Уставшие женщины пришли к столу перекусить, а Хуэйчжэн нетерпеливо мерил комнату шагами, когда прибыл губернатор Чжочжун, важный мужчина с огромным животом. Обычно он не заходил к низшим по чину.

— Что это за слухи, Хуэйчжэн? — строго потребовал он объяснений, передавая слуге свой жезл вместе с кожаным бумажником. Снаружи до Лань Гуй донеслось позвякивание сбруи конного эскорта.

Шэань поднялась и поклонилась, не выпуская из рук тарелки. Девушки последовали ее примеру.

— И что вы делаете здесь, когда должны быть с армией? — продолжил Чжочжун.

Хуэйчжэн сердито взглянул на него:

— Я сложил с себя все полномочия в армии.

— Сложили полномочия? — воскликнул Чжочжун, считавшийся не меньшим скандалистом, чем Шэань. — Кто позволил вам сделать это?

— Я направил прошение об отставке наместнику, — ответил Хуэйчжэн со всем достоинством, на какое был способен.

Чжочжун, оглядевшись, заметил снующих слуг и растущую гору ящиков.

— Вы покидаете Уху?

— Да, — подтвердил Хуэйчжэн. — Поскольку я подал в отставку, то еду в Пекин за новой должностью. — В раздумье он добавил: — Мои братья живут в Пекине.

— Вы бросили нашу армию, — упрекнул его Чжочжун.

— Я сложил с себя полномочия и теперь собираюсь в Пекин, — повторил Хуэйчжэн, демонстрируя безграничное терпение.

— Ваша святая обязанность прежде увидеться со мной, — заявил Чжочжун, — и проинформировать о случившемся. — Некоторое время он размышлял. — Так что же случилось?

— Армия потерпела поражение, тайпины наступают.

— Каким образом наша армия потерпела поражение?

Лань Гуй вздохнула и вернулась к еде. Она все еще была голодна, а кто знает, когда в пути их опять будут кормить. Кроме того, ей не хотелось услышать, как губернатор назовет ее отца трусом.

Жунлу тоже считал его трусом.

А разве он не был им? Ведь он сбежал — этого не оспоришь.

Вот и теперь снова убегает, аж в Пекин. Лань Гуй всегда хотелось в Пекин. Но только не в качестве дочери труса.

Закончив расспрашивать Хуэйчжэна, Чжочжун попросил его остаться и помочь подготовить Уху к обороне.

— Я уезжаю в Пекин, — настаивал Хуэйчжэн.

— Ха! — буркнул Чжочжун. Он резко повернулся и вышел из комнаты, не попрощавшись.

— Грубиян, — прокомментировала Шэань.

Вскоре они услышали, как Чжочжун кричит на слуг, требуя подать жезл.

— Займитесь своим делом, — предложил Хуэйчжэн. — Нам надо торопиться.

Женщины послушно вернулись к прерванным сборам.

Лань Гуй последний раз осмотрела свою комнату, складывая в большую холщовую сумку всевозможные безделушки, стараясь не забыть ничего ценного, когда появился один из слуг.

— Что такое, Дин? — спросила она.

— Госпожа, губернатор забыл свой бумажник. Что мне с ним делать? Ваши родители настолько взволнованны, что я не хочу их беспокоить.

Это был большой кожаный мешок, весьма тяжелый на вид. Бумажник управляющего!

— Дай его мне, — решила Лань Гуй.

Когда Дин передавал мешок девушке, в нем звякнули деньги.

— Вам не кажется, что его следует отослать во дворец губернатора? — спросил Дин.

— Я позабочусь, чтобы он туда попал, — твердо сказала Лань Гуй. — Спасибо тебе. Ты правильно поступил, обратившись ко мне.

Слуга поклонился и вышел.

Лань Гуй присела на свою кровать. Мешок был запечатан, однако девушка размышляла всего несколько мгновений: ведь она покидает Уху навсегда и больше никогда не увидит Чжочжуна. Лань Гуй заперла дверь, открыла мешок и заглянула внутрь. Он был полон серебряных монет. Столько денег она не видела за всю свою жизнь. Высыпав монеты на кровать, быстро их пересчитала. Три сотни, маленькое состояние. Торопливо Лань Гуй ссыпала деньги в свой дорожный мешок.

Бумажник управляющего последовал туда же — она избавится от него в пути.

Располагая тремястами серебряными монетами, что бы ни случилось, она, по крайней мере, не будет голодать.

— Это правда? — спросила Джоанна.

— Правда в том, что Хуэйчжэн бежал из Уху со всей семьей, — горько подтвердил Джеймс. — Значит, Лань Гуй потеряна навсегда.

— Я имела в виду другое. Неужели Знаменная армия действительно потерпела поражение?

— Бог ее знает. Я должен отправить сообщение дяде Мартину, чтобы он был в курсе. — Джеймс нахмурился. — Тебе бы тоже лучше уехать.

— Но почему?

— Если тайпины и в самом деле приближаются…

— Они еще в сотнях миль отсюда, не так ли? К тому же нам они не причинят беспокойства: мы ведь христиане.

— Мама хочет, чтобы ты переехала в Нанкин.

— А ты останешься здесь один? Нет, я не поеду. Думаю, следует хотя бы дождаться возвращения Джона.

— Если он вообще когда-нибудь вернется, — мрачно заключил Джеймс.

О Джоне Баррингтоне ничего не было слышно с тех самых пор, как несколько месяцев назад он отправился вверх по реке. Почти каждый день Цзэньцзин закатывала истерики при одной мысли, что ее сын накликал на себя погибель. Джеймсу никогда не удавалось заставить сестру сделать что-либо так, как он считал нужным. Ну, ничего, решил он, получив такое известие, дядя Мартин наверняка возьмет все в свои руки, в том числе и Джоанну. Не желая продолжать с сестрой бесцельный спор, он поспешил к пристани, чтобы снарядить сампан.

Уже на следующий день в Уху появились первые отступающие знаменные, сеющие повсюду панику: тайпины находятся всего в нескольких милях от города, и в сельских местностях их все больше и больше.

— Ну вот, роковой час настал, — решил Джеймс. — У нас нет времени ждать указаний от дяди Мартина. Я сажаю тебя на сампан до Нанкина, причем без промедления.

— А ты остаешься?

— Меня оставляют здесь дела, Джоанна. Я не могу бросить склады без присмотра. А ты уедешь, даже если мне придется тебя связать и силой оттащить в лодку.

Их взгляды встретились. Джоанна поняла, что брат настроен предельно серьезно. К тому же она и сама теперь была напугана, хотя ни за что не призналась бы в этом брату.

— Хорошо, — согласилась она, — я поеду. И заставлю дядю Мартина немедленно послать тебе указание уехать отсюда.

Она спешно упаковала свои вещи и к ленчу была готова к отплытию. Уху охватила суматоха, так как Чжочжун готовил город к обороне, приняв командование над всеми знаменными, которые оказались под рукой.

— По крайней мере он действует очень энергично, — признал Джеймс, провожая Джоанну на борт сампана.

— Обещай, что ты приедешь, как только дядя Мартин пришлет тебе инструкции, — нетерпеливо перебила его сестра.

— Я же сказал, что поступлю, как решит дядя.

Джоанне с трудом верилось, что где-то неподалеку идет гражданская война. Она удобно устроилась в сампане под огромным зонтом и попивала прохладительные напитки, заботливо принесенные капитаном. Кули сновали взад и вперед, орудуя длинными веслами, посылая судно вниз по течению. Девушка почти задремала, когда в десятке миль от Уху ее заставила вздрогнуть суматоха, возникшая среди членов экипажа. Многие побросали весла и легли на палубу.

Потерявший управление сампан развернуло бортом по течению и стало сносить к берегу.

Джоанна застыла в испуге.

— Что происходит, Чжи? — тревожно спросила она капитана.

— Нас обстреляли с берега, госпожа.

Джоанна встала. У кромки воды собралась довольно большая толпа. Оттуда стреляли из мушкетов, о чем свидетельствовали дымки.

— Это бандиты?

— Я думаю, это тайпины, госпожа.

— Тайпины к югу от Уху? — Джоанна пригляделась. Так как сампан находился довольно близко от берега, ей удалось рассмотреть, что люди с мушкетами не носили поросячьих хвостиков.

— Что делать, госпожа? — взвыл Чжи.

— Прикажи своим людям взяться за весла. А затем… — Она задумчиво покусала губу. За поворотом река сужалась, и тайпинов было вполне достаточно, чтобы не пропустить сампан. — Мы должны вернуться в Уху, — наконец приняла она решение.