"Возгордился он, подобно мне, грехами своими. И об этом подумал тоже…"- горестно отметил Тихик.

— Слушай, что я скажу тебе, брат. Не избежишь ты божьего суда. Оставь разбойничество, распусти дружину и вели подчиняться мне. Коль послушаетесь меня — сниму с вас грехи ваши.

Быкоглавый грозно поднял бровь.

— А-а, да уж друг другу-то врать не надо! И скинь ты с себя это покрывало, чего от самого себя прячешься! Мы с тобой знаем друг дружку, да и все знают, кто ты есть и кем был, пока не удрал от князя. Как может простолюдин прощать грехи? — сказал он, и его толстые губы растянулись в насмешливой улыбке.

Тихику почудилось, что перед ним стоит сам сатана.

— Святость, она в душе и в долге, не в теле и не в роду человека. Ты слушал и почитал того волхва, Сильвестра! — закричал Тихик в изумлении.

— Отец Сильвестр был совсем другой человек, а ты такой, как и все мы, только похитрее. Вмешался в небесные дела, чтобы завладеть его поясом. Пояс-то у тебя, а вот ума недостает.

— Я выгоню тебя из общины! Сатана внушил тебе эти мысли!

— Кто хлопочет о земном, имеет дело с дьяволом. И ты имел с ним дело, покуда не спихнул отца Сильвестра. И сейчас на него же уповаешь, чтобы люди стали добродетельными. И знаешь что? Не стращай меня. Я ведь могу тебя одолеть, как ты одолел его, стоит мне только шепнуть людям, что ты желаешь им смерти и потому запрещаешь мне воровать…

— Замолчи, брат, замолчи! — со стоном проговорил Тихик и схватился за голову. — Да падут все прегрешения на нас с тобой! Коли есть в тебе разум, молчи, и да рассудит нас господь.

— А вот это другой разговор, — засмеялся Быкоглавый. — Пускай стадо идет за нами, а уж мы с тобой будем знать, что и как. Я ведь еще тогда говорил тебе: буду держать ответ, но вместе с тобой, так что не миновать тебе встречи с дьяволом…

— Вижу я, умен ты, брат. А умный тем и отличается от глупого, что знает. Про что он знает, не должно говорить вслух, да и невозможно даже. — В голосе Совершенного звучали слезы. — Поклянись, что будешь молчать, что сохранишь тайну.

— А зачем клясться? Что есть — то есть. Моя сила — в хлебе насущном, твоя — в мире небесном. Небось и мне, и моим людям охота блаженствовать на седьмом небе, хоть мы и недостойны его.

— Тогда молчи и заставь их участвовать в общей молитве. Скажи, что я отпущу им грехи. Надо, чтобы они смирились, это и тебе на пользу, чтобы не бунтовали. Тогда придет к ним сознание своей греховности, и они покорятся нам обоим. Потому что, брат, двойственно устроен человек. Помести его в рай, он отправится в ад — разнообразия ради. И коль не верует он в небесного отца, то не захочет покоряться никакой власти. Власть же есть тайна, а человек без тайны не может…

— Тайна? Какая еще тайна? Одно вранье, вранье да страх! — Быкоглавый громко захохотал и ушел, не отвесив поклона.

"Ох, зачем я поставил его моим преемником! Он построит башню и будет властвовать, обладая земными благами и силой! И волей-неволей придется мне разделить власть с этим диким человеком, коего я считал глупцом… Он способен поступить со мной так, как я с князем, Каломелой и Сильвестром. Господи, отчего повторяется все на этом свете?" Тихик стиснул ладонями голову и зашагал по своему покою, не заметив того, что Ивсула притаилась за дверью кухни…

Он услышал, что кто-то яростно застучал ногами, потом раздался стон, и, прежде чем он сообразил, кто находится в кухне, дверь распахнулась и на пороге встала Ивсула. Глаза ее, расширенные от возмущения и гнева, напоминали кусочки льда. Смущенный Тихик опустил покрывало. Этот бессмысленный жест только усугубил его растерянность.

— Значит, вот ты кто! Недостойный обманщик! Ты убил отца Сильвестра, чтобы отнять у него пояс, и сам себя провозгласил Совершенным! Вы с этим разбойником обманываете всех… Негодяй, не можешь ты сделать меня Совершенной! — крикнула она и, схватив глиняный горшок, грохнула им об пол. — Как я мучилась! Ядовитые травы ела, чтобы выкинуть, а ты, подлец, заставлял меня совокупляться с тобой, чтобы, мол, души наши соединились на небе… Обманщик, грязный козел! Как могла я поверить, что ты Совершенный, когда своими глазами видела, как князь тогда ухватил тебя за волосы и поднял, как собаку! — Ивсула повалилась на пол и стала срывать с себя рясу.

Тихик оторопел, но лишь на мгновение. Привыкший к душевным потрясениям, он тут же опомнился. Лютая ненависть брызнула из его глаз, но он овладел собою. Жизнь в княжеском доме приучила его к хладнокровному и расчетливому притворству. Он закрыл дверь покоя, подхватил Ивсулу под руки, поднял с пола и, зажав ей рот, изрыгавший вопли и проклятия, впился в нее пылающим взглядом.

— Молчи! — властно прошипел он. — Молчи и слушай, что я скажу тебе! Послушаешься меня — и все образуется, а если не послушаешься, то нынче же вечером объявлю, что ты колдунья и ведешь беседы с демонами! Хочешь ли, чтобы я провозгласил тебя Совершенной, или хочешь сложить голову? Отдам тебя Быкоглавому и его дружине, будешь при них блудницей.

Ивсула не понимала, что он говорит ей. Взгляд у нее был оцепенелый, и Тихику вспомнилось, что вот так же смотрела она, когда он впервые овладел ею.

— Объявлю, что ты ведьма, и тогда, сколько ни клянись, никто тебе не поверит. Скажу людям, что ты колдунья, они возрадуются и поверят, что это ты накликала на общину голод! Понимаешь ли, что я говорю тебе?

Она опять затряслась от рыданий.

— Кто тогда защитит тебя, несчастная? — продолжал Тихик. — А если будешь послушна, если умолчишь, завтра же станешь Совершенной. Тебя будут почитать, будут служить тебе, ты будешь властвовать над ними. — Он отпустил ее, и она сползла на пол, растрепанная, похожая на безумную.

— Какой же Совершенной я буду? — со стоном произнесла она.

— Ты будешь ложью, как и я! Слушай, отныне нас будет трое — да, ничего не поделаешь, — я, ты и Быкоглавый. Я засвидетельствую, что ты беседуешь с ангелами, что ты пророчица и святая. Тебе построят отдельный покой, у тебя будет прислужница или прислужник, и ничей чужой глаз не заглянет более в твою душу. Наденешь покрывало, будешь облечена тайной и тем обретешь свободу.

— А как же бог? — спросила она, отирая слезы грязным рукавом рясы.

— Бог?.. Бог простит нам наши грехи, потому что они — во благо христианам. Я приму на себя твои прегрешения. Встань и помолимся вместе — так, будто ты уже провозглашена Совершенной, — благостно произнес он, помог ей подняться и отвел в свой покой. Страх и ненависть уступили место состраданию и нежности, которые он равно испытывал и к ней и к себе. В эти минуты он верил, что любит Ивсулу, потому, что любил свои страдания, и еще потому, что презирал ее…

Гладя ее волосы, ощущая нежное тепло ее тела, Тихик утешал ее и обольщал своими сомнениями.

— Как я несчастен, Ивсула! Дьявол во мне изрекает двойственные мысли, денно и нощно терзает меня, потому что проклятая земля — дело его рук и человек уязвлен им… Богу ведомо это, но и он не в силах одолеть своего врага… Ах, отчего низшее всегда побеждает высшее?..

Он открывал сокровенные свои помыслы, своей исповедью делал ее соучастницей своих прегрешений и в то же время любовался ее нежной белой шеей, линией бедер под рясой. Он и сам не мог бы сказать, притворяется он или искренне страдает. Со стоном опустил лохматую голову ей на колени и обнял ее тонкий стан.

— Как я страдаю! — шептал Тихик. — Как я мучился, с каких пор желал довериться — тебе, потому что кто мне ближе тебя? Я был одинок и опасался, что ты не поймешь меня.

Он не лгал, Ивсула и вправду была ему ближе всех, поскольку их связывали общие грехи…

Тогда-то дьявол, невидимый обоим, решил, что пора утешить их, и заставил позабыть о муках и ненависти. Чтобы умолкли души, он подсказал телесную утеху — гораздо более сладостную, чем прежде, ибо она была смешением любви, страдания и жажды искупления…