«Нет, вряд ли. Грудинная и трапециевидная мышцы должны были воспрепятствовать этому. Кроме того имеются еще мышцы шеи, связки и тому подобное...»

«Понятно... И все же скажите прямо: возможно это или невозможно...»

«Видите ли, он был пьян, и мышцы, безусловно, были расслаблены. Если толчок оказался сильным и...»

«И если предположить, что он падал с высоты двадцати или тридцати футов...»

«Да, конечно. Кроме того, сразу после удара его голова должна была стукнуться обо что-то. Другими словами, при стечении ряда обстоятельств... падение, конечно, могло привести к летальному исходу. Могло... Я повторяю: могло...»

«А мог ли это сделать другой человек?»

«Да, но он должен обладать большой силой».

 Киндерман проверил алиби Карла Энгстрома на момент смерти Дэннингса. Время сеанса в кинотеатре совпадало, равно как и время проезда транзитного автобуса. Кроме того, шофер автобуса, на котором Карл, по его собственному утверждению, возвращался домой, закончил работу и сменился на остановке, где Висконсин-авеню пересекает М-стрит, именно там, где, по словам Карла, он и сошел приблизительно в 9.20. Автобус немного запаздывал, но шофер успел нагнать время в дороге и приехал на остановку в 9.18.

На столе у Киндермана лежал еще один документ: обвинение Энгстрома в уголовном преступлении от 27 августа 1963 года Он обвинялся в неоднократном хищении наркотиков на протяжении нескольких месяцев. Брал он их из дома врача в Беверли Хиллз, где служил вместе с Уилли:

«...родился 20 апреля 1921 года в Цюрихе (Швейцария), женился на Уилли Браун 7 сентября 1941 года. Дочь Эль-вира родилась в Нью-Йорке 11 января 1943 года, адрес неизвестен. Подсудимый...»

А дальше шло совсем непонятное.

Врач, который, без всякого сомнения, должен был выиграть дело, неожиданно, не дав никаких объяснений, отказался от обвинения.

Через два месяца Энгстромы нанялись на работу к Крис Макнил, Это означало, что врач дал им положительную рекомендацию.

Энгстром, безусловно, воровал наркотики, но медицинская экспертиза показала, что у него не было ни малейших признаков, изобличавших его как наркомана.

Почему?

Детектив все еще не открывал глаз. Он начал тихо декламировать «Бармаглота» Льюиса Кэрролла:

«Варкалось. Хливкие шорьки...»

Это тоже помогало ему прояснить сознание.

Дочитав стихотворение, он открыл глаза и уставился на ротонду Капитолия. Попытался ни о чем не думать. Но, как и прежде, ему это не удавалось. Детектив вздохнул, и взгляд его упал на отчет полицейского психолога — об осквернении в Святой Троице.

 «...статуя... фаллос... экскременты... Дэмьен Каррас..» Некоторые слова были подчеркнуты красным карандашом. Киндерман посидел немного в тишине, потом, достав пособие по колдовству и черной магии, открыл его...

«Черная месса... форма поклонения дьяволу. Ритуалы, как правило, включают в себя:

1) проповедование зла среди членов общины;

2) совокупление с бесом (по общему мнению, болезненное, так как пенис беса обычно описывается как “ледяной”);

3) различные осквернения, чаще всего сексуальные.

Так, например, из мучной пыли, фекалий, менструальной крови и гноя изготавливают нечто вроде огромных гостий — облаток для причастия, которые затем разрезают и используют в качестве имитации влагалища. Священнослужители производят акт совокупления, выкрикивая при этом, что они насилуют саму Святую Деву Марию или вступают в содомистскую связь с Христом. В других случаях девушкам вводят во влагалище статуэтку, изображающую Христа, а в область ануса вставляют гостию, после чего священник, проламывая эту гостию, совершает содомистское насилие и произносит всякого рода богохульные слова Большая роль в таких ритуалах зачастую отводится статуям Христа и Богоматери. Так, ярко раскрашенной для придания ее облику большего распутства статуе Святой Девы приделывают груди, и дьяволопоклонники сладострастно сосут их. Или создают на такой статуе имитацию влагалища и вонзают туда пенис. А статую Христа снабжают фаллосом, и потом как мужчины, так и женщины совершают с ним самые невероятные развратные действия. Иногда в роли распятого на кресте Христа заставляют выступать живого человека, а извергнутое им в результате непристойных развлечений семя собирают в специальные сосуды и используют для изготовления гостии, которую затем пачкают в экскрементах и кладут на алтарь...»

Киндерман перелистал страницы и нашел абзац, в котором описывались ритуалы, связанные с человеческими жертвоприношениями. Он медленно прочитал его, покусывая себя за подушечку указательного пальца. Закончив чтение, он нахмурился и покачал головой. В задумчивости детектив взглянул на лампу и выключил ее. Потом вышел из здания и поехал в морг.

 Дежурный, сидевший за письменным столом, жевал бутерброд с ветчиной и сыром. Завидев приближающегося Киндермана, он быстро стряхнул крошки с кроссворда.

 — Дэннингс,— хрипло прошептал детектив.

Дежурный кивнул, записал в кроссворде какое-то пятибуквенное слово, потом поднялся и, прихватив с собой бутерброд, пошел по холлу. Киндерман последовал за ним, зажав в руке шляпу. Ему казалось, что вокруг пахнет тмином и витает еще какой-то запах, похожий на запах горчицы. Они подходили к морозильным установкам, которые хранят тех, кто спит вечным сном без сновидений.

Они остановились у номера 32. Дежурный с безразличным выражением на лице выдвинул ящик с трупом Потом откусил кусок бутерброда, и маленькая крошка ржаного хлеба, испачканная майонезом, упала на саван. Некоторое время Киндерман смотрел вниз. Потом медленно и очень аккуратно отодвинул край простыни и увидел то, во что никак не хотел верить.

Голова Дэннингса была повернута на 180° и лежала затылком вверх.

 Глава пятая

По глинистой овальной дорожке зеленой низины университетского кампуса в полном одиночестве бегал трусцой Дэмьен Каррас. На нем были шорты цвета хаки и хлопчатобумажная футболка, насквозь пропитанная потом. Впереди на холме белел известковый купол астрономической обсерватории. Сзади находилась медицинская школа, которую со всех сторон обступали холмы развороченной земли.

С тех пор как: Дэмьена освободили от обязанностей советника и воспитателя, он приходил сюда каждый день и накручивал круги в погоне за здоровым, спокойным сном. Он уже почти выздоровел, вырвав из сердца цепкие когти горя. Теперь оно почти отпустило его.

Двадцать кругов...

Почти отпустило.

Еще! Еще парочку!

Почти отпустило...

Кровь гудела в его сильных мышцах. Длинными пружинистыми шагами Каррас огибал поворот и тут заметил человека, сидящего на той самой скамейке, где он оставил свитер, полотенце и брюки. Дэмьену показалось, что человек наблюдает за ним. Может быть, он ошибся? Нет... Человек повернул голову в том направлении, куда побежал Каррас.

Священник увеличил скорость и пошел на последний круг. Ему казалось, что от его шагов дрожит земля. Потом Дэмьен замедлил бег; тяжело и шумно вдыхая воздух, он перешел к ходьбе. Дэмьен прошел мимо скамейки, прижимая руки к бокам и не обращая на незнакомца никакого внимания. Мускулистая грудь и плечи сильно растянули рубашку и деформировали надпись «философы», нанесенную на ткань с помощью трафарета. Когда-то эти буквы были черными. Но в результате частой стирки они потускнели и теперь едва прочитывались.

— Отец Каррас? — хрипло позвал лейтенант Киндерман.

Священник оглянулся и, прищурив глаза от солнечного света, кивнул. Он подождал, пока Киндерман подошел к нему, а потом жестом пригласил его пройтись.

— Вы не возражаете? А то я упаду,— задыхаясь, пошутил он.

— Конечно, конечно, пожалуйста,— без особого энтузиазма согласился детектив и засунул руки в карманы.

— Мы не встречались раньше? — начал иезуит.

— Нет, святой отец. Нет, но мне кто-то говорил, что вы похожи на боксера. По-моему, какой-то священник, я уже не помню.— Детектив вытащил бумажник.— У меня совершенно нет памяти на имена.