— Товарищ комбриг, что с вами? Вы побледнели! — участливо заговорила Маринка, взяв его пульс. — Успокойтесь, вам нельзя волноваться.

Лихарев с грустью взглянул на нее.

— Ах, сестра, вы не можете себе представить, какая мука для меня лежать без движения…

Шли дни. Лихарев стал ежедневно заниматься с Лолой русским языком. Все в ней радовало его. Лола сама стремилась умножить эту радость. Если он просил ее почитать из «Фархад и Ширин», она тут же читала. Если ему хотелось послушать пение девушки, ее голосок тотчас же начинал звенеть в его комнате. Полные неуловимой грации движения девушки, острый ум, бьющая через край живость очаровали и волновали его, и он испытывал наслаждение, когда она находилась рядом. Наблюдая за ней, он представлял, что может выйти из этой девушки, если ей помочь. Поэтому он решил серьезно заняться ее образованием и даже при случае отправить Лолу в Ташкент, где жила его мать.

Как-то в разговоре он спросил ее о здоровье отца Девушка не смогла сдержать слез и расплакалась. Так Лихарев узнал о смерти Фатто. Это известно, старательно скрываемое от него окружающими, потрясло Лихарева и доставило ему много горьких минут…

Вихров, принявший второй эскадрон от Ладыгина, назначенного помощником командира полка, добился направления Суржикова в дивизионную школу.

Они сидели в чайхане Гайбуллы и строили планы.

— Ну, Михаил Иосифович, — говорил Вихров, поглядывая на своего собеседника, — кончишь хорошо дивизионную, немного послужишь, а там и в нормальную школу направим. Был у меня во взводе еще на польском фронте один донбасский парнишка Дмитрий Лопатин, сейчас тоже школу кончает. Скоро ждем его командиром.

— Вы рассказывали об этом Лопатине, — напомнил Суржиков, благодарно посмотрев на Вихрова. — Говорили, хороший боец.

Вихров допил пиалу и попросил Гайбуллу дать еще чайничек чаю.

— Товарищ командир, поглядите, Климов идет, — сказал Суржиков. — Совсем нос повесил, затосковал.

Трубач шел мрачный, как-то сразу постаревший.

Обычно лихо закрученные усы его уныло висели вдоль давно не бритого подбородка.

— Василий Прокопыч! — окликнул Вихров. — Идите к нам!

Трубач подошел.

— Что это вы, дядя Климов, такой скучный? — спросил Суржиков.

Трубач тяжко вздохнул.

— Скучный! Да я, сынок, такого товарища потерял… Душевный был человек… Эх, а я еще с ним ругался. Досаждал ему всячески, — заговорил Климов, видимо испытывая жгучую потребность поделиться своим горем с товарищами.

— Что имеем — не храним, потерявши — плачем, — сказал Суржиков.

— Он тогда еще звал меня на охоту, мой Федор Кузьмич, а я не пошел, старый дурак. Может, он тогда бы и не утопился. Добро бы от пули или шашки геройской смертью погиб, как надлежит старому солдату, а то ведь в грязи утопился мой Федор Кузьмич.

Климов, вздохнув, отвернулся, и Вихров увидел, или ему показалось, что трубач быстрым движением смахнул слезу со щеки.

— Что это — базар, а народа не видно, — заметил Климов, видимо желая переменить разговор.

— А сегодня не базарный день. Одни чайханы торгуют, — сказал Суржиков. — Смотрите-ка, товарищ командир, — продолжал он, приглядываясь.

На мершадинской дороге показалось десятка два запыленных всадников на разномастных лошадях. Они молча проехали мимо чайханы. За ними со скрипом потянулся груженый обоз. На повозках были видны мешки, ящики, бидоны с керосином, обвязанное веревкой пианино, плотные кипы газет. Лошади шли, устало опустив головы, лениво помахизая хвостами. На одной из повозок сидел на мешке молодой командир в синих бриджах. Желтые ремни поверх новенькой гимнастерки блестели на солнце. На загорелом лице Вихрова удивленно поднялись брови. Он вскочил и, вытянув шею, пристально посмотрел на молодого командира.

— Лопатин!!! — крикнул Вихров таким неистовым голосом, что Гайбулла выронил чайник из рук.

Боевые товарищи бросились друг другу в объятия. Они говорили что-то, перебивая один другого, и снова обнимались.

— А ну, дай я на тебя посмотрю. Ого, гляди какой стал! Как переменился!. Совсем другой человек! А вырос! Почти на целую голову выше меня. Хорош! Хорош! — весело повторял Вихров, оглядывая волевое, несколько широковатое в скулах, бритое лицо старого друга. — Да нет, постой, скажи — ты это или не ты?

— Да как будто я самый, — смеясь, отвечал Дмитрий Лопатин, — А что, не похож? Думаете, подменили меня?

— Да нет, физиономия вроде такая же, только гораздо серьезнее стал. А вот язык-то тебе подменили. Помнишь «конево дело» и «шибко» все говорил?

— Ну, это давно отошло в область преданий. Во-первых, мне за подобные словечки доставалось. У нас литературу преподавал бывший полковник Бырдин.

— Знаю. Черная борода.

— Вот-вот. Он и нашим взводом командовал. А во-вторых, чуть не так ступишь — замечание. Он, бывало, и в столовую придет, смотрит, кто как ест, как нож с вилкой держит. Тонкий человек.

Они не заметили, как исчез Климов. Трубач любил делать людям приятное, поэтому побежал за Маринкой.

— А вы-то, товарищ командир, как живете? — спросил Лопатин, глядя на Вихрова.

— Заступил на второй эскадрон.

— А Ладыгин?

— Назначен помощником командира полка. А Ильвачев еще весной уехал учиться.

— Знаю. Маринка писала… Где она?

Вихров понял — задерживать товарища было бы жестоко. Однако, ответив ему, что Маринка находится в полковом лазарете, он все же спросил, нет ли у него папирос.

— Сколько угодно, — Лопатин нагнулся и открыл чемодан. Сверху лежал какой-то металлический предмет странной формы.

— Что это? — поинтересовался Вихров.

— Снайперский прибор.

— Прости, в первый раз вижу.

— Ну, прибор такой, для меткой стрельбы. Я снайпер.

— Ну?! Вот это здорово! Вот это удача! — говорил Вихров, весь просияв. — Ты знаешь, как командир полка будет доволен! А ты не охотник?

— Был в окружной команде.

— Следовательно, охотился?

— Конечно. Мы под Псковом сколько раз выезжали.

— На кабанов?

Лопатин засмеялся.

— Ну какие там кабаны. Волки… А кабанов бил, когда жил у дяди на Кубани… Ну, берите папиросы. Каких вам? Тут разные есть.

— Ого, какой ты богатый, — удивился Вихров. — Гляди, сколько папирос!

— А у вас что, с табаком плохо?

— У нас? — Вихров усмехнулся, — Одно время карманы курили.

— Как это? — не понял Лопатин.

— Карманы-то пропитались махоркой. Табаку не было. Вот мы их и курили. Ну, ладно, потом все расскажу. Бери чемодан. Провожу до лазарета. А потом пойдем вместе к командиру полка. Буду просить назначить, тебя моим помощником?

— А разве старше меня нет?

— Нет. Молодежь. Но хорошие ребята. Кстати, в эскадроне есть наш, донбассовский, Кондратенко… Он вчера уехал в Каттакурган. Ну, бери чемодан.

— Да, я все собираюсь спросить, как поживает мой старый товарищ? — спросил Лопатин.

— Харламов? А что ему сделается — солдату революции. Он старшина нашего эскадрона… Ну, ладно, идем!

Вихров расплатился с Гайбуллой, и они, разговаривая, пошли по дороге…

— Товарищ командир, у меня есть к вам частный, но очень серьезный вопрос. Разрешите? — спросил Лопатин.

— Конечно… Ну, говори, говори, — ободрил Вихров, еидя, что старый товарищ мнется, не решаясь спросить. «Как вырос человек! — думал он. — А выправка какая! Ну молодец!»

— Скажите мне, только прямо, как тут Маринка жила?

— А разве у тебя есть основания сомневаться в ней?

— Во-первых, сомнений у меня нет, — твердо сказал Лопатин, сдвинув светлые брови. — А во-вторых, сами понимаете, почти три года не виделись…

— Вот что я тебе скажу… Да, постой. Ты мне веришь?.. Ну вот. Маринка чудная, редкая девушка. Я за нее ручаюсь. Понятно? Верно, за ней пробовал приволочиться Белый.

— А, смазливый! Его у Врангеля взяли вместе с оркестром.

— Он утверждает, что сам перешел.

— Когда другого выхода не было. Ну и что же?