировать обман, химеру, как и все остальное в модном обществе. Жест – и только. Субстанция – ничто.

Она встала.

– Позвольте мне в благодарность научить вас управляться с веером, – предложила она. – С веером жест и субстанция обретут единство.

– Буду ждать с нетерпением. Но пока?.. – И он протянул ей табакерку.

Сильвия взяла ее.

– Закрой крышку. А теперь открой так, какделал я.

Некоторое время она тренировалась, открывая и закрывая табакерку, сначала обеими руками, а потом и одной. Он стоял возле стола и наблюдал за ней. Ну и, само собой разумеется, сердце ее понеслось в каком-то совершенно новом ритме, от которого захватывало дух. Маленькие искры восторга сверкали в карих глубинах его глаз, как если бы он уже обольстил ее давным-давно и сейчас уже пресыщен и удовлетворен.

– Покажите еще раз, – попросила она.

– Ты не можешь не сознавать, разумеется, – он забрал у нее табакерку, – что перед нами открылась возможность – вот она, ждет, как ковер-самолет, готовый унести нас в волшебный мир, – соприкоснуться пальцами.

– Совершенно случайно, полагаю, – заметила она. Его глаза поймали ее взгляд.

– Легкие, скользящие, беспечные прикосновения моих пальцев к твоим – вот так. – Кончики его пальцев коснулись ее пальцев так нежно, как если бы он поцеловал ее. Горячая кровь прихлынула к ее щекам. – Используя табакерку в качестве предлога, мне очень просто взять твою руку в свою и ласкать нежную ладонь, и переплетать свои пальцы с твоими...

Она отвернулась. Пульс частил как в лихорадке.

– Нам лучше сосредоточиться на табаке. – И она открыла табакерку, пусть и несколько дрожащей рукой. – Как у меня вышло? /

– Нежная грациозность жеста поразила меня прямо в сердце, – он. – теперь чуть больше пышности, рисовки.

– Вот так.

Он взял табакерку из ее руки, тщательнейшим образом избегая на сей раз прикосновений к ее коже.

Не отрывая взгляда от ее глаз, он быстрым движением открыл крышку.

– Вот так. Попробуй еще раз.

Она забрала табакерку и попробовала точно воспроизвести его движение.

– Так как вы не желаете больше подвергаться риску, входя со мной в непосредственный контакт, то я пытаюсь, так сказать, переселиться в ваше тело.

– Какая восхитительная, хотя и несколько неожиданная идея, впрочем, сам я не раз воображал, как я оказываюсь в вашем теле!

Она засмеялась, табакерка накренилась, и половина табака высыпалась на ковер.

– Браво! Впрочем, полагаю, я сама напросилась.

– Мадам, «напросилась» – не то слово. Но если вам и в самом деле хочется войти в непосредственный контакт, то я в полном вашем распоряжении.

Держа перед собой золотую коробочку, она открыла крышку изящным движением.

– Вы преподаете мне искусство идеально сочетать осмотрительность с высокомерием, – объяснила она. – Ну вот, сейчас вышло?

– Безупречно! Ну а теперь положи несколько крупинок на тыльную сторону ладони, с краю, пониже большого пальца, и вдыхай, сначала одной ноздрей, потом другой.

Сильвия взяла щепотку порошка и, поместив ее на сгиб ладони, втянула носом. В голове ее словно что-то взорвалось. Из глаз хлынули слезы, и она изо всей силы чихнула.

– Браво, сэр! – Тут она чихнула снова, и сразу же расхохоталась. – У меня словно пол головы снесло! До чего же ядовитая, гнусная отрава!

– Именно. – Он вдруг отвернулся, словно хотел скрыть обуревавший его смех, или желание, или тревогу. – Иначе почему бы еще невозмутимый вид при этом производил такое сильное впечатление на других мужчин? Попробуй-ка еще раз, только возьми поменьше.

– Если вы позволите мне безнаказанно рассыпать большую часть по ковру. – Она взяла еще одну понюшку и поморщилась, хотя на сей раз почти нисколько едкого порошка не попало внутрь.

– Я потрясен, мадам, хотя и самым приятным образом, – заявил Дав. – Идеальная смесь надменности и омерзения! Соедините еще с самым убийственным вашим поклоном, и вы станете любимцем лондонского общества к исходу нынешнего вечера. Кстати, как насчет того, чтобы ближе к вечеру нам взять и выйти в свет?

Дав и Сильвия ступили на порог, и сразу же их окружили дым, вонь лампового масла и свечей и оглушили говор и смех. Мужчины сидели группками за столами, пили кофе, играли в карты, заключали сделки, перебрасывались остротами, читали газеты и бульварные листки.

В их сторону повернулись лица, обрамленные пудреными париками, с наклеенными мушками, напудренные и нарумяненные, с подбородками, утопавшими в кружеве галстуков поверх атласа камзолов. Мужские лица. Дав в своем элегантном сером камзоле и серебристом парике вошел в зал с таким видом, словно кофейня принадлежала ему.

– Добро пожаловать, – шепнул Дав ей на ухо, – в исполненный злобы мир лондонских джентльменов.

– Ну не то чтобы исполненный злобы, – тихо возразила она, – хотя определенно исполненный недоверчивости. Похоже на собачью стаю, которая еще не решила, надо поджимать хвосты или скалить зубы.

– Ты даже не представляешь, насколько их мир исполнен злобы. А теперь быстро подумай о Ричарде Третьем, убийце маленьких принцев, а затем отвесь достойный поклон лорду Брэйсфорту. Он настоящий осел.

Она обернулась к мужчине, одежду которого, выдержанную в исчерна-фиолетовых тонах, обильно украшали кружева. Он приветствовал их, приподнявшись, натужной, неловкой и несколько чванливой улыбкой.