— Его основательно проучили. Да, хорошо проучили. В общем, он теперь за версту обходит Маринку. Неделю обвязанный ходил.

— Побили, значит? А кто?

— Право, не знаю… Так ты что же, всю дорогу с обозом ехал? — спросил Вихров.

— С обозом только один переход. А до самого Мершадэ с дивизионом Туркестанского полка. Малиновые бескозырки, серые кони. Командир у них хороший. Товарищ Куц.

— Куц? Знаю. Он в прошлом году командовал мусульманским отрядом в Западной Бухаре.

— Вот я с ними и доехал. Они проводили обоз через Байсунское ущелье, а потом свернули в горы. Говорили, какие-то базы ищут басмаческие.

— Митя, смотри, — сказал Вихров.

Навстречу им, широко раскинув руки, казалось, не бежала, а летела Маринка.

— Так ты приходи в штаб. Я буду ждать! — крикнул Вихров вслед заспешившему другу.

У мостика через арык он оглянулся.

Маринка и Лопатин, обнявшись, замерли посредине дороги.

Вихров грустно улыбнулся, вздохнул — ему вспомнилась Сашенька — и пошел к штабу полка…

Оказалось, что вместе с обозом прибыло пополнение из пяти человек. Еще в начале лета на полк, как и на другие части, расположенные в Восточной Бухаре, несмотря на усиленную хинизацию, обрушился страшный враг — тропическая малярия. В эскадронах осталось меньше половины здоровых людей. Почти все пулеметчики были больны, и поэтому приходилось часть рядовых бойцов спешно обучать пулеметному делу.

Командир полка Кудряшов был как раз занят вопросом организации пулеметных курсов, когда распаренный от жары дежурный писарь Терешко доложил ему о прибытии пополнения.

— Ну? — обрадовался Кудряшов. — Может быть, пулеметчики? Что ж вы толком не узнали? Позовите их сюда.

Первым вошел худощавый, молодой еще, сутулый человек. На нем был старый, явно не по росту синий пиджак и ярко-зеленые брюки, заправленные в высокие, с загнутыми кверху носками, сбитые сапоги. Пышные огненно-рыжые волосы торчали из-под крепко надвинутой на затылок фуражки какого-то бывшего ведомства. За ним, топоча сапогами, вошли еще четыре человека в полувоенной одежде. Все они молча выстроились шеренгой напротив командира полка.

— Откуда прибыли, товарищи? — спросил Кудряшов.

— Так что разрешите доложить, товарищ комполка, мобилизованные цирковые артисты с Ташкента — бойко доложил стоявший на левом фланге небольшой усатый человек, по виду бывалый солдат.

«Вот тебе и пулеметчики», — подумал Кудряшов. Он встал из-за стола и подошел к прибывшим.

— Вы кто по специальности? — спросил он левофлангового.

— Так что при ковре состоял.

— Как это — при ковре?

— Ну, когда выкатывают его на арену, так я там за главного был.

— Старый солдат?

— Так точно.

— Пулеметчик? — с тайной надеждой спросил Кудряшов.

— Никак нет, рядовой.

— А вы? — спросил Кудряшов следующего.

— Фокусник.

— Гм… Вот повезло… А вы кто же будете?

— Акробат.

— Вы?

— Жонглер.

Кудряшов остановился против обладателя рыжей шевелюры, который с унылым видом смотрел на него.

— А ведь мы с вами где-то встречались. Как ваша фамилия? — спросил Кудряшов.

— Фирсов.

— Фирсов… При штабе Конной служили?

— Нет. Я гражданский.

— Значит, ошибся. Ваша специальность?

— Чревовещатель и звукоподражатель.

— Чему же вы подражаете?

— По-собачьи лаю, петухом пою, курицей кудахчу… Жеребцом еще могу. Да мало ли чего…

— Скажите пожалуйста! — с притворным изумлением произнес Кудряшов. — Бывают же такие таланты. А пулемету подражать можете? — вежливо обратился он к Фирсову.

— Пулемету не выучился, — ответил Фирсов, тряхнув рыжим вихром.

— Та-ак, — протянул Кудряшов со скрытой усмешкой. — А ну, покажите, как это вы по-куриному?

Фирсов мгновенно преобразился, нахохлился и закудахтал, быстро взмахивая сложенными в локтях руками.

Кудряшов закатился оглушительным хохотом.

— Ух ты, черт! Ну и здорово это у вас получается! Прямо в курятник попал! Честное слово, — говорил он, вытирая платком проступившие слезы. — Да, конечно, цирк дело хорошее. Но здесь, товарищи, фронт, а не гастрольное представление. А? Правильно я говорю?

— Так точно, — сказал бывалый солдат.

— И дармоедов мне не надо, — продолжал Кудряшов. — Придется вам, друзья, идти на конюшню лошадей чистить. Старшийа научит.

В кабинет вошел Федин, который до этого стоял за дверью и слышал весь разговор.

— Тебе больше не нужны эти товарищи? — спросил он Кудряшова.

— Нет. Только я еще не распределил их по эскадронам.

— Может быть, после распределим? — предложил Федин, значительно посмотрев на командира полка.

— Хорошо, — согласился Кудряшов. — Идите, товарищи, побудьте пока у дежурного. Я распоряжусь.

— Михаил, я хочу поговорить с тобой серьезно, — сказал Федин, когда они остались одни.

Кудряшов настороженно посмотрел на него.

— Ну, ну, говори, Андрей Трофимович, — сказал он, присаживаясь.

— Зачем ты смеешься над людьми?

— Как это смеюсь?

— Ну вот, заставлял курой кудахтать.

— Так это же его специальность.

— Здесь это неуместно. Нехорошо! Ой, нехорошо, Михаил! Похоже на издевательство.

— Ну, Андрей Трофимович, помилуй! Какое же тут издевательство?

— Не спорь, Михаил. Ты виноват. Потом сам поймешь. А этих людей мы используем. Короче говоря, направим их в полковой клуб.

— А лошадей кто будет чистить?

— Они нужнее в клубе… Выслушай меня спокойно.

Федин взял стул и сел, как бы готовясь к долгому разговору.

— Ты знаешь, у нас не все благополучно с питанием. Второй год люди едят однообразную пищу. Овощей здесь нет почти никаких. Так? Вода часто горькая. Жарища. Малярия. Газеты получаем на второй, — третий месяц. Короче говоря, положение очень тяжелое.

— К чему ты это все говоришь?

— Как к чему? Надо облегчить положение людей… Проявить заботливость. Я бы не остановился перед тем, чтобы привезти из Каттакургана несколько мешков картошки на семена.

— Да вот Кондратенко туда поехал.

— Ну и дай ему телефонограмму. Дальше Байсуна он еще не уехал.

— Правильно. Так и сделаем.

— Далее. Тебе свалилось на голову золото, а ты хочешь его разбазарить.

— Не пойму, о чем ты говоришь?

— Как о чем? Прислали тебе клубных работников, а ты говоришь: «На конюшню. Лошадей чистить». Да я сам, если людей нет, пойду коней чистить, а этих артистов к делу приставлю. Пусть развлекают, забавляют бойцов…

— Правильно, — сказал Кудряшов.

Федин укоризненно посмотрел на него.

— Ну, вот видишь — согласился. А зачем же «на конюшню» кричал? Ты, Михаил, человек в общем хороший и командир боевой, но иной раз не подумавши делаешь.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Кудряшов.

Вошел писарь Терешко с сообщением о получении срочного пакета из штаба дивизии.

Федин вскрыл пакет и, отпустив писаря, начал молча читать директиву.

Ссылаясь на указания правительства, комиссар дивизии требовал взять на учет всех дехкан, не имеющих земельных участков, после чего приступить через ревкомы к немедленному разделу байской земли и бывших угодий эмира бухарского. Кроме того, он указывал на необходимость помочь дехканам с посевом, а у кого из них нет лошадей, тем выделить по возможности из бракованных полковых.

— Ну, что там пишут, Андрей Трофимович? — спросил Кудряшов.

Федин рассказал ему содержание директивы.

— Хорошо, — сказал Кудряшов, — Это крепкий удар по басмачеству. Ты когда этим займешься? Или будешь ждать Бочкарева?

— Зачем же ждать? Мы же не знаем, когда он вернется. Сейчас пойду в ревком, договорюсь о работе. Да, я хотел показать тебе письмо моего коновода Грицко. Он просил меня переписать. Письмо до некоторой степени передает настроения отдельных бойцов.

Федин вынул из полевой сумки сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и подал Кудряшову.

— Вот прочти это место. — Он показал на строки, подчеркнутые красным карандашом.