Бесполезно. Сегодня, видимо, надо поставить на этом крест. Глаза устали и не желали слушаться. Киндерман снял очки и, выйдя из кабинета, побрел в спальню.

И приснился ему сон. Будто сидит он вместе с психами и смотрит кино. Ему казалось, что крутили «Потерянный горизонт», хотя на экране отчетливо мелькали кадры из «Касабланки». Но при этом Киндерман не ощущал никакого противоречия. Тут же за пианино сидел сам Амфортас. Он как раз пел песенку «А время проходит», когда в кабачок «У Рика», где все они находились, вошла героиня, которую в фильме играла Ингрид Бергман. Но во сне ею оказалась Мартина Ласло, а ее мужем — доктор Темпл Ласло и Темпл приблизились к пианино, и Амфортас произнес: «Оставьте его, мисс Илье». Тогда Темпл скомандовал: «Пристрелите его», и Ласло, выхватив из сумочки скальпель, вонзила его прямо в сердце Амфортасу. Неожиданно Киндерман сам очутился на экране. Он восседал за столиком в компании Хэмфри Богарта. «Документы подделаны»,— заявил Богарт. «Да, я знаю»,— кивнул Киндерман. Он поинтересовался, не замешан ли в этом деле его братец Макс, но Богарт только пожал плечами и заметил: «Это же кабачок Рика».— «Да, многие шляются сюда,— подхватил Киндерман.— Я видел эту картину уже раз двадцать». — «Хуже от этого не будет»,— возразил Богарт. Внезапно Кин-

дерман заволновался, потому что никак не мог вспомнить свои первоначальные реплики. Тогда он быстренько свернул тему и перевел разговор на проблему зла. Он вкратце изложил Богарту свою теорию. Во сне это заняло какую-то долю секунды. «Ну, теперь-то я вас здорово зауважал»,— восхитился Богарт и сам затеял беседу о Христе. «Что-то в вашей теории ему не нашлось места,— удивился Богарт.— Будьте предельно осторожны, а то немецкие курьеры пронюхают об этом».— «Нет-нет, я обязательно включу его в свою теорию»,— поспешно воскликнул Киндерман, и в этот момент Богарт почему-то превратился в отца Дайера, а Ласло с Амфортасом пересели к ним за столик. Ласло на этот раз была молодой и очень красивой. Дайер выслушивал исповедь невропатолога и, когда отпустил тому все грехи, получил от Ласло одну-единственную белоснежную розу. «Я никогда не покину тебя»,-— пообещала она Амфортасу. «Иди и не живи более»,— напутствовал доктора Дайер.

В следующий миг Киндерман оказался среди зрителей. Он уже знал, что все это ему только снится. Экран разросся, он занял все видимое пространство. Вместо кадров из «Касабланки» на экране возникли два световых пятна Они сверкали на фоне бледно-зеленой бездны. Пятно слева было большим и переливалось голубоватым пламенем. А справа от него находился маленький белый шарик, сияющий подобно тысяче солнц. Но в то же время шарик этот не ослеплял и не мерцал: он был спокоен и казался безмятежным.

Киндерман услышал, как заговорил левый огонек:

— Я не могу не любить тебя.

Второй огонек не отвечал. Наступила тишина.

— Вот, что я есть на самом деле,— продолжало голубоватое пламя.— Чистая любовь.

Ослепительный шарик снова промолчал.

Долгую паузу вновь нарушил первый огонек:

— Я хочу создать себя.

И тогда заговорил шарик:

— Будет больно.

— Я знаю.

— Но ты не понимаешь, что это такое.

— Я сделал свой выбор,— возразил голубоватый огонек. И стал ждать, переливаясь в бледно-зеленом пространстве.

Целая вечность канула, прежде чем ответил белый шарик:

— Я пришлю тебе кого-нибудь.

— Нет, не надо. Ты не должен вмешиваться.

— Он будет частью тебя,— настаивал шарик.

Голубоватое пламя сжалось. Вспышки его на какое-то время укоротились и ослабли. Наконец огонек вновь расправился и замерцал:

— Да будет так.

Воцарилась тишина. Она длилась вечность. Все вокруг было проникнуто покоем и миром. Божественное сияние освещало сумрачное пространство.

Тихим и ровным голосом заговорил белый шарик:

— Пусть же начнется время.

Голубоватое пламя вспыхнуло с новой силой, и по нему заструились потоки радужных соцветий; постепенно они погасли, и голубое пятно вновь замерцало мирно и спокойно. И опять безмолвие.

Тогда в этой абсолютной тишине зазвучал нежный и грустный голос голубого огня:

— Прощай. Когда-нибудь я вернусь к тебе.

— Торопись.

Голубое пламя начало вспыхивать ярче и ярче. Оно выросло и стало намного прекрасней, чем прежде. Затем оно уменьшилось и вот уже по размерам не превосходило белый шарик. На какую-то секунду все вокруг замерло.

— Я люблю тебя,— прошептало голубое пламя.

И тут же взорвалось, разлетевшись сверкающей пылью и рассыпавшись по вечной Вселенной триллионами крошечных частиц всепроникающей и вездесущей энергии. Раздался чудовищной силы грохот.

Проснувшись, Киндерман вскочил в постели. Затем медленно сел и потрогал лоб. Испарина. В глазах еще полыхали отсветы того умопомрачительного взрыва. Киндерман чуточку посидел в кровати, раздумывая, что же только что произошло. И происходило ли все это на самом деле? Сон был настолько реален, что хотелось в него верить. Даже тот, прошлый сон о Максе не казался лейтенанту таким настоящим. Киндерман ни на миг не вспомнил о первой части сна, где действие разворачивалось в кабачке, потому что вторая половина начисто затмила ее.

Он встал с кровати и спустился в кухню, зажег свет и, прищурившись, взглянул на большие настенные часы. «Пять минут пятого? Просто безумие какое-то,— возмутился Киндерман.— Фрэнк Синатра только собирается в койку». Тем не менее чувствовал он себя отлично, словно успел прекрасно выспаться. Киндерман поставил чайник и прислонился к плите, чтобы не прозевать момент: надо успеть снять чайник до того, как раздастся свисток. А то он разбудит Ширли. Киндерман стоял и раздумывал над сном, который глубоко потряс его. «Что же терзает меня? — размышлял следователь.— Какая-то мучительная боль потери». Ему вспомнилась книга о сатане, написанная католиками-теологами. Как-то раз она попалась ему на глаза, и он с удовольствием прочитал ее. Красота и совершенство сатаны описывались в книге как; «захватывающие дух». «Несущий свет». «Утренняя звезда». Бог, очевидно, очень любил его. Но тогда почему он проклял его на все времена?

Киндерман дотронулся до чайника. Только начал нагреваться. Еще несколько минут. Он снова подумал о Люцифере, о существе, излучающем свет. Католики утверждали, что сущность его изменить нельзя. Ну и что? Неужели именно он несет болезни и смерть ка землю? И он же изобретает кошмары, зло и жестокость? Нет, здесь смысл теряется. Даже на старика Рокфеллера снисходила иногда благодать, и он раздавал монетки бедным. Киндерман вспомнил Евангелие и несчастных одержимых. Кем одержимых? Уж конечно, не падшими ангелами. Только дураки могли бы спутать дьявола с духом умершего человека. Это просто шутка. Это мертвые пытаются возвратиться в мир живых. Кассиус Клей может бесконечно повторять это, но что остается делать бедному погибшему портному? Нет, сатана никогда бы не стал мелочиться и занимать чужие тела Даже евангелисты так считают, вспомнил Киндерман. Да, конечно, однажды сам Иисус пошутил насчет этого, мысленно подтвердил он. Как-то явились к нему апостолы, полные впечатлений и окрыленные успехом в изгнании демонов. Иисус кивнул и, сохраняя полнейшее спокойствие, заявил: «Да, я видел, как сатана падал с небес подобно молнии». Вот и противоречие. Он просто пошутил над ними. «Но почему именно молния? — удивлялся Киндерман.— И почему Христос называл сатану Князем Тьмы?»

Через несколько минут чайник закипел, и, налив себе чашку, Киндерман понес ее наверх, в кабинет. Он тихо прикрыл за собой дверь, на цыпочках подошел к столу, включил свет и сел читать дело Близнеца.

Убийства, сведения о которых были собраны в папке под названием «Дело Близнеца», происходили в районе Сан-Франциско на протяжении семи лет, с 1964 по 1971 год, и прекратились, когда преступник был застрелен полицейскими при попытке перелезть через ограду моста «Золотые Ворота». Ранее он утверждал, что убил двадцать шесть человек, причем каждое преступление было особо жестоким и труп очередной жертвы подвергался либо расчленению, либо другим изуверствам. В списке несчастных оказались и мужчины, и женщины разного возраста, иногда даже дети. Город жил в постоянном страхе, несмотря на то что личность убийцы удалось установить. Сразу же после первого убийства он прислал письмо в газету «Сан-Франциско кроникл». Этого человека звали Джеймс Майкл Веннамун, ему было тридцать лет. В городе знали и его отца-евангелиста Беседы с этим священником передавались по всей стране каждое воскресенье в десять часов. И все же найти Близнеца не удавалось. Не смог помочь и евангелист, который в 1967 году прекратил всякие публичные выступления. После расстрела на мосту тело убийцы словно сгинуло. Оно упало в реку, и в течение нескольких дней его тщетно пытались выловить драгами. Однако в смерти садиста не приходилось сомневаться. Не менее сотни пуль изрешетили его. К тому же страшные убийства после этого сразу прекратились.