...Ну так вот, значит, она бежит навстречу сквозь дождь, когда краем глаза он внезапно замечает какое-то движение слева: сперва словно бы пятнышко, а потом тень. Черная тень! Вылезает из еще более черной тени под деревьями, скользит по мокрой черной мостовой, сливаясь с асфальтом и дождем, а в руках — револьвер... Да и одет этот человек во все черное, понимаете, ну, как механик в черном комбинезоне, понимаете? Вы же таких видели, правда, у многих комбинезоны запачканы грязью, а у этого без единого пятнышка, целиком весь черный. Черные носки, черные туфли, точнее — кроссовки, а лоб закрыт черной шерстяной шапочкой, даже на глаза надвинута. Рука с револьвером вытянута вперед, это он из фильма, наверное, скопировал. Был такой фильм "Псих". Не видели? Помните, как Энтони Беркинс [8]  выбегает с верхнего этажа, держа здоровенный нож над головой, и спускается в холл, чтобы пырнуть Марти Бэлзэм? А одет в женское, помните? Трюк рассчитан на то, чтобы вы подумали, что это его сумасшедшая мамаша, но самое страшное не в этом. Самое ужасное в том, как он изготовил нож для удара. С ума можно сойти от страха... Ну так вот, этот парень, весь в черном...

И тут до Кареллы дошло, что парнишка видел не мужчину, а женщину. Да, да, женщину.

...Бежит через улицу, а револьвер уже нацелен на леди, зажат цепко, ведет мишень, как радар, или компасная игла, или что-то в том же духе. Бежит, бежит, револьвер наведен точно. Но женщина его еще не видит, а тот передвигается быстро и точно, как танцовщик, нет, скорее, как тореадор. По крайней мере, он так подумал. Да, словно тореадор.

И вот тут-то Карелла окончательно убедился в том, что парень говорит не о мужчине, а о женщине...

...Человек подбегает к ней, под этим колоссальным зонтиком она его даже не видит. Только он видит их обоих, блондинка выходит на него, а он уже обогнул угол, а тип совсем рядом с ней. И только он знает, что вот-вот случится. Он становится кинокамерой, понимаете, видит все в большеформатном четырехугольнике. Какая его первая реакция? Кричать!..

— Эй! — заорал он на всю улицу. — Эй!

...Но тип не останавливается. Блондинка, услышав крик, выглядывает из-под зонта. Сначала она думает, что угроза исходит от Халлигэна, это же он кричит. Вдруг он сбрендивший лунатик в этом городе лунатиков-безумцев? К тому же это он идет к ней и орет: "Эй! Эй!.." Она еще не видит того, черного парня, не знает, что он целится в голову, не понимает, что опасность не в том направлении, не наискосок, а уже в трех метрах, в двух...

— Эй! — продолжает кричать Халлигэн. — Стой!

...Остались два метра, полтора.

И тут револьвер подает голос. Бах, бах, в ночной тиши и сырости, бах, бах, четыре выстрела разрывают дождевую пелену. Эй!.. И тогда человек поворачивает голову в его направлении, а блондинка падает, медленно-медленно, и человек поворачивается. Все, как в замедленной съемке. И люди, и дождь... И кажется, что каждая дождевая капля отлита из серебра, твердая, колючая и прозрачная, в ночных декорациях, а револьверная вспышка желтая, и вспышки становятся замедленными взрывами, эхо рвет сырой воздух, и у Халлигэна проносится в мозгу "Иисусе Христе!", а револьвер опять лает...

Он уже упал на тротуар и откатывается вбок, недаром же он видел столько фильмов, не зря учится в актерской школе. Он откатывается так, чтобы не быть на линии огня. Убийца держит оружие, в правой руке, вот Халлигэн и откатывается назад, не катится вперед на ствол. О, кино надо смотреть со смыслом, для пользы дела...

Он ждет другого выстрела, он же не все их сосчитал... Когда готовы в штаны напустить, вы не подсчитываете, сколько было выстрелов. Но он знает, что умрет через десяток секунд, полагает, что леди, валяющаяся в луже крови, уже мертва. Он слышит шаги человеку, разбрызгивающие воду...

"Женщина", — опять подумал Карелла.

...Шаги направляются туда, где он лежит, прижавшись к кирпичам фундамента, и ждет фатального выстрела, и это просто чудо, что его не застрелили, чудо, что он остался в живых.

Потом он слышит холостое "клик", затем еще раз — "клик", и чей-то голос произносит слово "дерьмо". Шепотом! О, это шипение в ночи... И затем человек поворачивается и бросается бежать. Он не видит, как тот бежит, только слышит шаги, шлепающие по воде, удаляющиеся, слабеющие, слабеющие звуки... И потом — никого. А он лежит, дрожа, у стены, но наконец поднимается на ноги и обнаруживает, что либо и впрямь напустил в штаны, а может, это и от дождя!.. И того человека уже нет.

— А не могла ли это быть женщина? — спросил Карелла.

— Нет. Определенно — мужчина.

— Вы уверены, что он правша? — уточнил Браун.

— Абсолютно.

— Оружие было в правой руке?

— Да.

— И что вы делали потом? — спросил Браун. — Когда тот смылся?

— Пришел сюда и рассказал привратнику о том, что видел.

— Я сразу набрал 911, — заявил привратник.

— И все-таки вы уверены, что это не была женщина, а? — настаивал Карелла.

— Совершенно уверен.

— О'кей, — сказал Карелла и подумал, что, возможно, это была просто реминисценция, это воспоминание о Тони Перкинсе в женском одеянии.

Они отыскали Бетси Шумахер на следующий же день.

Вернее сказать, это она их нашла.

По-прежнему дождило.

Браун и Карелла уже собирались идти домой. Пересменка состоялась без четверти четыре, а через пятнадцать минут Бетси уже была в "дежурке". На ней был промокший желтый плащ-дождевик и такого же цвета болоньевая шляпка, тоже совершенно мокрая. Прямые светлые волосы каскадом спадали на плечи.

— Я — Бетси Шумахер, — возвестила она. — Я так понимаю, вы меня разыскивали.

Бетси Шумахер. Приемная дочь Артура Шумахера. Та, кого после убийства Артура полицейские старались найти, хотя бы по той причине, что ей была завещана четверть состояния убитого.

И вот она тут собственной персоной.

Синеглазая, как бы вынырнувшая из затаенной синевы.

— Я узнала о Маргарет из газет, — сказала она.

Так же, как и любой в этом городе. Газеты постарались в данном случае на славу: настоящая бомба! Сначала красотка-шлюха в любовном гнездышке, затем ее стареющий покровитель-любовник, а потом еще и его, тоже красивая и тоже "блондинистая", жена. В самый раз материальчик, годящийся в Америке для первополосных гигантских аншлагов... Но если ты влюблен, весь свет золотоволосый, подумал Карелла. И вот вам еще одна красотка, без макияжа, в мокром дождевичке; шляпка, правда, поярче, чем златоволосые пряди. Да и глаза — что твои подсолнухи на широком, как у сестры, лице. Подумать только! И мать такая же... Здравствуй, здравствуй, Бетси Шумахер...

— Я так подумала, что уж лучше мне самой прийти, — заявила она, весьма театрально вздрогнув. — Чтобы вам в голову чего-либо такого не взбрело.

Ее кокетливые подрагивания и ужимки выглядели нарочито девичьими, учитывая, что ей стукнуло тридцать девять. Но перед ними был отнюдь не подросток, несмотря на гибкую фигурку и очаровательную свежесть. Ее собственный отец прозвал ее стареющей хиппи, а мать дополнила: "Бетси — тридцатидевятилетняя хиппи, а на дворе июль. Она сейчас может слоняться где угодно..."

— Где вы были все это время? — спросил Карелла.

— Вермонт.

— Когда вы туда поехали?

— В прошлое воскресенье. Сразу же после похорон. У меня было много груза для размышлений.

Карелле пришло в голову: поразмыслить, как истратить свалившиеся на нее деньги?

— Откуда вы узнали, что мы вас ищем?

— Мама сказала.

— Она вам что, позвонила или как-нибудь еще? — осведомился Браун.

Западня. Глория Сэндерс говорила, что не знает, где Бетси.

— Нет, это я ей позвонила, — сказала Бетси. — Когда прочла о Маргарет.

— И когда же это было?

— Вчера.

— Как отнеслась ваша мать к происшедшему?

— С ликованием, — ответила Бетси, злорадно прищурившись. — Как и я, впрочем. Правда.