– Я знаю только, как мужчины ведут себя с женщинами, – уведомила она.

Он улыбнулся с самым беспечным видом. Лицо его светилось, и взгляд, сверкавший иронией, умом, жаждой жизни, пронзил ее в самое сердце, как булавка пронзает пойманную бабочку.

– Вероятно – в мужском ли, в женском ли обличье, – ты явно питаешь сильное презрение к моему полу.

– Вы думаете, что я не люблю мужчин?

– Полагаю, не слишком. Но твоя проблема меня не касается. Я предпочитаю женщин.

Она наклонилась, чтобы поворошить угли.

– Может, вы и предпочитаете женщин, но уважаете ли вы их?

– Гораздо больше, чем ты уважаешь мужчин. Поклонитесь мне так, как если бы замышляли уничтожить меня.

Кочерга звякнула в ее руке. Сильвия едва ее не выронила. Она круто повернулась, впилась взглядом в лицо Дава и отвесила ему поклон.

– Осторожно. Не переходи границы. Если переборщить, то подобный шаг только сделает тебя уязвимей для мужчины с большим самообладанием.

– Однако будь довольно жесткой.. Иначе вся собачья стая соберется и прикончит тебя, так? – Сильвия проглотила досаду и поклонилась снова. – Именно так вы производите должное впечатление на своих врагов?

– Неосознанно. – Он ухмыльнулся. – Я так давно произвожу должное впечатление на своих врагов, что оно стало моей второй натурой.

– Вы ненавидите своего родного отца за то, что он бросил вас?

Ее колкость не достигла цели. Пальцы его так же легко продолжали касаться поверхности стола, рука не сжалась в кулак. Не изменилось и приятное беспечное выражение лица.

– Мать бросила меня. Родной отец скорее всего не подозревал о моем существовании. Держи спину прямо и попробуй вместо презрения показать пренебрежение.

Она насмешливо скривилась.

– Пренебрежение? Так от него падают дамы в обморок?

– Нет, пренебрежение – то, что приводит мужчин в убийственную ярость. Дам падать в обмороки заставляет желание.

Она замерла в полупоклоне.

– Как, черт возьми, можно одновременно испытывать пренебрежение и желание?

– Я не знаю. Я надеялся, что ты мне объяснишь, потому что этим-то ты как раз и владеешь в совершенстве. Понимание того, какие непостоянные существа мужчины, слишком вошло в твою плоть и кровь.

Краска бросилась ей в лицо, ее душили ненависть, сознание своей уязвимости. Впиваясь взглядом в его глаза, она сделала шаг назад и, очень прямо держа спину, склонилась от бедра.

– Ни разу в жизни меня не оставляли мужчины, если не считать того, что мой муж ловко использовал собственную смерть для того чтобы, бросить меня в прежалком положении. С тех пор бросала только я. И намереваюсь поступать так же в дальнейшем.

– Идеально, – похвалил он. – Ты научилась кланяться. Еще раз.

Она поклонилась снова.

– Великолепно! Я потрясен.

Она покосилась на огонь, как если бы в пламени увидела нечто такое, что объяснило бы, отчего ее кровь побежала вдруг быстрее и горячее.

– Вам захотелось поразить меня в самое сердце после моего поклона?

– Да. Со всей возможной несдержанностью. – Голос его звучал весело. – Что, разумеется, и есть тот самый результат, к которому стремится всякий мужчина, когда кланяется даме, вызывающей его восхищение, хотя многое зависит от того, как быстро он хочет уложить даму в постель.

– А, – она взглянула она на него из-под ресниц. – Тогда покажите мне, как следует кланяться даме, чтобы показать ей, что чем скорее, тем лучше.

– Такая игра может оказаться слишком опасной, мадам. Она засмеялась.

– Я не боюсь опасностей. А вы?

– И я не боюсь. Но чтобы не попасть в очень неловкое положение, я должен предоставить вас вашим собственным возможностям.

– Вот как? – Сильвия схватила с каминной полки фарфоровую фигурку. – Я также недавно научилась бросать предметы как мужчина – не забыли?

И раскрашенная пастушка с большой силой и скоростью полетела прямо в окно.

Дав перемахнул через угол стола. Изящным точным движением поймал фигурку и поставил на стол.

– Что ж, – улыбнулся он. – Твое поведение только доказывает мою правоту. Ты думала только о том, во что целишься, и забыла про свое тело. Все остальное не имеет значения, ну разве что практика.

– Итак, во всем, что делает мужчина – стреляет ли он, едет ли верхом, или фехтует, или соблазняет даму, – умение его целиком и полностью зависит от того, что у него в мыслях? – Она опустилась в кресло возле камина на безопасном от него расстоянии. – Я запомню.

– А во всем, что делает женщина, ее умение зависит от того, что у нее на сердце?

– Я бы на вашем месте не слишком полагалась на подобный афоризм, – ответила она.

– Многое зависит, – он поднял на нее взгляд и улыбнулся, – от женщины.

Ах, ну что за мужчина! Как ни старалась она поддерживать в себе враждебное к нему отношение, он всякий разделал подкоп под ее укрепления, заставляя ее смеяться. Никогда в жизни она не чувствовала себя так весело ни с одним мужчиной – качество, едва ли не столь же опасное для нее, как и его физическая привлекательность.

Сильвия забросила ноги на край каминной решетки, откинулась в кресле, как мальчишка, и заложила руки за голову. Шпилька уколола ей ладонь. Она вытащила шпильки. Бледно-золотые кольца посыпались ей на шею и щеки. Расправив и пригладив пальцами пряди волос, она помассировала кожу головы.

– Итак, не существует на свете умения, которое нельзя довести до совершенства, овладевая скорее силами своего духа, чем тела? – спросила она. – Даже такие умения, для которых первичными являются руки, рот и тело, – как плотская любовь, например?

Он замер и только потом снова посмотрел ей в глаза. Он улыбался.

– Вот теперь ты сражаешься нечестно. Пожалуйста, не надо. После того как ты сама же настояла, чтобы мы возились исключительно с неблагородными металлами, показывать мне запретный философский камень.

– Вы боитесь ответить на мой вопрос?

– Любовь – это умение сердца.

– Ах вы, лжец! – Она засмеялась. – И когда это ваше сердце принимало в этом участие?

Он ухмыльнулся ей в ответ.

– Какая жалость, что из-за тебя нам придется подождать, прежде чем убедиться, насколько далеко могут зайти Психея и Купидон после своего примирения! Без сомнения, в нем будут участвовать сердца.

– Я запомню, – она с шутовской серьезностью. – Спасибо за урок, хотя вы и ошибаетесь. Чему еще вы хотели бы научить меня?

Дав взял фарфоровую пастушку и поставил обратно на каминную полку. Повернулся и посмотрел на нее.

– Теперь моя очередь узнать кое-что от тебя.

Она надменно подняла брови, хотя сердце ее так и забилось.

– Вы полагаете, что я способна сообщить вам нечто ценное об искусстве быть мужчиной?

– Вовсе нет. Хотя ты только что поклонилась мне со свирепостью, которая легко нашла путь к твоему сердцу! Прежде чем продолжить процесс обольщения, мне хотелось бы точно знать, действительно ли ты намереваешься предать меня или нет.

Дыхание у нее перехватило, горячая кровь бросилась в лицо.

– Предать вас? Как? И кому?

– Именно об этом я и спрашиваю. Может, прикажем принести нам шоколаду и обсудим проблему, сидя у камина, как два цивилизованных молодых человека? – И он позвонил в колокольчик. – Умоляю вас, мадам, наденьте снова ваш парик, – добавил он, – пока не явился лакей.

Она торопливо свернула и заколола волосы, и Дав сам надел парик ей на голову. Пальцы его легко задели ее виски, нежно тронули затылок, усиливая шок, вызванный его внезапным обвинением.

Явился лакей. Дав попросил его принести горячий шоколад. Сильвия между тем собралась с мыслями.

– Как же я могу предать вас? – спросила она, едва слуга вышел из комнаты. – Вы полагаете, что если мы станем любовниками, то я буду изменять вам с другими мужчинами?

Он сел и откинулся в кресле, не сводя с нее глаз.

– Возможно. Я не знаю. Что гораздо важнее – я никогда еще не спал с врагом.

– Я-то – враг? Как я могу повредить вам? Вы полностью контролируете все, что касается наших отношений.