— Кто обычно платит за содержание и техническое обслуживание катера?

— Я не понимаю, о чем вы.

— Если что-то неладно с катером, кто платит за ремонт — Майкл или его отец?

— Ну, наверное, как правило, Майкл. Вообще-то я не знаю. Никогда не задавалась таким вопросом. Но Майкл всем занимается: заливает топливо, платит за стоянку, это обходится в два пятьдесят за фут длины плюс шестьдесят пять за электричество. За месяц набегает сто восемьдесят пять долларов или что-то вроде этого. Мелкий ремонт Майкл выполняет сам, но с утечкой масла ему одному не справиться, так что, я думаю, он попросил бы отца оплатить этот ремонт, если вы это хотите знать.

— Но он не говорил, что отправится туда взять денег в долг?

— Может быть, и говорил. Он очень гордый. Его отец считает Майкла жалкой пародией на хиппи. Это потому, что Майкл еще не нашел себя, понимаете. Но он очень гордый, и я могу представить, что он брал бы деньги в долг, а не в качестве подарка. Я знаю, Майкла очень беспокоило, что он живет на катере бесплатно и что это не позволяет ему свободно пользоваться судном, понимаете? Он все толковал, что хочет купить собственный катер. Но между тем, видите ли, его отец никогда не пользовался катером. У Морин морская болезнь началась бы уже в бухте, а что уж говорить об открытом море. Поэтому он предложил катер Майклу в качестве жилья, и Майкл согласился. — Лиза пожала плечами. — Но я точно знаю, что это его беспокоило. Потому что они ссорились. Майкл вовсе не бездельник, просто у него сейчас трудности с поисками своего места в жизни; действительно, он подумывал о возобновлении учебы, я думаю, он серьезно собирался вернуться в университет. Вот это вам следует знать, потому что… Я хочу сказать, как он мог ее убить? Зачем ему ее убивать?

— Извините, я вас не понимаю.

— Ну, именно Морин поддерживала его в стремлении вернуться к учебе. Я хочу сказать, лично мне все равно, будет он учиться или нет, лишь бы он был счастлив. Но Морин была единственной, кто все время толковал о его будущем и беспокоился о том, не хочет ли он всю жизнь оставаться помощником официанта. Они прекрасно ладили, он ее очень уважал, на самом деле. Но в то же время, понимаете, он чувствовал себя виноватым в том, что поддерживает отношения с Морин, с которой было легче, чем с родной матерью. Майклу трудно было откровенничать с родителями после всего…

— Что вы хотите сказать? После чего?

— Ну, вы же знаете, вся эта склока вокруг развода… Это было нелегко, можете мне поверить. Майклу было всего десять, когда его отец ушел из дому, двенадцать, когда тот в конце концов женился на Морин. Для подростка это всегда трудное время, не говоря уж о разводе. А его мать и не пыталась смягчить положение. Наоборот, она все время твердила детям, что их отец переспал с половиной женщин в городе, что Морин просто очередная шлюха, и все в таком роде. Что я хочу сказать — так это у Майкла были плохие отношения с отцом, и я не уверена, что его отец это забыл.

— Что значит «плохие отношения»?

— Ну, я вам уже говорила.

— Вы только сказали, что он очень переживал из-за развода.

— В общем, да-а, но… как в тот раз в Вирджинии. Вы, вероятно, об этом знаете…

— Нет. Расскажите.

— В общем, мать послала Майкла в военную школу…

— Да. Мне это известно.

— И его застали за курением марихуаны. Генерал поймал. В то время ему было около шестнадцати, и генерал не отпустил его домой на весенние каникулы. Весенний отпуск — так это называется. Тогда отец Майкла поехал в Вирджинию, чтобы навестить сына, а Майкл послал его ко всем чертям.

— Так прямо и сказал?

— Нет, он просто сказал отцу, что прекрасно обходится без него.

— Ну, а что еще?

— А про путешествие в Индию вам известно?

— Нет.

— Так вот, Майкл начал учиться в Калифорнийском университете — это было уже после Вирджинии, — а потом он его бросил и отправился сначала в Амстердам, потом в Индию, а потом в Афганистан, по-моему, или Пакистан. В общем, в одну из этих стран. Он следовал по маршруту торговцев наркотиками. Он тогда здорово увлекся этим в Амстердаме…

— Надеюсь, сейчас он не занимается этим.

— Нет, нет, — ответила Лиза. — Вообще, он никогда не увлекался сильными средствами. Никогда не кололся. И никогда не станет. Возможно, в Европе он и нюхал кокаин, мне об этом ничего не известно, но он путешествовал по Дании в компании с каким-то наркоманом. Я имею в виду ЛСД, в Голландии он начал принимать ЛСД. Ну и, конечно, марихуану. Но марихуану курят все, — заметила она и пожала плечами. — Все дело в том, что все это время он ни разу по-настоящему не написал своему отцу. Отец чуть не сошел с ума, и сейчас Майкл это признает. Пока Майкл лазил по Гималаям, нюхал цветочки, а горные монахи красили его волосы и бороду в красный цвет, его отец бомбардировал письмами и запросами американское посольство в Индии. Обычно Майкл если и писал отцу, то о пауках в хижине, где он жил. Огромных пауках. Специально писал отцу о пауках, чтобы заставить того еще больше волноваться. И никогда не указывал в письме обратный адрес. «Я в горах. В компании с монахами и пауками». Больше ничего. — Лиза покачала головой. — Понимаете, я хочу сказать, что у него с отцом были очень непростые отношения. С годами они вроде бы наладились, но все еще оставались натянутыми.

— А с матерью?

— А что с матерью? Вы с ней хоть раз встречались?

— Да.

— Тогда нечего и рассказывать. Одна головная боль. Всегда использовала Майкла как мальчика на побегушках — передай своему отцу то, передай это. Звонила по три-четыре раза на неделе, донимала письмами. Он сыт ею по горло.

— Поэтому он и общался с Морин.

— Ну, со мной он тоже общался, — заметила Лиза, — но иначе. Я хочу сказать, мы любовники.

Я внимательно посмотрел на нее.

Ей было семнадцать лет. Еще один продукт развода — мать в Коннектикуте, отец в Нью-Йорке… Или наоборот? Она сказала, что родителям известно, где она находится, и швырнула сигарету за борт, как ее саму вышвырнули из дому — или так она, по крайней мере, думала или чувствовала: «Конечно, они знают, где я нахожусь»… Сигарета шипит в воде вместе с окончанием фразы, тишина откликается молчаливым заключением: «И им на это наплевать!»

Я хотел спросить у нее… Я хотел сказать… Я хотел поговорить о том, как разводились ее родители. Я хотел узнать, как она реагировала. «Когда это случилось, сколько вам было лет, Лиза, кто из родителей потребовал развода, не была ли тут замешана другая женщина? Вы когда-нибудь видитесь со своими родителями, Лиза, со своим отцом? Что он за человек, испытываете ли вы к нему любовь и уважение, любите ли вы его? Простили ли вы его за уход из семьи? Простите ли когда-нибудь?..»

Я заглянул ей в глаза и увидел в них свое будущее, которое с трудом мог представить, не говоря уже о том, чтобы понять. Мое будущее. И моей дочери.

— Майкла можно навестить? — спросила Лиза.

— Пока нет, — ответил я.

— Где он сейчас?

— Его держат в полицейском участке. Вероятно, до завтрашнего утра он там и останется.

— Но вы сказали, что он в тюрьме.

— Так оно и есть. В полицейском участке. Там у них имеются камеры.

— Хотела бы я знать… — Она осеклась на полуслове.

— Что, Лиза?

— Что мне сейчас делать? Я хочу сказать… куда идти?

Кабинет начальника порта примыкал к мотелю, и на фоне стены из красного кирпича выделялась пара расположенных рядом дверей белого цвета. Я постучал, не дождался ответа, попробовал повернуть ручку и обнаружил, что дверь заперта. Я зашел в мотель и спросил у женщины, стоявшей за конторкой, где найти начальника порта. Она ответила, что он где-то на улице. Я снова вышел, обогнул здание и увидел седого мужчину, склонившегося над грядкой с геранями и окапывающего их при помощи совка. Он был одет в полосатую тенниску, синие джинсы и потертые башмаки, а на голове у него красовалась потрепанная фуражка яхтсмена.

— Простите, сэр? — обратился я к нему.