Пленники провели в камере уже несколько часов, когда дверь широко распахнулась и на пороге появился чиновник. За его спиной строем стояли солдаты.

— Паркс, — вызвал он.

Паркс некоторое время размышлял, потом поднялся.

— Господи! — воскликнул Лок. — Неужели они собираются казнить вас?

— Надеюсь, нет, — промолвил Паркс и вышел в дверь.

«Храбрость этого малого сомнений не вызывает», — подумалось Джеймсу.

Паркс отсутствовал часа два, затем его втолкнули в камеру. Пленники склонились над ним.

— Мой дорогой друг, — обратился к нему Лок. — Что они с вами сделали?

Джеймс поднес к губам Паркса остатки воды. Через несколько минут тот уже был способен сесть и даже улыбнуться.

— Ничего непоправимого, — ответил он. — Несколько пинков. Несколько иголок… Он взглянул на свои опухшие руки и содрогнулся.

— Свиньи, — возмутился Лок.

— Чего они хотят? — спросил Джеймс.

— Потребовали, чтобы я подписал от имени всех нас документ, согласно которому договор, согласованный с лордом Элджином, утрачивает силу, а британское и французское правительства соглашаются на новый договор с Китаем. — Паркс взглянул на лица членов делегации. — Запомните следующее! Мы должны отказываться от переговоров с ними на каких-либо других условиях, нежели те, которые выдвинуты нашими правительствами. Несмотря ни на какое давление с их стороны. Несмотря ни на что!

— От меня они ничего не добьются, — пообещал Лок.

Через час дверь в камеру открылась вновь.

— Паркс, — вызвал надзиратель. — Вы готовы встретиться с принцем Цюнем снова?

— Я встречусь с принцем снова, — ответил Паркс, — когда он прикажет освободить всех моих товарищей и даст понять, что готов согласиться на условия, выдвинутые моими коллегами и мною самим.

Маньчжур несколько секунд ухмылялся над его словами, затем по очереди взглянул на каждого пленника. Наконец он указал на лейтенанта.

— Вот этого.

Браун сдавленно вскрикнул, когда стражники протиснулись в камеру и схватили его за руки. В тесноте камеры была возможность отбиться от них, но коридоры сразу заполнились вооруженными людьми, они появились и во дворе. Ни Паркс, ни Лок не подали знака к сопротивлению, хотя Браун взывал о помощи, когда его волокли к выходу.

— Ради Бога, — кричал он, — помогите мне!

— Ведите себя как мужчина, — прокричал в ответ Лок. — Ведите себя как мужчина!

Лейтенанта выволокли во двор и там раздели на глазах у остальных пленников, прильнувших к решетке.

— Боже мой! — простонал Лок. Уж не собираются ли они кастрировать несчастного юношу?

— Они собираются бить его палками бастинадо, — догадался Паркс. — Не стану утверждать, что это намного лучше.

Память вернула Джеймса в прошлое, в тот день в Уху… Но тогда жертвой была китаянка, а китайцы отличаются стоическим фатализмом. Браун же — белокожий англичанин с английским пониманием веры и судьбы, к тому же очень молодой. Юноша принялся кричать от ужаса еще до того, как его уложили голым в пыль и первые удары пали на его тело. Затем крик перешел в почти звериный визг боли и унижения.

Его товарищи в бессильной ярости смотрели на мучения соотечественника. Вскоре на ягодицах юноши появились капли крови, затем ее брызги полетели в стороны после каждого удара палкой. А удары все сыпались и сыпались… Белое тело судорожно изгибалось, жалобные звуки вырывались изо рта юноши, пока он внезапно не затих.

— Они убили его, — прошептал Лок, отказываясь верить в такую возможность.

На голову Брауна вылили ведро воды. Через мгновение он пошевелился и экзекуция моментально возобновилась.

— Нет! — закричал он. — Нет!

Секретари, тоже молодые люди, больше не в силах смотреть, опустились на пол. Не раньше, чем получив положенные четыре сотни ударов и по меньшей мере четырежды теряв сознание, Брауна, как был без одежды, швырнули обратно в камеру.

Джеймс снял рубаху и накрыл истерзанную плоть. Остальные в ужасе стояли вокруг.

Чжан Цзинь проинформировал Лань Гуй о том, что случилось с варварами. Жители Пекина живо обсуждали эту новость и радовались победе над заносчивыми и злобными агрессорами. Император со своим двором все еще находился в Юаньминъюане, где проводил лето в сельской тиши и прохладе бриза, идущего с гор, возвышающихся на севере. В обязанности евнухов, кроме всего прочего, как раз и входило следить, чтобы их хозяйки были в курсе событий и сплетен.

Лань Гуй слушала Чжан Цзиня с загадочным блеском в глазах.

— Они заслуживают всего, что может пасть на их головы, за вторжение на нашу родину, — заявила она.

— Даже молодой Баррингтон?

— Молодой Баррингтон заодно с оккупантами?

— Он приехал с делегацией в качестве переводчика и тоже был арестован. Говорят, теперь все они должны умереть. — Лань Гуй молча сжала губы. — Он наш друг, — напомнил ей евнух. — Разве не он касался ваших губ своими.

— Молчи, — зло оборвала его Лань Гуй. — Никто не должен об этом знать. — Это была тайна ее власти над императором!

— Нельзя же позволить ему умереть, Почитаемая. Не могли бы вы обратиться к братьям его величества с просьбой написать документ о его освобождении?

Лань Гуй задумалась. Она была матерью будущего императора, однако прекрасно знала, как ненавидят ее дядья Сяньфэна, а возможно, и его братья. Причина ненависти коренилась в ее низком происхождении, а кроме того, в возросшем после рождения сына, влиянии на становящегося все более больным и нерешительным Сыном Небес. Она опасалась предпринимать хотя бы в малейшей степени рискованные шаги. В то же время Лань Гуй не желала допустить гибели молодого Баррингтона.

— Ты отправишься в Пекин, Чжан Цзинь, — наконец решилась она, — туда, где содержатся варвары, и скажешь охране, что ни при каких обстоятельствах молодой Баррингтон не должен пострадать, что бы ни случилось с другими пленниками.

Чжан Цзинь выглядел обескураженным.

— От чьего имени я должен давать такие указания?

— Они знают имя твоей госпожи, Чжан Цзинь. Скажи там, что Гуй Фэй выступает по поручению Сына Небес, однако дело не требует огласки. Молодой Баррингтон является сыном мандарина, который давно преданно служит Трону Небес. Этого достаточно.

Несколькими днями позднее в Летний дворец пришло сообщение о том, что британцы и французы, узнав об аресте своих посланцев и жестоком обращении с ними, возобновили наступление на Пекин. Наложницы были введены этим сообщением в глубокое отчаяние, даже Нюхуру.

— Что станет с Мандатом Небес? — отчаянно вопрошала она.

И только одна Лань Гуй не потеряла самообладания и удивлялась:

— Как может маленькая армия варваров покорить Пекин?

— Почему тогда все бегут? — плакала Нюхуру.

Во дворце знали, что все жители, имевшие свой транспорт или способные нанять коляску либо лошадь, спешно покидают город.

— Потому что они дураки и трусы, — отрезала Лань Гуй. — Варвары еще умоются грязью. Если этот Элджин хочет войны, мы должны ее устроить ему!

Разве не маршал Сэнголиньцинь командует войсками на подступах к столице? Иноземным дьяволам еще предстоит осознать ошибочность выбранного ими пути.

Она отправилась в свои апартаменты, зашла в детскую, чтобы поцеловать на ночь сына. Горячая любовь, которую она когда-то к нему испытывала, давно прошла. Рождение Цзайцюня было для нее болезненным и унизительным делом, и ей не хотелось повторять все вновь. К счастью, при нынешнем состоянии здоровья Сяньфэна это представлялось маловероятным. Погрязнуть в заботах о маленьких детях — не для нее. Цзайцюню уже исполнилось четыре года, но он до сих пор заходился плачем по малейшему поводу. Причиной, по ее мнению, было слабое здоровье малыша, ставшее источником серьезной озабоченности Лань Гуй.

Этот маленький мальчик принес ей нынешнее процветание — был главной ее надеждой на власть и в будущем. Однако ничто не могло остановить постоянную капель из его носа и непроходящий кашель. Причиной, без сомнения, был его отец, поскольку она оставалась такой же здоровой, как всегда. Именно от императора ребенок унаследовал физическую немощь. И все равно она послушно долгу поцеловала сына, прежде чем передать его нянькам, которые укладывали мальчика спать, а затем отправились в свою опочивальню.