Я снова вгляделся в искаженные черты мертвеца, и тут мне пришло в голову, что, будь эти раскосые глаза открыты, он вполне сошел бы за брата-близнеца таинственного соглядатая, преследовавшего меня во время поездки в Каир.

— Что все это означает? — спросил я.

— То, что наши самые худшие опасения оправдались, — вздохнул Веймаут. — Наш покойный приятель — не кто иной, как слуга доктора Фу Манчи. Меня лично, Гревилль, это переносит в 1913 год, в дом сэра Лайонела. Я вспоминаю смерть китайца Кви. Возможно, конечно, все это не более чем совпадение, но уж очень странное. Потому что Кви встретил свою смерть, когда его наняли для выполнения точно такого же задания, которое, как я полагаю, было поручено этому желтому демону.

— Убийство Бартона?

— Верно, — кивнул Веймаут. — Это более чем странно и очень страшно.

— Странно другое! — воскликнул я. — Причем, как мне кажется, тут для нас появляется проблеск надежды. Ведь этот человек принадлежал к нашим врагам. И тем не менее его задушили. Возможно, это…

— Конечно! В том-то и дело. Не собственные же друзья его убили!

— Как бы то ни было, одно мы можем утверждать с полной определенностью, — заметил я. — Он пришел тем же путем, что и женщина, — через шахту Лафлера. Неясно другое — когда произошел поединок.

— И почему он произошел, — добавил Веймаут. — И что, о Боже, случилось потом. Возможно ли, — он понизил голос, пристально глядя на огромных ужасных обезьян, бесконечными рядами недвижно марширующих вокруг нас по стенам склепа, — что в этой гробнице заключено нечто… — и он кивнул в направлении саркофага.

— Вполне вероятно, — согласился я. — Однако первое, что должен сделать любой археолог при отсутствии специальной информации, — открыть футляр с мумией.

— Похоже, это уже сделали.

— Что? — вскричал я. — Что?!

— Взгляните сами, — предложил Веймаут, и в голосе его я явственно услышал нотку неистребимого любопытства.

Он осветил изголовье саркофага.

— Боже мой! — снова закричал я.

Деревянные задвижки были сдвинуты. Крышку явно подняли, а потом снова опустили. Причем два клина, вставленные между ней и корпусом футляра, не давали ей встать на прежнее место, оставляя щель в добрый дюйм шириной. Я уставился на нее в полном оцепенении.

— Ну как, идеи есть? — поинтересовался Веймаут. — Зачем понадобилось проделывать такую штуку?

Я покачал головой.

— Чтобы это выяснить, можно попросту ее снова приподнять.

— Что ж, если других идей нет, можно попытаться, — согласился суперинтендант и повернулся к Али. — Ну-ка, посвети сюда. Гревилль, беритесь вон там. И постарайтесь больше нигде до крышки не дотрагиваться — на ней могут сохраниться отпечатки пальцев. Готовы? Ну, поднимаем!

Донельзя взволнованный, я повиновался. Мы без труда подняли крышку — она оказалась гораздо легче, чем я предполагал.

Заранее ужасаясь при мысли о том, что мы можем увидеть, я заглянул в саркофаг. Казалось, его заполняла какая-то тускло-серая масса с неясными очертаниями, смутно напоминающая что-то очень знакомое, — в ту драматическую минуту было невозможно вспомнить, что именно. Менее всего я ожидал увидеть здесь именно это, и потому рассудок, по всей видимости, просто отказался узнавать.

— Давайте-ка совсем снимем крышку, — предложил я. — Вы оставайтесь здесь, а я возьмусь за тот конец.

— Давайте, — согласился Веймаут.

— Сейчас.

Мы подняли крышку и положили ее на пол.

Я не мог поверить, что эта ночь тайн и ужасов готовит еще большее потрясение для моих измученных нервов. Однако все обстояло именно так: то, что случилось потом, с лихвой перекрыло все прошлые события. Ни один здравомыслящий человек, даже с самым неуемным воображением, ничего подобного и представить себе не смог бы.

Я всмотрелся в содержимое саркофага и был потрясен настолько, что не мог произнести ни слова, лишь издал какой-то нечленораздельный звук.

Возможно, свою роль сыграли и чрезмерное напряжение, и невыносимая духота, но мне почудилось, что стены склепа закачались и процессия обезьян двинулась вокруг меня, в то время как я стоял и смотрел в бело-серое лицо сэра Лайонела Бартона, лежащего в этом древнем гробу и по-прежнему закутанного в свое армейское одеяло!

— Отправляйтесь-ка спать, Гревилль, — велел доктор Петри. — Или по крайней мере ложитесь в постель. Это совершенно необходимо. На сегодняшнюю ночь с вас хватит. Ваша работа на данный момент закончена, моя — только начинается.

Не могу рассказать, как прореагировали остальные на наше поразительное открытие, — я был слишком измотан и потрясен, чтобы это сохранилось в моей памяти.

Петри поддерживал меня, пока мы брели вверх по тоннелю. Потом дал мне как следует отхлебнуть из своей фляжки. Виски и помощь Али позволили мне вскарабкаться вверх по лестницам. Я был в бешенстве на себя самого. Чертовски обидно уходить, когда вот-вот должна начаться самая удивительная операция, когда-либо проводимая хирургом, — возвращение к жизни мертвого человека!

Даже добравшись наконец до палатки и повалившись на кровать, я все еще продолжал мучиться сомнениями, и лишь отчаянный внутренний призыв к здравому смыслу удержал меня от того, чтобы не вскочить и не кинуться опрометью обратно.

Али Махмуд с беспокойством наблюдал за мной, стоя у входа в палатку. Я чувствовал, что этот невозмутимый человек тоже потрясен до глубины души.

— Эфенди, — прошептал араб. — Это черная магия! Проклятая гробница! — пальцами левой руки он сжал железное кольцо, которое носил на правой, и, несмотря на то что был правоверным мусульманином, прошептал древнее заклятье от злых духов.

— Мне тоже так показалось, — согласился я. — Возвращайся. Там ты будешь нужнее.

Я был искренне привязан к шефу, и вид его серо-белого лица основательно выбил меня из седла. Все, что я раньше слышал о докторе Фу Манчи, обычно представлялось мне чем-то сильно преувеличенным. Сейчас я понял, что его возможности далеко выходят за пределы человеческой фантазии. Мой возбужденный мозг никак не мог найти во всей этой истории хотя бы одну точку, опершись на которую, он мог бы путем логических построений ответить на мучившие меня вопросы.

Мертв или жив был сэр Лайонел? Кто украл его тело и зачем? Наконец, самый трудный вопрос: кто додумался упрятать его в саркофаг?

Кроме этих, меня обуревали еще тысячи вопросов, причем по меньшей мере половина из них были совершенно идиотскими. Я сжал руками виски и застонал от презрения к самому себе.

Рядом с палаткой послышались легкие шаги. Я поднял голову и увидел у входа Райму.

— Шан, дорогой! — воскликнула она. — Ты ужасно выглядишь. Впрочем, я не удивляюсь. Мне уже рассказали про все, что случилось. И, честно говоря, я даже сейчас не в состоянии этому поверить. О, Шан, неужели ты действительно, действительно думаешь… — Она упала на колени рядом с кроватью и сжала мне руку.

— Не знаю, — пробормотал я, с трудом узнавая собственный голос. — Мне пришлось довольно туго, дорогая, и я… ну… почти потерял сознание. Но я его видел.

— Думаешь, я могу помочь?

— Не знаю. — Я чувствовал, что говорю невнятно, но язык все еще повиновался мне не совсем уверенно. — Если ты понадобишься, то Петри за тобой пришлет.

В конце концов, все в его руках. И я не хотел бы, дорогая, чтобы ты заранее настраивала себя на успех. Это таинственное противоядие кажется мне абсолютной выдумкой. Человеческая наука не в состоянии объяснить подобные вещи.

— Бедный дядюшка, — вздохнула Райма, осторожно погладив меня по голове.

Не могу передать, какое удовольствие я испытал от прикосновения ее нежных пальцев. Они приятно взволновали меня; головная боль утихла. Поистине, ничто так не исцеляет, как сила человеческих чувств.

— Знаешь, Райма, — некоторое время спустя сказал я, — мне кажется, что сигарета должна пойти на пользу. Я начинаю приходить в себя.