Та ответила не сразу. Они уже миновали «финишную» отметку мини-кроссов, когда она почему-то повернула на второй круг. Татаев последовал за ней…
— Сначала мне казалось: я не готова к тому, что предстоит сделать… — стараясь не смотреть в его сторону, тихо проговорила девушка. — Сейчас свыклась. Думаю, получится…
Поражаясь ее спокойствию, он спросил:
— Ты и впрямь готова умереть по чьему-то приказу?
— Я слышала, что, и вы год назад готовы были отдать жизнь за голову Беслана Магомедовича.
— Не обо мне речь. Тебе нет и восемнадцати.
— Моей маме накануне гибели исполнилось всего тридцать три — тоже не возраст для смерти.
— На войне частенько происходит бессмыслица — гибнут ни в чем неповинные люди. С обеих сторон гибнут…
— Этого нельзя сказать про федералов, — твердо заявила Ясаева, переходя с бега на шаг. — Если такой приехал в Ичкерию, значит, воюет против нашего народа или помогает этой войне.
Сайдали с минуту помолчал. Затем негромко произнес:
— В Санкт-Петербурге долгое время жил и работал один известный хирург. Никогда не носил военной формы; скорее всего ни разу не держал в руках оружия; не делал никому плохого… Говорят у него были золотые руки — спас тысячи жизней. Прислали его сюда — организовывать медицинскую помощь мирному населению в Шали…
Она пристально посмотрела на инструктора, в глазах мелькнуло удивление, интерес… Видимо, Анжела ожидала страстного спора, живых примеров несказанной доброты в среде военных, или жалкого оправдания их жестокости. Однако упоминание о простом человеке самой гуманной профессии показалось ей неожиданным и необычным.
Татаев почему-то снова умолк и она нетерпеливо попросила:
— Расскажите о нем. Что же произошло дальше?
— И в районной больнице Шали доктор занимался тем же: оперировал, спасал, помогал появляться на свет чеченским детям. Он, по-твоему, тоже «федерал», подлежащий уничтожению?
Этот вопрос заставил ее задуматься.
— Наверное, нет… — мотнула она головой.
Тогда он закончил недлинную историю странным голосом, наполненным не то печалью, не то обвинением:
— Так вот, однажды утром его нашли повешенным прямо в операционной. На груди висела записка: «Так будет с каждой русской собакой, пришедшей на нашу землю».
Девушка вздрогнула от подобного финала. Сайдали же, зная, что она еще не раз мысленно вернется к рассказу о несчастном враче, не стал боле говорить об этом. Он спросил о другом:
— Неужто ни о чем не пожалеешь перед тем как замкнуть контакты взрывателя?
— А о чем жалеть? — вздохнула Анжела. — Родителей нет; кому мы с сестрами нужны?! А будущее… Зачем мне думать о будущем, когда я и так его знаю. Если бы осталась в ауле, то к этому времени какой-нибудь престарелый начальник прислал бы родне калым. А им это только на руку — поскорее отделаться от лишних ртов. Отвели бы к нему в тот же день… Нет уж!
Спецназовца нестерпимо подмывало озвучить вполне уместные фразы: «Ну, положим, в смерти твоей матери действительно виноваты те, кто неумело отбомбился в окрестностях Урус-Мартана. А остальное?! Отца убили свои же чеченцы, из-за ваших же жутких законов Шариата. Потом ты решила, что лишена выбора, а возможно и будущего; допустим, тебе не хочется выходить замуж за старика. А причем здесь десятки тех, кого тебе предстоит угробить вместе со своей никчемной жизнью? О них-то ты подумала?!»
Он сдержал рвавшееся изнутри возмущение — слишком мало знал эту глупую девчонку, и столь откровенные фразы, переходящие грань легкого трепа за утренней пробежкой, могли послужить ему смертным приговором.
Обучение военному делу очередного набора рекрутов завершалось. Около двухсот возмужавших выпускников, из двухсот пятидесяти присланных с разных концов Чечни призывников, вскоре отбывали в родные пенаты. Там им предстояло терпеливо дожидаться желания кого-то из полевых командиров пополнить ряды своего партизанского соединения. Сразу же после окончания курсов могло посчастливиться немногим избранным: тридцать достойных бойцов попадали в действующую армию; самым лучшим, проявившим недюжинные способности в период подготовки, предстояла поездка в учебные центры Афганистана и Пакистана; набольшим же и неизменным спросом пользовались смертницы. Группа муфтия, как правило, в полном составе снаряжалась с первой же оказией и навсегда исчезала в северном направлении. А спустя некоторое время все газеты и телевизионные каналы необъятной державы наперебой сообщали о прогремевших взрывах на стадионах, вокзалах, в транспорте и прочих местах скопления мирных граждан России.
За неделю до завершения подготовки, на общем построении курсантов старший инструктор — выходец из Каира, поинтересовался, кто разбирается в автомобильных двигателях и хочет помочь водителю с ремонтом. Ясаева, полагая, что предстоит заниматься «Джипом», успела изъявить желание первой…
— Жаль, но видимо бегать по утрам больше не получиться, — сообщила она, отыскав после построения наставника рукопашного боя.
Сайдали равнодушно усмехнулся и не удержался на прощание от сарказма:
— Я тоже с некоторых пор не вижу смысла в твоих занятиях спортом.
Теперь незамысловатый намек прозвучал доходчиво — она повернулась и, понурив голову, пошла к автомобильной стоянке…
А утром следующего дня Татаева неожиданно позвали в черно-зеленое пристанище эмира.
— Присаживайся, Сайдали, — любезно предложил хозяин.
Рядом с ним находился советник Губаев. На коврике, перед начальством, словно в витрине оружейного магазина были аккуратно разложены пистолеты различных систем.
— Как дела у наших новобранцев? — поинтересовался Шахабов.
— Нормально, — сдержанно отвечал инструктор. — Великих бойцов я из них не сделал, но кое-чему научил.
— Что ж, именно это и требовалось. Но ты здесь по-другому поводу, — он мимолетно взглянул на заместителя по безопасности и, вращая вокруг безымянного пальца платиновую печатку, продолжил: — Мы готовим секретную акцию, важнейшую часть которой хотим поручить тебе. Готов ли ты к серьезной работе?
— Думаю, да. Однако мне не хотелось бы убивать своих соплеменников. Помните о нашем уговоре?
Любой другой положительный ответ Татаева, выражающий сиюминутную и абсолютную готовность к активным действиям, неизменно вызвал бы подозрение. Осторожное же напоминание о давнем соглашении явилось закономерным и последовательным шагом в его поведении.
Перед тем, как дать окончательное согласие взять новое имя и принять ислам, Торбин в давней беседе просил эмира оградить его от операций по уничтожению живой силы противника. Пожалуй, именно это условие уберегло тогда Сайдали от традиционного в таких случаях ритуала для славян, решивших переменить веру — участия в казнях военнопленных. И скрепя сердцем, Шахабов воздержался от обычая повязывать кровью нужных ему людей.
— Я не забываю о своих обещаниях, — удовлетворенно кивнул Беслан Магомедович и, оставив в покое роскошный перстень, победно стрельнул глазами в сторону советника. — Никого убивать, надеюсь, тебе не придется. Разве что в самом крайнем случае. Итак, о деле… Через пять дней мы отправляем двадцать человек на север. Командиром группы назначен мой заместитель — Альберт Губаев. Дойдя до районов, занятых федералами, вы разделитесь на пять отрядов, каждому из которых надлежит выполнить самостоятельное задание. Тебе мы доверяем командовать одним из них.
— Какова будет задача у моего отряда?
— Самая, я бы выразился, ювелирная. Вас оденут в форму русских военнослужащих и обеспечат документами. Это позволит беспрепятственно перемещаться по оккупированной территории. Лично ты получишь список адресов и фамилий наших людей, занимающихся закупкой оружия и боеприпасов для нашей армии. Передашь им деньги и соответствующие устные указания. Все понятно?
— Все.
— И последнее… — Шахабов улыбнулся и указал на пистолеты: — Мы не сомневаемся в тебе, и в знак абсолютного доверия можешь выбрать любое оружие.
Долго Сайдали гадать не стал — среди десятка стволов лежала и его любимый СПС, именуемый также «Гюрзой» или «Вектором». С вожделением взяв его, вопросительно глянул на эмира.
