– Не говорили ли вы ей, что не следует связываться с буржуазией? – спросил он.

– Нет! Нам это на руку. Через нее узнаем, что намеревается делать против рабочих фабричная дирекция.

– А-а! – протянул Ульянов. – Не нужно запрещать ей этих интрижек.

Сказал это и почувствовал большую досаду. При этом отдавал себе отчет, что ревнует Настьку.

– Я провожу вас домой, товарищ! – шепнул он, подходя к ней.

Она взглянула на него быстро и блеснувши глазами, ответила лениво:

– Благодарю…

Долго ходили они по темным улицам предместья, дошли до лесу в Палюстрово и уже перед рассветом стояли перед маленьким деревянным домиком.

– Здесь я живу, – произнесла она потягиваясь. – Завтра воскресенье, можно спать, сколько хочешь.

– И правда! – согласился он. – Завтра воскресенье.

Настя ничего не ответила. Постучала в окошко. Заспанная растрепанная женщина с ребенком на руках приоткрыла двери и гаркнула:

– Черт возьми! Испугала же ты меня. Думала, что это снова полиция.

Девушка, не прощаясь с Ульяновым, вошла в сени и уже в их мраке кивнула ему головой. Он вошел. Слышал, как скрипнул ключ в замке, окружила его темнота, но скоро почувствовал, что сильные горячие руки обняли его и толкнули к дверям. Быстро обернулся, нашел в темноте упругое тело Насти, прижал к себе; начал целовать губы, щеки, шею и мягкие волосы, тяжело вздыхая и шепча путаные слова, неизвестно откуда приходящие ему на ум. Вошли в маленькую комнатку, ничего не говоря между собой…

Ульянов покинул халупу только во втором часу пополудни. Чувствовал усталость, какой-то неприятный осадок, презрение к себе и тоску. Как обычно, начал анализировать свое настроение.

– Тьфу, к черту! – буркнул он. – Красивая самка, ничего не скажешь! Мало таких ходит по земле… Смелая, ни о чем не спрашивала и ничего не требовала. Только зачем я ввязался в эту историю? Не смогу теперь говорить при ней спокойно и решительно. Она будет думать, что я все-таки ничем от этого инженера не отличаюсь.

Припомнил себе случайно брошенное слово Насти: «Хочу убедиться, могут ли эти специалисты сделать что-то настоящее. Если нет, то не стоит болтать и восстанавливать против себя. Нужно тогда другой давать себе совет».

Не стал он ее расспрашивать о том, что она думала, так как внезапно оплела его горячими руками и начала нежно прижиматься и ластиться, как кошка.

Два дня он не видел Насти, а когда ее встретил, возвращаясь с собрания, пошел за ней и провел ночь в темной каморке работницы.

Несколькими днями позже пришел к нему Бабушкин и сказал, что Настя устроила скандал на фабрике, ударила в лицо ухаживающего за ней инженера и побежала с жалобой в дирекцию.

– Что произошло? – спросил Ульянов. – Почему это сделала?

– Не знаю! – ответил рабочий. – Бешеная девушка! Знают ее хорошо во всем районе. Что-то взбрело ей на ум… кто бабу поймет?!

Засмеялся и начал говорить о приобретении нового гектографа для печатания нелегальных прокламаций.

В тот же вечер на собрание кружка пришла Настя, и после окончания чтения и дискуссии Владимир вместе с ней покинул помещение.

– Прогнала инженера! – воскликнула она со смехом. – Теперь ты у меня. Никого больше не хочу! Пойдем развлечемся в какой-нибудь ресторан, где играет музыка и где много света.

Он взглянул на нее с мрачным удивлением.

– Ходила туда со своим инженером? – спросил он.

– Ходила! Я все же не скотина, которая может всю жизнь провести в грязном хлеве, в потемках, не изведав ни одной радостной минуты, – парировала она. – Я хочу жить!

– У меня нет времени, моя дорогая! – буркнул он неохотно. – Я не хочу зависеть от этих вещей.

– А от каких? – спросила она и прищурила глаз.

«От борьбы», – хотел сказать, но раздумал он, так как припомнил себе, что совсем не боролся, чтобы завоевать эту девушку, а она, был убежден, думала, собственно, об этом.

– Скажи! – настаивала она.

– У меня нет времени ни на музыку, ни на свет в ресторане, – буркнул он. – Мне это не нужно.

– Но мне нужно! – воскликнула она.

– Дай себе совет сама! – сказал он грубо.

– Дам, – согласилась она без гнева и лениво потянулась, глядя на Ульянова из-под опущенных век.

Не знал, что делать с собой. Чувствовал неловкость и молчал.

– Иди ко мне! – шепнула она, прижимаясь к нему.

Считал это самым легким и простейшим выходом из неприятной ситуации. По дороге купил в уличном ларьке несколько мандаринов и коробку конфет.

Утром выходили вместе. Она на фабрику, он на конспиративную квартиру на Васильевском острове. Проводил ее до ворот здания прядильной фабрики Торнтона. Настя взглянула на него хитрым, скрывающим иронию взглядом и сказала загадочным голосом:

– Буду всю жизнь гордиться, что имела такого любовника. Владимир Ильич Ульянов! Го, го, это не шутка!

– Не велика честь! – усмехнулся он вынужденно.

– Не говори, чего не думаешь! – запротестовала она. – Знаю, что скоро вся Россия о тебе услышит.

– Пророчествуешь? – спросил он дерзко.

– Может… – ответила она и быстро вошла в ворота, так как фабричный гудок заревел ужасно.

Ульянов избегал с тех пор встреч с девушкой. Работал теперь в отдаленном районе, в кружках Путиловских заводов, и завязывал отношения с мастерскими военно-морского флота в Кронштадте; было это предприятие чрезвычайно опасным, так как военные власти держали матросов и рабочих в строгом повиновении. Только возвратился он из Кронштадтской крепости, как влетел к нему Бабушкин.

– Плохо, Ильич! – начал он уже с порога. – Знаешь, что произошло? Настя Козырева нашла себе любовника!

– Наверное, не первого? – спросил безразличным голосом Ульянов.

– Не шути с этим, товарищ! – одернул его рабочий. – Может рассыпаться вся наша организация! Эта девка связалась со старшим вахмистром жандармов! Понимаете?

– Почему не могу понять? – пожал он плечами. – Я убежден, что ничто нам не грозит. На всякий случай перенесите гектографы в другое помещение. Лучше будет, если перевезете в столовую Технологического Института и передадите моему товарищу Герману Красину. Хотя я ничего не опасаюсь.

– Жандарм вытянет из нее секреты, так как для этого, наверное, с ней связался, – сказал Бабушкин, весьма возбужденный и беспокойный.

– Э-э! – махнул рукой Владимир. – Есть у ней другие приманки, кроме тайн наших кружков, милый товарищ! Думайте, что все будет хорошо!

В самом деле, хотя и видели Настю, проводящую целые вечера с молодцеватым интересным вахмистром в ресторанах и театриках, организация долго не имела никаких неприятностей.

Бабушкин встретил девушку на улице и хотел пройти незаметно, но она задержала его и сказала:

– Передайте Владимиру Ильичу, чтобы он был о своем деле спокоен, а обо мне скажите ему, что я хочу жить и не создана быть монашкой или книгоедом. У меня много ненависти, но еще больше радости. Хочу для себя пожить, чтобы эта радость не умерла раньше времени, так как что мне тогда останется делать? Утопиться, повеситься или выпить карболки? Еще пока погуляю, насмеюсь, наслажусь досыта, а дальше посмотрю. Может, к вам вернусь и умру на баррикадах. А пока что – хочу жить… Скажите ему об этом и будьте здоровы!

Бабушкин повторил этот разговор Ульянову. Владимир пожал плечами и произнес только следующее:

– Ну видите, товарищ, что ничего нам не грозит?

Забыли о ней скоро, когда внезапно он получил переданное через неизвестного рабочего письмо. Настя написала, предупреждая их, что тайная полиция следит за Ильичом, Бабушкиным, Шаповаловым, Катанской и учительницей Книпович, потому что установлено, что брошюры «Кто чем живет», а также «Король Голод», изданные тайно народной типографией и подписанные фамилией Тулин, принадлежат Ульянову.

Владимир не прервал своей работы, но скрывался так искусно, что никакой полицейский агент не мог его выследить. Несколько раз едва не схватили его на улице, но всегда спокойный и смелый революционер знал специальные планы города – сеть проходных домов, конспиративных логовищ; тайников в пивных, в складах угля и в сараях, стоящих на овощных огородах, тянущихся в окрестностях Петербурга. Ускользал из рук шпионов и пускал в обращение все новые, очень сильные, решительные, беспокоящие правительство и схватываемые рабочими листовки и брошюры. Из всей группы преследуемых в тюрьму попала только учительница Книпович, преданная тайным шпиком, наборщиком народной типографии, а вместе с арестованной несколько ее знакомых, не принадлежащих к партии, но скрывающих у себя нелегальные брошюры.