Кроме того, я снова стала работать у Старика в качестве шофера.
Я ездила с ним на стоянку возле супермаркета. Он при этом все время держал меня под контролем, полностью лишая свободы действий. Он запирал меня в грузовичке, но все равно время от времени проверял, там ли я нахожусь. Я была своего рода декорацией, и никто не обращал внимания на эту странную парочку, которую представляли собой мы со Стариком.
Он выдавал себя за отца слабоумной дочери, и люди ему даже сочувствовали. На меня все старались не смотреть — как будто я была каким-то жутким чудовищем.
Но как-то раз одна девушка посмотрела на меня совсем по-другому.
До этого я уже неоднократно видела ее. Она частенько приходила на стоянку супермаркета со своими дружками и подружками.
Это была темноволосая девушка с зелеными глазами и большим ртом, который все время улыбался. Она одевалась в джинсы или короткое платье, а обувалась в ботинки или модные туфли. Мне казалось, что у нее есть превеликое множество красивых нарядов (сама я носила лишь кое-как сшитые юбки, дырявые колготки и слишком большие на меня свитера).
Я заметила, что она интересуется мной, что я ее заинтриговала. Она как бы невзначай мне улыбалась, а я завидовала ей, ведь она такая красивая, так хорошо одета и рядом с ней крутится так много юношей и девушек.
И вот как-то раз она со мной заговорила. Я помню этот момент очень хорошо. Она сидела одна на перилах и смотрела на меня ласковым взглядом, слегка сощурив глаза.
— А тебе не надоедает целый день сидеть в этом грузовичке?.. Как тебя зовут?
Старик в этот момент находился неподалеку, и я с опаской покосилась на него. Я думала, что он сейчас скажет ей что-нибудь грубое — как он обычно поступал с теми, кто пытался со мной заговорить.
Однако этого не произошло. Он, наоборот, повел себя очень вежливо. Он ей даже улыбнулся.
— Ее зовут Лидия, — сказал он. — А как зовут тебя? Хм, а ты красивая девушка!
— Меня зовут Марианна.
Так я узнала ее имя.
Старик попытался завязать с ней разговор.
— Ты живешь где-то здесь? Я тебя частенько вижу в компании с парнями. Ты, видимо, пользуешься у них успехом…
— А она что, не умеет разговаривать?
— Ну почему же, умеет. Лидия, ответь что-нибудь Марианне. Ну же!
Я растерялась: Старик подталкивал меня к разговору с этой — незнакомой мне — девушкой. Я не понимала, почему он это делал.
Я была слишком наивной.
— Лидия очень робкая. Она, когда была еще маленькой, получила сильные ожоги. А вообще она хорошая и добрая. Ты можешь приходить с ней разговаривать.
Я, конечно, не произнесла и слова. Хотя мне очень хотелось поговорить с этой девушкой, я не знала, что ей сказать. Кроме того, я была шокирована таким неожиданным поворотом в ходе событий.
— Ну же, красавица моя! Ты можешь поговорить с моей дочерью. У нее, бедняжки, совсем нет подружек.
Марианна спрыгнула с перил, подошла ко мне и протянула мне руку. Я, покосившись на Старика (он во все глаза пялился на эту девушку), пожала ее ладонь.
Так в моей жизни появилась Марианна.
Поначалу все было просто здорово. Марианна время от времени приходила повидаться со мной на стоянке — когда она прогуливала занятия в коллеже или отводила свою младшую сестру Жанну в школу. Именно в эту школу Старик иногда приводил своих сыновей, чтобы не давать социальным службам повода придраться к тому, как он их воспитывает. Марианна начала рассказывать мне всякие истории из личной жизни современных девушек — жизни, о которой я не имела ни малейшего представления. Ей нравилось красиво одеваться, общаться с парнями, ходить по барам. Она также рассказывала мне о коллеже (учиться там ей не очень-то нравилось), о преподавателях, о директоре, об учебных надзирателях, о своих дружках… Эта ее жизнь казалась мне выдуманной, ненастоящей.
Я, если не считать работу на стоянке супермаркета, приезжала в город только по большим праздникам или же во время проведения митингов, организуемых «Объединением в поддержку республики», на которые Старик брал нас всех, в том числе и детей. Он принимал активное участие в политической борьбе, поддерживая Жака Ширака, портрет которого всегда висел у нас дома в столовой. Старик не раз поднимал стакан, глядя с благоговейным видом на этот портрет, и провозглашал тост: «За твое здоровье, Жак!»
Во время предвыборной кампании 1995 года он приклеил плакаты с портретом «великого Жака» на борта своего грузовичка и активно боролся за избрание Жана-Франсуа Копе мэром города Мо. Тут для него имелась личная выгода, потому что он получал от «Объединения в поддержку республики» заказы на печатание листовок и брошюр. Он даже ставил на стоянке перед своим грузовичком большой складной щит, на котором приклеивал рекламные листки, посвященные Копе, и статьи, направленные против тогдашнего мэра. Старик не забыл своего старого врага — социалиста Жана Лиона, мэра Мо, который «вытурил» его из квартиры в квартале социального жилья и на которого Старик возлагал вину за мои ожоги. На самом деле это предшественник Лиона, некто Милло, подписал распоряжение о нашем выселении, а Лион затем лишь привел это распоряжение в исполнение — после того как на нас поступило множество жалоб от соседей. Как бы там ни было, Старик приложил немало усилий к тому, чтобы мэром избрали Копе, его «нового друга», ставшего на выборах главным соперником Жана Лиона. После победы Копе Старик впал в такую эйфорию, что во время президентских выборов принял активнейшее участие в кампании в поддержку Жака Ширака.
Мы все присутствовали на митинге в Мо, где выступал Ширак. По такому торжественному поводу Старик даже позволил мне одеться немного лучше, чем обычно. У него здесь было полно знакомых, он то и дело пожимал кому-то руку или же дружески хлопал кого-то по спине. Еще он радостно улыбался, показывая знакомым свою семью — сыновей, жену, дочь…
Его популярность произвела на меня сильное впечатление. Человек, у которого так много друзей, не может быть плохим! Он, наверное, был прав: это я плохая дочь, и я заслуживала всего того, чему он меня подверг.
Мне стало казаться, что он поступал правильно.
Я, никогда не посещавшая никаких мероприятий, кроме митингов, и никогда не разговаривавшая с незнакомыми людьми, слушала рассказы Марианны с раскрытым ртом. Поначалу я ничего ей не говорила и довольствовалась тем, что слушала ее истории так, как слушают волшебные сказки. Потом, почувствовав, что она не желает мне зла, я стала расспрашивать Марианну о ее жизни.
Конечно, при этом я не решалась рассказать ей о том, какой была моя жизнь…
Это новое знакомство и страстное увлечение Старика политической борьбой позволили мне немножко расслабиться. Его контроль надо мной заметно ослаб, а частое общение с Марианной придало мне немного самоуверенности. Ко мне стали подходить и другие люди. Старик позволял им со мной разговаривать.
И вот тогда-то я и влюбилась.
Я влюбилась, сама того не желая, в парня, работавшего в булочной разносчиком хлеба.
Он начал проявлять ко мне интерес, и, поскольку это был первый парень, обративший на меня внимание, я буквально бросилась в его объятия.
Я прониклась к нему доверием и — эпизод за эпизодом — рассказала ему о своей жизни. Я даже призналась ему в том, что Старик является отцом моих детей, что он меня бьет и издевается надо мной. Я сказала, что хочу от него убежать.
— Я тебе помогу, — пообещал мне этот парень. — Мой отец — прокурор при суде первой инстанции. Он упрячет твоего отца в тюрьму.
В те времена я еще не знала, что сыновья прокуроров вряд ли станут работать в булочной разносчиками хлеба, а потому поверила ему.
Общение с этим парнем напомнило мне о моем брате Брюно. В течение многих лет я надеялась на то, что он когда-нибудь меня спасет, но он так и не появился.
