— Ты не воспользовалась своим шансом, Оливия, — почти прокричал он ей в лицо, — когда убежала от меня в тот вечер…

— Вам следовало прислушаться, когда я сказала, что хочу сама вернуться в город.

Он издал короткий, отрывистый смешок.

— Я должен был бы прислушаться ко множеству вещей.

— Вы зря потратили время, приехав сюда.

— Почему ты в этом так уверена?

— Вы не найдете то, ради чего приехали.

Он подошел к ней так близко, что ей пришлось закинуть голову, чтобы видеть его лицо. Может быть, поэтому у нее вдруг закружилась голова?

— Не найду? — тихо спросил он.

— Нет, я не собираюсь помогать вам в поисках Риа. Я вообще не желаю больше заниматься этими делами.

— Я не просил тебя помогать мне.

— Еще нет, но собираетесь попросить. Я только что…

— Мои люди перевернули вверх ногами весь город, — оборвал он ее. Эдвард протянул к ней руку, схватил за плечо и развернул к себе так, что она ощутила на лице его дыхание. — Сначала я думал, что ты прячешься от меня в Нью-Йорке…

— Почему вы решили, что я…

— …Но тебя там не оказалось. — Он прижал ее руку к своей груди: Оливия ощущала ладонью, как бьется его сердце. — Никто не видел тебя — ни твой адвокат, ни эта маленькая девушка, которая работала в «Мечте Оливии»…

— Дольчи? Вы добрались и до нее? Вы не должны были делать этого. Она ничего не знает о Риа.

— Я не хочу говорить о Риа! Неужели ты этого еще не поняла, черт побери?

Голос его звучал сурово и гневно, но прикосновение его руки к ее щеке, к растрепанным ветром волосам было мягким и ласковым. Неожиданно им показалось, что они находятся на совсем другом пляже, на тысячу миль севернее, где их видят только небо и океан.

У Оливии перехватило дыхание, когда Эдвард взял ее лицо в ладони и повернул его к себе.

— Посмотри на меня, — прошептал он, и медленно, очень медленно она разомкнула веки и встретилась с ним взглядом. — Ты знаешь, черт возьми, что мне пришлось пережить из-за тебя?

Ей хотелось бросить ему в лицо резкие слова. Но как могла она сделать это сейчас, когда он так смотрел на нее, когда его пальцы нежно гладили ее кожу?

— Я боялся, что с тобой случилось что-то страшное. — Он покачал головой. — Я все думал, что она, черт побери, такая упрямая девушка…

— Вовсе нет, — возразила Оливия, по-прежнему напряженно стоя в его объятиях. Эдвард тихо рассмеялся.

— И независимая. Слишком независимая, черт возьми.

Он уткнулся лицом в ее волосы.

— Я испытал настоящее облегчение, когда мои люди выяснили наконец, что ты отправилась на эти острова.

— Вы не имели права следить за мной, — сказала Оливия. Ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали гневно, но у нее это не получилось. Голос не слушался ее. Оливию била дрожь. Она чувствовала, что силы изменяют ей, и она вот-вот может упасть.

— Лучше оставьте меня, Эдвард. Я… я не чувствую…

Он обнял ее и привлек к себе.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — шепнул он, — ты чувствуешь себя, как… летний закат, когда в мире прекрасно и тепло, а твои волосы пахнут сиренью…

Боже, ну почему она позволяет ему так обращаться с собой? Все повторяется точно так же, как в последний раз, когда они были вместе. Он прикасался к Оливии, целовал ее, отбрасывал назад ее волосы и шептал на ухо нежные слова, прижимался губами к ее коже, — и все это завершится точно так же, как было и раньше, градом обвинений и яростью.

— Эдвард…

— Да, дорогая?

Его голос был ласков, так же ласков, как бриз, дующий над дюнами и несущий аромат тропической ночи.

— Эдвард… Я умоляю тебя… — Она вскрикнула, когда он расстегнул первые несколько пуговиц на ее платье и сунул за отворот свои ладони. — Не делай этого… — Она застонала, когда его пальцы начали гладить ее груди. — Эдвард, я не хочу, я не…

— Любимая, — прошептал он.

Он нагнулся и горячими губами стал целовать ее. Оливия вскрикнула, когда их тела соприкоснулись, и поняла, что не сможет долго противиться тому, чего так страстно желает сама. Ее руки сами взметнулись и крепко обняли его шею, из его гортани вырвался какой-то крик, и он прижал ее к себе еще сильнее и целовал, целовал, целовал ее, пока она не почувствовала, что теряет голову от желания.

— Я не могу больше ждать, — прошептал Эдвард. Его руки скользнули к талии Оливии, подняли юбку и собрали ткань сзади, на спине. Потом он подцепил большими пальцами края шелковых трусиков и спустил их к ее ногам.

Потом Эдвард погрузил свое лицо в хлопчатобумажную юбку и так сильно прижал к ней свой рот, что она почувствовала жар его поцелуя сквозь ткань. Его руки уже блуждали по ее коже, по ее горячей плоти, они дотрагивались до таких мест, к которым никто еще не прикасался. Когда девушка почувствовала прикосновение его пальцев к внутренней поверхности бедер, она вскрикнула.

Они опустились на песок, обхватив друг друга руками и слившись в жадном поцелуе. Эдвард стянул платье с ее плеч, она почувствовала его теплое дыхание на своей коже, а потом обжигающий жар его рта. Ее руки теснее сомкнулись вокруг него, и вся она подалась ему навстречу.

Оливия твердила себе, что то, что она испытывает к нему, всего лишь чувственное влечение, но это была ложь. Желание может кружить голову, полыхать в крови, но оно не может заставить биться сердце в груди так сильно, что оно вот-вот разорвется. Оно не может порождать стремление отвечать поцелуем на поцелуй, прикосновением на прикосновение, оно не может вызывать слезы на глазах и дрожь ресниц.

Сделать это способно лишь одно чувство, то, в котором она отказывалась признаться. С дыханием с ее губ слетело слово, которое она тщетно пыталась удержать.

— Я люблю тебя, о, Эдвард! Я…

Ее надломленный шепот смолк в его объятиях. Было поздно вернуть сорвавшиеся с уст слова, она еще ждала, что он оттолкнет ее от себя, рассмеется и использует ее невольное признание для того, чтобы в очередной раз унизить ее.

Но он взял ее лицо в ладони и поцеловал, потом встал и поднял Оливию на ноги. Медленно, не отрывая глаз от нее, Эдвард застегнул пуговицы на ее платье и снова поцеловал ее.

— Пойдем со мной, — мягко сказал он. Он вел ее по песку к тому месту, где стояла его машина, помог ей сесть и, прежде чем занять свое место за рулем, еще раз крепко поцеловал. Двигатель заработал, и тут она неожиданно вспомнила: она была нагой под платьем. Оливия вспыхнула и прошептала:

— Эдвард!

— Да?

Она дотронулась кончиком языка до пересохших губ.

— Мои… мои трусики.

Его рука скользнула ей под юбку и замерла, достигнув бедер.

— Они не нужны тебе…

— Но… но я не могу… Он перегнулся к ней через руль, откинул волосы, запрокинул голову и крепко поцеловал в губы.

— Я не собираюсь трогать тебя, — с нажимом прошептал он, — по крайней мере, пока мы находимся в машине. Я хочу думать о тебе и хочу, чтобы ты думала обо мне и о том, что произойдет тогда, когда мы будем принадлежать друг другу.

У нее пересохло в горле. Девушка хотела сказать ему, что не могла даже мечтать о том, что происходит сейчас между ними, но не успела.

Его нога с силой надавила на газ, и, выбросив из-под колес град камешков, машина сорвалась вперед, в ночь.

Эта машина была почти точной копией той, на которой Эдвард ездил в Нью-Йорке — длинная, низкая, предназначенная для быстрой езды. Всего несколько дней назад Оливию стесняло то чувство близости, к которой располагал ее тесноватый салон, но сейчас, когда они мчались сквозь темную ночь, эта близость только усиливала возбуждение, пульсирующее в ее крови.

Эдвард взял ее руку и положил себе на бедро, да так и не отпускал, поэтому, когда он переключал рычаги, она словно бы участвовала в его действиях. Это была единственная точка соприкосновения с ним, но Оливии казалось, что их тела уже слились воедино. Ее бросило к нему, когда машина сделала крутой поворот, и Оливия уловила его запах, запах сильного и чистого тела.