Вероятно, этому способствовал покойный Юстин. Он приказал двум молодым воинам, мужу Комито и Белизарию, захватить Дарас, новую пограничную крепость. Они так и сделали с мужеством молодых, сообщив персидской армии о своём вторжении. При помощи тактики, доселе не описанной ещё ни в одной книге, Белизарий держал персов в кольце, в то время как из укрытия появилась целая армия гуннов, напавшая на врага.

Прочитав детальное сообщение о битве, Юстиниан покачал головой. Было ясно, что победу одержали наёмники-гунны, остатки могущественной армии Аттилы, а не римляне. Однако окрылённый небывалым успехом, он совершил невиданный поступок: назначил Белизария единым командующим вооружёнными силами на Востоке, минуя более опытных военачальников. Возможно, что если Белизарий выиграл эту битву, то выиграет и всю войну. Что и произошло в действительности. Новости с Востока показались Юстиниану добрым предзнаменованием своего собственного триумфа. Армии могли пополниться новыми силами.

В своём воображении он рисовал картину возрождения империи. Юстиниану казалось, что можно остановить распад государства: перестроить и сделать ещё более прочными мощные крепостные стены Феодосия Великого, устроить пограничные армии по новому образцу, изменить законы, чтобы восстановить порядок, потратить на вооружение деньги, которые сейчас тратятся на забавы богачей и зрелища для толпы. И более того, можно построить огромный флот, чтобы завладеть морскими путями, если суша занята врагом.

Таким образом, власть распределялась из столицы в провинции, а уже оттуда возвращалась бы вновь на благо города, как в былые дни величия. Юстиниану не приходило в голову, что народ восстанет против таких непомерных расходов и небывалой деятельности, даже если и надеется на возрождение римской славы, по крайней мере для своего поколения.

Летописцы Священного дворца сообщали, что новый автократ не был ни чиновником, ни военным диктатором, однако имел две особенности: во-первых, редко покидая дворец, он почти не отваживался выйти за пределы позолоченного бронзового портала, где вывешивались сообщения о происходящих событиях, во-вторых, Юстиниану была неведома усталость.

Его первая попытка изменить город не вызвала особого шума. Он просто захотел создать новый свод законов. Феодосий поступил так же, но с тем результатом, что его законники всё ещё трудились над древними рукописями гражданского права, указами и вердиктами. Потребовалась бы смена многих поколений, заметили законники, чтобы из такого множества текстов создать упорядоченный свод законов. Естественно, законники хотели, чтобы такая праздная жизнь продолжалась вечно, а доходы их были велики, поскольку только они одни могли разрешить противоречия между древними законами и новыми указами.

Однако Юстиниан выработал свой метод обращения с письменными уложениями. Он послал за одним из таких экспертов, Трибонием, чудаковатым скрягой, и объяснил ему, что хочет сохранить только минимум древних законов, подходящих для современных нужд. Юстиниан хотел создать единый свод законов, который может быть использован во всей империи. Поскольку Трибоний своей деятельностью уже заработал целое состояние, то, несомненно, сумеет создать упорядоченную систему из хаоса римских законов. Кроме того, он сам предлагал Юстиниану свои услуги.

Эксперт тут же указал на существующую опасность. Сейчас судьи и префекты привыкли принимать свои собственные решения, а если будет создан единый закон, подобный суровому бесстрастному судье, то какая же власть останется чиновникам и как они смогут принимать решения по таким важным вопросам, как, например, права собственности? За них будет решать неумолимый Закон. Перед его лицом самаритянин, выращивающий оливы, будет равен самому благородному Трибонию!

Но именно этого и хотел Юстиниан. Он спросил, за какое время можно создать свод и сколько он займёт томов. Уязвлённый Трибоний ответил: «Пять лет и двадцать томов, если Юстиниан верит в чудеса». Император возразил: «Три года и двенадцать томов, причём благородный Трибоний сам может выбирать себе помощников». Если тот справится, Юстиниан обещает дать ему чин патриция.

Получив такой вызов, Трибоний взялся за дело со всей своей неуёмной энергией.

Очевидно, Юстиниан надеялся создать своё вымышленное государство, прибегнув к помощи своих соратников. Дворцовые сплетники передавали из уст в уста изречение Трибония: «Он хочет создать упорядоченность из хаоса». Общество Константинополя снисходительно усмехалось, припоминая, что все новые императоры хотели поначалу что-либо изменить.

Чиновники из военного министерства требовали тем не менее отзыва Белизария с поста. Юный командующий восточным фронтом проиграл вторую битву с персами и спас армию лишь благодаря тому, что сумел вброд добраться до островов на Евфрате. На карте Юстиниан увидел, что и острова, и сам Евфрат находятся на персидской территории, так что даже если Белизарий и проиграл битву, то, по крайней мере, защитил границу. Поэтому, несмотря на протесты старейших главнокомандующих, Белизарий остался на посту.

У Юстиниана было настоящее чутье на советников. Он назначил Иоанна из Каппадокии главным логофетом, или экономистом. Этот владыка финансов с моралью булгарского быка мог выжать из сборщиков налогов, которые привыкли удерживать часть богатства, проходящего через их руки, почти все деньги в пользу казны. В ночь своего назначения на пост грубый каппадокиец промчался на колеснице по многолюдной Мезе и распахнул двери всех таверн для жаждущих юнцов и девиц.

Будучи настоящим пройдохой, рослый Иоанн стремился завоевать расположение толпы. Он говаривал, что этим людям больше по душе пороки, чем добродетель. Иоанн всегда говорил, что думал, даже новому императору. Как и Юстиниан, Иоанн был крестьянином-самоучкой. Они понимали друг друга, и их связывали крепкие узы. Что бы ни придумал Юстиниан, каппадокиец мог выполнить всё, если это касалось денежных вопросов, как и большинство дел в этом мире. Но на этом сходство императора и логофета заканчивалось. Обладающий скромными потребностями Юстиниан был предан богатой фракции венетов, жадный же и властолюбивый Иоанн завидовал богачам, которых мальчишкой тщетно пытался обворовать, и принадлежал к радикальной фракции прасинов. Более того, он ненавидел вмешательство в свои дела и поэтому не одобрял напряжённого труда Трибония по созданию законов, которые ограничивали бы поборы Иоанна. По его мнению, Трибоний был богатым сквалыгой и ловкачом.

   — Богохульство, игра в кости и похищение девушек для театральных притонов — вполне естественные пороки, Трижды августейший, — спорил Иоанн. — Стоит ли лишать народ развлечений?

   — У этих развлечений есть последствия, логофет.

   — Последствия для людей, победоносный? Разве это не их проблемы?

   — Всё сказывается на жизни нашего общества. Благородный логофет, даже город может погибнуть из-за непристойного поведения горстки людей.

   — Как Содом и Гоморра?

Иоанн из Каппадокии не мог понять рассуждений своего господина. Доктрина божественного гнева существовала с давних пор: пожар, чума или землетрясение могли случиться в городе, заражённом грехом. Если это правда, то Константинополь уже давно был бы уничтожен, а не процветал бы более двух веков. Иоанн припомнил, что официально Юстиниан являлся защитником традиционной веры, и переменил тон.

   — Как говорит августейший, закон должен наказывать любой порок. Но как же могущественный автократ создаст такой закон?

Юстиниан с непониманием воззрился на него, а Иоанн, которого невозможно было смутить, рассказал, как накануне вечером группа охотящихся за развлечениями меченосцев из фракции венетов, прогуливаясь на лодке в гавани, приметила привлекательную женщину, молодую жену гребца. Они втащили её в свою лодку. К несчастью, женщина прыгнула в воду и утонула. Что предусматривает закон за вынужденное самоубийство?

   — Повесить юнцов! — отрезал Юстиниан.

   — Само собой, достославный государь! Но как это обосновать?