Третий период, — после приказа идти «в районы, сюда под Акатьево».

Перешли железную дорогу, у «острова Голодай» попали в окружение, пять суток, голодая, вели бои.

— Крепко досталось. Раненых было очень много. Я вытащила на себе восемнадцать тяжелораненых; было это в конце апреля. Лед растаял; как бултыхнешься по грудь, кричишь: «Нет! Ребята, вы сюда не ходите!..» Всех выволакивала. Никогда не бросали раненых!

И еще один бой — он длился семь часов.

— Большие были потери, и тяжелораненых первый раз пришлось бросить, потому что нам выход оставался только к озеру. Многие раненые сами подрывались гранатами, девушка Аня, разведчица из первого полка, тоже подорвала себя. Другие стрелялись… Выскочили мы. Немцев побили много.

Мирные жители рассказали нам, что по большаку шли немецкие машины, а из них кровь, как из баранов, текла…

Эпизоды, эпизоды непрерывных партизанских боев. За три года их набралось много!

— …И потом приказ: занять Сланцы! — заканчивает свой рассказ Ира. — Восемь километров бежали бегом, чтобы перерезать немцам отход. Заняли Сланцы, немцы удрали. Жители мыли нас в бане, кормили, надавали валенок, варежек… И уже когда пошли мы от Сланцев, нам стали попадаться машины.

«Ребята, — кричу, — да это наши!..» А ребятам так и хочется обстрелять машины, все не верят, что это не немецкие!

«Катюш» нам показывали бойцы, угощали каждого из нас папиросами, и мы пошли в свой партизанский штаб, в Заозерье.

Вот так партизанила я. В бою я — дурная какая-то, все в рост, всегда только думала, чтоб не ранили тяжело, лучше, чтоб убило в бою… Я веселая, а все-таки нервы расстроены из-за переживаний по раненым… Чтоб все достать им!.. Просишь для раненого кусок хлеба, психуешь, думаешь иной раз: «Пристрелюсь, к черту!» Ну, конечно, потом успокаиваешься!.. Я всего вытаскала семьдесят — восемьдесят человек!..

26 февраля

Бывают подарки, которые нужно хранить как зеницу ока. И если суждено тебе дожить до победы (я все-таки, все-таки для себя в это верю!), то — хранить всю жизнь и завещать самому надежному военно-историческому музею.

Такой подарок я получил сегодня от В. Я. Никандрова, с которым вчера, как и с другими партизанами, познакомился и об участии которого в смелых нападениях на вражеские эшелоны рассказывала мне Ира (а полностью — Ирина Куприяновна) Игнатьева. В. Я. Никандров — редактор «Красного партизана», крошечной газеты 9-й партизанской бригады. Эта газета размером в листок почтовой бумаги (сложить пополам — поместится в нагрудный карман или в обыкновенный конверт) печаталась в такой маленькой типографии, какую можно было носить за спиной в заплечном мешке, и выпущено было немногим больше десятка номеров. Но они заменяли партизанам и многим жителям оккупированных деревень всю советскую печать, потому что «большие» газеты самолеты сбрасывали в партизанский край редко. Редактор В. Я. Никандров иногда выпускал и листовки.

Так вот: как и в других захваченных немцами городах, в Кингисеппе есть немецкий генерал — комендант города и близлежащих сел и деревень района.

Впрочем, сегодня его там уже нет: он или бежал, или убит, или захвачен нами в плен, потому что Красная Армия уже освободила город.

Дом коменданта всегда неусыпно охраняли жандармы, эсэсовцы, предатели-власовцы. Он был окружен колючей проволокой, пулеметными дзотами, минным полем.

Чиня расправы, боясь партизан, угоняя жителей насильно в немецкое рабство, занимаясь расстрелами, повешениями и другими злодействами, комендант всегда все же чувствовал себя как на горячих угольях: партизанское движение вокруг, вопреки всякой немецкой логике и принятым «мерам», разрасталось… Убедившись, что карательными мерами ничего не поделаешь, он в ноябре 1943 года обратился к населению с печатным воззванием…

Что можно сказать о беззаветной храбрости молодой женщины-партизанки, которая сумела тайно проникнуть в самый служебный кабинет коменданта с должным, дерзким ответом партизан и ускользнуть от ярости гитлеровцев незамеченной?

Но вот он — ответ фашисту!

Такая же маленькая, как и газета «Красный партизан», отпечатанная микроскопической типографией, листовка:

«Смерть немецким оккупантам!

Коменданту Кингисеппского района.

До нас, партизан, дошло несколько экземпляров твоего ноябрьского воззвания, обращенного к населению волости Черно, Кингисеппского района. Мы привыкли к немецким приемам одурачивания народа, но твое воззвание, фашистский пес, по своей наглости занимает первое место среди подобных документов.

Ты пишешь: «Вас постигла суровая участь. Ваши деревни разорены, у вас нет ни пристанища, ни хлеба». А кто это сделал? Ведь это твоя работа, кровавый бандит!

Не по твоему ли приказу расстреляны десятки стариков и старух?

И теперь у тебя хватает наглости писать: «Я вижу ваше горе и хочу вам помочь… Доверьтесь мне, вашему коменданту».

Чем ты хочешь помочь, сукин сын?

Загнать русских людей на каторгу в Германию — мы знаем это!

Не заботься о русском населении, лучше поторопись спасти свою продырявленную шкуру. Знай, гитлеровский холоп, что ваши хваленые армии разбиты. Твои собратья по грабежу уже изгнаны из Киева, Гомеля и др. городов. Ты готовишься удирать из Кингисеппа. Поспеши — иначе будет поздно!

Ты грозишь населению посылкой в лес карательных отрядов. Попробуй сунься, мерзавец, — мы тебя там встретим! Мы, партизаны, сумеем защитить своих русских людей!

Все твои воззвания напрасны. Русский народ еще не освобожденных от фашистского ига районов знает о победоносном шествии могучей Красной Армии.

Жители Кингисеппского района не поверят твоим обещаниям и не побоятся твоих угроз. Вера в скорое освобождение дает им силы мужественно перенести все горе и страдания, на которые вы их обрекли.

Итак, не бреши, гитлеровская гадина, не трать бумагу. Не думай о посылке в лес против населения карательных отрядов, — скоро ты получишь партизанскую гранату у себя же на квартире.

Штаб красных партизан».

Эту листовку в ноябре 1943 года носила в Кингисепп партизанка Куприянова и положила ее немецкому генералу, коменданту, на стол, под стекло в его кабинете. Ушла благополучно, но, узнав, что ее партизанскому отряду грозит большая опасность от крупной карательной экспедиции, спеша бегом спасать его, Куприянова подорвалась на мине и погибла у станции Вервянка.

Муж Куприяновой во всех последующих боях нещадно мстил за нее вместе со всеми партизанами бригады…

Экземпляр этой листовки, как и несколько номеров газеты «Красный партизан», подарил мне сегодня В. Я. Никандров. Подарил он мне также другую листовку: «Наш ответ на немецкую листовку» (от крестьян Осьминского района), написанный в конце декабря 1943 года, в стихах, Марией Александровной Ивановой, партизанкой 9-й бригады, бывшей учительницей, кончившей в Ленинграде три курса Герценовского педагогического института.

Недавно районный центр Осьмино был освобожден от гитлеровцев 9-й бригадой и передан бойцам Красной Армии, наступавшим на Лугу.

После обеда я слушал рассказы В. Я. Никандрова о чехе Кура Ольдрихе и о группе голландцев, служивших в немецкой армии, перешедших в декабре прошлого года к партизанам.

Первыми добровольно перешли двое: голландец Генрих Коуненг и чех Кура Ольдрих. Сказали, что в гарнизоне районного центра Сланцы много голландцев, которые ненавидят немцев, но не знают, как перейти на сторону партизан.

При налете партизан на Сланцы немецкий гарнизон был разгромлен, двадцать два голландца — взяты в плен.

— Когда их пригнали в бригаду, мы спросили: чего хотят?

«По винтовке, и пойдем бить немцев!»

Одеты все были в лохмотья, кто в чем, без военной формы, обувь — на деревянных подошвах, один был в дамских полусапожках; голодные, исхудалые, больные, повторявшие о себе: «Кранк, кранк!» Мы дали им партизанское питание, они набросились на еду; опасаясь за свои желудки, просили только хоть раз в сутки давать им не жирное. За неделю отъелись, стали петь песни, а потом, получив винтовки, пошли бить немцев.